— Я так рад, что вы здесь, — Пауэрскорт, опустившись в кресло у камина, оглядел своих товарищей. — Давайте, я расскажу вам, в чем состоит дело.
И Пауэрскорт рассказал обо всем — о рассеченном горле и артериях, об озерах крови на полу. Рассказал о плане сокрытия убийства от общества и властей. О деяниях майора Дони и его команды таинственных умельцев, обладателей колдовских навыков, военных и гражданских.
— Так от нас ожидают, что мы найдем того, кто все это учинил? Я правильно понимаю? — Фицджеральд основательно отхлебнул из высокой кружки. — Господи, но как же мы это сделаем, Фрэнсис? Лужи крови по всему полу. Точно в мясницкой в день разделки туш.
— Все что нам остается, — ответил, озирая свое маленькое войско, Пауэрскорт, — это начать с самого начала. — Да мы и всегда так делали — и в Индии, и в Лондоне. В Уилшире, если ты помнишь, у нас было поначалу даже меньше того, что есть здесь. Я думаю… — он примолк, с ужасом вглядываясь в висящее на стене пошловатое изображение шотландского нагорья. — Думаю, первым делом нужно будет отсеять всякого рода людей со стороны.
Джонни, — Фицджеральд только что прикончил кружку и теперь с недоумением оглядывал ее, словно удивляясь, что она опустела так быстро. — Есть сведения, что где-то поблизости находятся русские. Если верить слугам Сандринхема, русские повсюду — в Дерсингеме, в Ханстентоне, в Фейкенеме, в общем, куда ни глянь, везде русские.
— А где, черт возьми, находится этот самый Фейкенем? — Фицджеральд прискорбно славился полным невежеством по части географии, распространявшимся и на страну, в которой он прожил многие годы.
— На северо-востоке от Сандринхема. Вон на стене карта висит, она тебе поможет. Принц Уэльский убежден, что один из этих русских — или не один — и есть убийца его сына. Сам я в этом сомневаюсь, однако собираюсь разыгрывать русскую карту по возможности дольше. Мне не хочется, чтобы они знали, кто у меня на подозрении.
— Что до вас, Уильям Маккензи, я ныне нуждаюсь в вашей искусности как никогда. И прежде всего, мне необходимо знать ваше мнение о том, пытался ли кто-нибудь проникнуть в Сандринхем или выбраться из него. Поместье окружено высокими стенами, ворота на ночь запираются. При снеге, который навалило вокруг, выяснить что-либо вам будет очень трудно.
— Трудно-то, трудно, но не невозможно, я бы так сказал.
Пауэрскорт ощутил вдруг страшную усталость. Завтра, знал он, ему предстоит провести в большом доме еще один день. И все же, глядя на своих товарищей, уже всматривавшихся в карту и обсуждавших планы на завтра, Пауэрскорт понимал, что теперь он не один.
Как это похоже на Фрэнсиса, с горечью размышляла старшая из его сестер, взять и просто-напросто исчезнуть. Вот только что он с удовольствием игоал наверху с племянниками, с этой глупой доской и солдатиками, изображающими битву при Ватерлоо, и вдруг — хвать, а его уже нет.
А ведь существует еще и леди Люси, которую он развлекал за обедом — здесь, в ее, Розалинды, доме на Сент-Джеймсской площади, а после водил в Национальную галерею разглядывать какие-то скучные картины, и, быть может, их дружба могла перерасти во что-то более существенное. Теперь же и она покинута, как какая-нибудь древняя гречанка, сидящая на знойном острове, пока герой ее плавает неведомо где, а после возвращается, забыв сменить паруса.
Леди Розалинда Пембридж пригласила леди Люси Гамильтон на чашку чая. Леди Люси очень ей нравилась. Может, удастся выведать у нее, как развивается их с братом знакомство. Или же сама она сумеет успокоить леди Люси, поведав ей о странных обыкновениях Фрэнсиса. Впрочем, пока леди Розалинда разливала чай и предлагала гостье сэндвичи с яйцом, в голове ее вертелись мысли куда более важные.
— Я подумываю переменить здесь шторы, леди Люси. Пембридж сказал, что я могу потратить на это пару сотен фунтов или около того. Как по-вашему, какие мне лучше купить — с рисунком или ровные?
— В «Либертиз»[26] только что появились прекрасные ткани, — сказала леди Люси, хорошо понимавшая, что выбор штор — дело сложное и хлопотливое.
— Ко мне как раз завтра утром придет человек из «Либертиз», — сообщила леди Розалинда. — И принесет целую книгу образцов. Он пытался заинтересовать меня японскими рисунками. Говорит, они входят в моду. Вы не видели этих японских рисунков, леди Люси?
