Серж затушил сигару, отдернул шторы и распахнул створки. В помещение ворвался шум улицы и солнечный свет, наполнив жизнью эту комнату с серыми обоями, стеллажами, полными папок, и протертыми стульями для посетителей. Обстановка богатого товарищества выглядела на редкость скромно.
– Не думал так скоро вас увидеть, – сказал Серж, тяжело опускаясь в кресло. Последние часы он пребывал в состоянии между сном и бодрствованием, ныряя в вязкую дрему наяву, возвращаясь обратно и с трудом вспоминая, где он и что произошло.
– А я вот всегда опережаю желания, – ответил Ванзаров, стараясь реже дышать, дым убывал плавно и тягуче. – Например, сейчас у любого прокурора или судебного следователя возникло бы неудержимое желание взять вас под стражу.
– Не стоило тянуть время, могли бы сразу, – ответил Серж.
– Не нашлось веских оснований.
– Что же теперь изменилось?
– Теперь я знаю точно, что вы мне врали, господин Каренин. Причем врали дважды. Не очень умно и не расчетливо. Я бы сказал: наудачу. Готов списать это на ваши нервы или другие обстоятельства.
– Что вы хотите? – тихо спросил Серж.
– Расскажите мне то, что я и так уже знаю.
– Не понимаю, о чем вы…
– Постараюсь наглядно, – Ванзаров вынул ключ и записку. – Вот этот предмет от вашей входной двери был обнаружен в мешочке мадам Остожской, более известной, как Мушка, вашей любовницы и содержанки. А вот это… – он развернул записку, – … ваш призыв к любящему сердцу: «Непременно приходи сегодня вечером после спектакля. Буду у себя. Твой нежный С.К.».
Нацепив очки в тонкой круглой оправе, Серж глянул на записку, даже не попытавшись ее взять.
– Я этого не писал и писать не мог, – сказал он.
– Иными словами, вы не отрицаете, что Остожская была вашей любовницей и что подчерк удивительно похож на ваш.
Серж потянулся за новой сигарой.
– Вы ошибаетесь.
– Мы разобрали только малую ложь, – сказал Ванзаров, забирая со стола коробок спичек. – Большая ложь в том, что на вокзал вы приехали вовсе не с дачи. Во-первых, я видел, когда вы появились на перроне. Это было минут за десять до прихода поезда. Мы с филерами старались засечь тех, кто мог встречать Соньку-Брильянт, потому в зону внимания попадал каждый солидный господин. Могли бы заявить, что находились в зале ожидания. Но, к сожалению, есть улика, опровергающая это.
– Какая еще улика?
– Она у вас на ногах: ваши ботинки.
Все-таки Серж предпринял попытку насильно улыбнуться.
– Неужели криминалистика продвинулась так далеко, что по ботинкам вы можете определить, где я был?
– Криминалистика не может, – ответил Ванзаров. – Зато я могу сказать, что ботинки ваши были начищены половым одной из гостиниц. Они ленивы, начищают только нос, а про задник вечно забывают. Так в какой гостинице вы провели ночь?
– Это вас совершенно не касается.
– Полагаю, там и забыли свой портсигар. Вот и сейчас из коробки берете.
Серж, который потянулся было к резному ящичку с затейливым орнаментом, нарочно убрал руку. Ему было трудно привыкнуть, что этот человек, моложе его лет на пять, умеет угадывать его желания и слишком настырно лезет к нему в душу. Что-то там выискивает и все старается дергать за струны. И не знает, что на нем играть нельзя.
– Не имею привычки следить за всякой мелочью, – ответил он.
– Скорее, не хотите вмешивать госпожу Левину.
Всегда сдержанный Серж все-таки сдержался и теперь, но ему нестерпимо захотелось запустить пепельницей в окно или в голову сидящего напротив него господина. Он только скинул невидимый сор со стола.
– Жоржу следовало бы придержать язык.
– Не понимаю, о чем вы, – сказал Ванзаров. – Мы же сыскная полиция, у нас везде глаза и уши.
– Прошу вас, ради всего, что еще для вас есть святого, уж не знаю даже что это, не впутывайте Ольгу во все это. Она здесь совершенно ни при чем.
– У вас есть кто-то, кто может подтвердить ваше ночное алиби?
Подумав, Серж предпочел сдаться.
– Меня видела сестра, – сказал он. – Я поселил Ани в «Англии», так мне казалось удобнее. И не учел всех факторов. Она случайно видела, как я шел по коридору к номеру Ольги.
– Вот как? Интересно.
– Только вы обещали не впутывать Ольгу…
– Я вам ничего не обещал, – сказал Ванзаров. – И не готов давать такие обещания. Раскройте тайну: чем же занимается общество «Борей»? Почему у вас карта на стене закрыта занавеской?