— Кое-какие видела. Они очень красивы. А что думает об этом лорд Пембридж?
— Пембридж! — леди Розалинда издала сардонический смешок. — Пембридж не поймет даже, где они сделаны — в Токио или в Тимбукту. — Она покачала головой, сокрушаясь об отсутствии у мужской половины рода человеческого какого бы то ни было интереса к прекрасному. И тут мысли ее произвели скачок в сторону, к брату. — Имеются ли у вас какие-либо известия от Фрэнсиса, леди Люси?
— Я получила от него записку. Собственно, даже две, — леди Люси улыбнулась каким-то своим мыслям. — Он где-то в Норфолке. Где именно, не написал. Пишет, что это связано с его работой и что ему приходится очень трудно.
— Как это на него похоже, — леди Розалинда подлила себе и гостье чаю. Снаружи зажигались на огромной площади фонари. — Когда все мы многие годы тому назад только переехали в Лондон, еще до того, как вышли замуж, — судя по выражению ее лица, припомнить времена своего девичества леди Розалинде было трудновато, — Фрэнсис водил нас, всех трех, по балам и тому подобное. Наверное, так он выполнял свой долг. Но даже в ту пору начнешь, бывало, оглядываться по сторонам в поисках незанятого мужчины, который мог бы заполнить пробел в твоей бальной карточке или повести тебя к столу, и вдруг выясняется, что Фрэнсис исчез! Просто-напросто растворился в воздухе! Он, разумеется, неизменно появлялся под конец вечера, чтобы отвезти нас домой. Но это было до того утомительно. Однажды по дороге домой моя младшая сестра, Элинор, даже стукнула его за это сумочкой по голове.
— А он хорошо танцевал? Фрэнсис, хочу я сказать. Когда не исчезал, — леди Люси вдруг увидела себя и Фрэнсиса плывущими по полу одного из огромных бальных залов Лондона, не разговаривая, устремив глаза в будущее.
— О, как мило, что вы упомянули об этом. Да, он был великолепен. Только никогда нельзя было понять, о чем он думает. Ноги его прекрасно делали свое дело, а мысли могли в это время витать где угодно.
Люси улыбнулась. Это она себе представляла очень хорошо.
— Можно было подумать, — продолжала леди Розалинда, любившая посудачить о недочетах брата, — что, когда мы выйдем замуж и ему не придется таскаться с нами по балам, они прекратятся. Исчезновения Фрэнсиса, это я о них говорю. Так нет же. Все осталось по-прежнему. Вы знакомы с его близким другом лордом Роузбери?
Леди Люси сказала, что несколько лет назад познакомилась с ним в доме своего брата.
— Однажды — Роузбери был в ту пору министром иностранных дел — он пригласил Фрэнсиса в министерство на очень важный обед. С послами, с прочими министрами иностранных дел — такое было общество. По-моему, в то время в Лондоне проходила какая-то важная конференция. И до пудинга все шло прекрасно. Фрэнсис сидел на месте, вел учтивые разговоры и даже на пол ничего не пролил. А потом один из лакеев принес ему записку, вместе с крем-брюле. Роузбери говорил мне, что крем-брюле был отменный, лучше, чем в Париже. Фрэнсис прочел записку. И попросту исчез. Скрылся через кухню. Посол Германии, граф фон что-то там такое, обнаружил, что разговаривает с пустым креслом. Жена французского министра иностранных дел с набережной д'Орсе обращалась со своими замечаниями к смятой салфетке. Представляете, блестящее общество, и вдруг в нем появляется прореха, как будто зуб только что выпал. Это Фрэнсис взял да и растворился в ночи. Даже Роузбери, и тот на него рассердился.
Леди Люси рассмеялась. Она понимала, что у Фрэнсиса наверняка имелась для такого исчезновения весьма основательная причина. Но не была уверена, что ей стоит говорить об этом.
В дверь робко постучали.
— Кто бы это в такой час? — леди Розалинда приняла недовольный вид. — Пембридж так рано никогда не возвращается.
Стук повторился.
— Войдите! — крикнула леди Розалинда.
В дверь опасливо просунулась взъерошенная мальчишечья голова. Уильям Пембридж, восьми лет от роду, был избран братьями главой депутации в пугающий мир гостиной внизу.
— Ты что здесь делаешь, Уильям? — тон матери был добродушен, но тверд.
— Я насчет сражения, мама. Мы не знаем, что делать дальше.
— Сражения? Какого сражения? Вы что, опять передрались?
— Нет, мама, мы не деремся, — Уильям выглядел утомленным, похоже, дипломатическая миссия требовала от него слишком большой траты сил. — Просто мы не знаем, что делать дальше. В Ватерлоо. На той большой доске. Ну, которую дядя Фрэнсис подарил нам вместе с солдатиками.