– Мы изыскиваем места под строительство железных дорог, – ответил Каренин слишком уклончиво.
Этого было достаточно. Ванзаров понял, в чем состояло богатство Каренина. О таких дельцах много судачили, про них писали язвительные фельетоны, впрочем, никогда не называя имен. Потому что само существование бойких господ вызывало у многих сомнение. Уж больно рискованным делом они занимались. А дело их было в том, что, когда прокладывалась новая ветка железной дороги, у владельцев их земли выкупало государство. Если знать, где именно лягут рельсы, можно из ничего не стоящего куска земли сделать золотую жилу. Только для этого надо иметь прочные связи и регулярно подкреплять их вовсе не дружескими обедами. Дело столь тонкое, что мало кому под силу. В таком предприятии требуется точный расчет, крепкие нервы и стальной характер. Без них и соваться нечего. Удивительно, что Каренин, не отличавшийся купеческой мощью, занимается подобными махинациями. И, судя по всему, занимается давно и успешно.
Ванзаров кивнул на скрытую карту.
– Через Петербург тоже железные дороги решено провести?
– Как вы узнали, что это карта города? – В голосе Сержа появилась напряженность.
– По размеру. Обычная карта для государственных учреждений. У начальника сыскной полиции такая же висит. Почему это вас так встревожило?
– Вы будете арестовывать меня наконец или нет?!
Серж сорвался на крик, высокий и писклявый, сломал сигару и швырнул ошметки на пол.
– В конце концов, лучше в тюрьму, чем терпеть все это…
– Не терпится в камеру? Кого-то боитесь?
– Господин Ванзаров, что вы из меня жилы тянете? Делайте то, за чем пришли.
– Уговаривать меня не надо. Арестовать вас я всегда успею. Только разберусь с одной мелочью…
– Что еще?
– Не могу понять, зачем украли вашу картину, – ответил Ванзаров. – Кстати, у кого может быть портрет госпожи Карениной? Очень нужно взглянуть.
Серж встал и засунул руки в карманы пиджака.
– Если у вас есть время, можем отправиться прямо сейчас, – сказал он.
Ванзаров был готов в ту же минуту хоть на край света и за его край тоже.
– Куда едем?
– Недалеко, в Петергоф. Там снимает дачу семья моего дяди Стивы… Простите, Степана Аркадьевича Облонского. Так или иначе, им надо сообщить о смерти отца. Мне будет легче в вашем присутствии. Не возражаете?
– Я бы предпочел вначале повидать вашу сестру Ани.
– Там и увидите, – пообещал Каренин. – Наши дачи поблизости. Ани как раз сегодня собиралась приехать.
Петергофские дачи располагались поблизости от императорского загородного дворца, и в Петергоф традиционно стекалось все светское общество Петербурга. Дачный сезон открывали в мае, как и любой чиновник, снимавший деревянный домик где-нибудь под Сестрорецком, и завершали в первых числах августа. В отличие от простых смертных, элита империи не ходила за молоком, не покупала у местных продукты и не занималась стиркой белья. Для всего этого была прислуга. Петергоф принадлежал слугам, быть может, в большей степени, чем господам. Другим владельцем дачной местности были военные. Здесь же, в Петергофе, располагались казармы лейб-гвардии конно-гренадерского полка, уланского полка, саперный батальон и находилось учебное поле Военно-учебных заведений со стрельбищем.
Все-таки дачная жизнь, какой бы светской ни была, имеет много схожих черт. В Петергофе любили прогулки не меньше, чем в Шувалове, хотя гуляли не по диковатому лесу, а по ухоженным дорожкам среди статуй и ротонд. Оркестр играл все те же вальсы для увеселения публики, только раза в два больший, чем музыкальный коллектив какой-нибудь пожарной команды. И, конечно, чаепитие в саду на свежем воздухе.
Стива не был большим любителем домашних посиделок. Его хватало только на то, чтобы выпить чашку и тут же сорваться с места, чтобы бежать в гости к многочисленным друзьям, которые поблизости снимали дачи на сезон. Но сегодня он не выходил из-за стола. Приехал чрезвычайно рано, чем поразил Долли, был молчалив, задумчив и даже поцеловал жену в лоб, чего не случалось с ее именин. Чудеса продолжались. Стива переоделся в домашний серый халат на голубой шелковой подкладке, сел за чайный столик в саду, молча выпил чашку, затем вторую и не делал ни малейшей попытки улизнуть. Долли давно воспринимала мужа как нескончаемый праздник для других. Она смирилась со всеми его бесконечными романами, как смиряются с неизбежной сменой времен года и с наступающей старостью, воспринимала его как неизбежное, но безопасное зло, вроде тараканов.
