Наступило молчание. Я быстро вспомнил, что рассказывал Лиззи Угольщик Джоуи о молодом парне, который приходил к Тапли, пока его хозяйки не было дома. Возможно, в этом объяснение – тайное свидание! Но пошел бы Тапли на такой риск в доме, где он проживал? В самом ли деле он пригласил к себе молодого любовника? В Лондоне немало мест, куда он мог ходить для встреч с себе подобными, не боясь, что его поймают. И все же иногда, если физические потребности перевешивают здравый смысл, люди способны на глупости. Я не собирался пересказывать Тапли то, что поведал моей жене Джоуи. Я сам еще не допросил мальчишку, и все, что он рассказал, мне было известно из вторых рук – от Лиззи. Кроме того, я понимал: любой, кто садится играть с Джонатаном Тапли, должен сохранять невозмутимое выражение лица и до последнего не раскрывать своих карт.
– Понимаю, – сказал я вслух. – Однако ваш кузен был женат.
– Да. После того случая в Оксфорде Том все же понял, что нужно сохранять внешние приличия. Наше общество, Росс, отличается известным лицемерием. Кому, как не вам, знать об этом! То, о чем известно, но о чем никогда не говорят, в основном остается непотревоженным. Все боятся другого: огласки, скандала. За ними наступает быстрая расплата. Не знаю, инспектор, как лично вы относитесь к данному вопросу. Разумеется, мы с вами оба должны охранять интересы правосудия… Лично мне кажется, что закон в данном случае слишком суров. Том не способен был справиться со своей природой – как и другие ему подобные люди. Как и этим другим, ему приходилось вести двойную жизнь, в вечном страхе, что однажды он окажется на каменоломне в Дартмуре.
По мере того как он становился старше, росло искушение приобрести защиту в виде брачных уз. Многие такие, как он, женились. Кроме того, вступив в брак, он мог не только не бояться скандала, но и наслаждаться тихими радостями у семейного очага. Его дом стала бы вести преданная, порядочная женщина, способная заменить собой прежних любящих родственниц, окружавших его в детстве. Разумеется, его будущая супруга ничего не должна была знать о его нездоровых пристрастиях… Естественно, ей никто ничего не объяснял. Женщины из хороших семей, как правило, понятия не имеют о таких вещах; в нашем обществе принято считать, что они и должны оставаться невежественными в вопросах пола. Том женился в 1848 году. Он тогда уже разменял четвертый десяток. Его холостяцкое положение – не забывайте, он был человеком обеспеченным, которому женитьба была по карману, – уже возбуждало слухи. Он выбирал спутницу жизни не спеша. Его супруга не была молодой девушкой. Ей было уже под сорок. Ее родные боялись, что она останется старой девой и вынуждена будет до самой смерти жить приживалкой в доме каких-нибудь родственников. Возможно, и ей самой такая перспектива не слишком нравилась. Она обрадовалась возможности стать хозяйкой в собственном доме. Мой отец с присущим ему грубоватым армейским юмором заметил, что сорок восьмой – в самом деле год революций и великих потрясений, раз уж Том Тапли пошел к алтарю.
Джонатан Тапли неожиданно широко улыбнулся.
– К нашему общему изумлению, их союз оказался вполне счастливым и даже, что совершенно неожиданно, принес плоды. Через девять месяцев после свадьбы у Тома и его супруги родилась дочь. Ее зовут Флора; сейчас ей девятнадцать лет. Как только Том оправился от потрясения, он стал самым счастливым и преданным отцом из всех, кого я знаю… К сожалению, его жена умерла, когда Флоре было всего три года. Еще раньше врачи предупредили нас с женой, что своих детей у нас не будет. Мы предложили взять Флору к нам и вырастить ее, как свою дочь. Том был нам очень признателен. Мы с женой были вне себя от радости. Я не преувеличиваю! Для нас Флора стала даром свыше. Присутствие Флоры изменило нашу жизнь, инспектор. Даже родная дочь не могла бы стать для нас милее и ближе. Он задумался; мне не хотелось его перебивать. Очень трогательно, когда в таком самоуверенном и напыщенном типе приоткрывается что-то человеческое…
– Значит, – уточнил я, – хотя вы называете ее «племянницей», на самом деле она вам не родная, а двоюродная?
Джонатан Тапли постарался взять себя в руки.
– Да. Ввиду ее юного возраста нам показалось удобнее называть ее племянницей, а ей – обращаться к нам «дядя» и «тетя».
Кроме того, подобное обращение несколько затеняло связь девочки с Томасом Тапли и отдаляло слухи, которые могли о нем ходить, подумал я. После того как Джонатан Тапли и его супруга всем представят Флору как свою племянницу, никто уже не вспомнит о Томе и о тревожных слухах, которые о нем ходят!
– Поэтому, как видите, все было устроено очень хорошо… – продолжал Тапли, – кроме одного. Флора росла. По всем признакам, она обещала превратиться в очень хорошенькую и обаятельную молодую леди, нам пришлось задуматься о ее будущем. Ей было десять лет, когда мы с женой решили, что прошлые неприятности не должны бросать на нее тень. В десять лет девочка еще ребенок. Но годы летят, и скоро она выйдет в большой мир. Мы надеялись, что она встретит подходящего молодого человека и будет счастлива в браке. – Джонатан Тапли снова умолк и как будто ждал, что я сам вслух назову вставшее перед ними препятствие, хотя все было достаточно очевидно.
– Если ее отец оказался замешанным в скандале или стало известно, что он… так сказать, вращается в определенных кругах, на выгодном замужестве для его дочери можно поставить крест, – сказал я. – Хорошие семьи дорожат своей репутацией. Они как огня боятся дурной славы. И даже то, что вы выдавали ее за родную племянницу, ее не спасало. Более того, кое-кто мог решить, что вы намеренно вводите всех в заблуждение… Иными словами, мисс Флоре можно было не рассчитывать на хорошего жениха… – И на доброе имя Джонатана и его жены также ложилась бы тень.
– Вот именно, – сухо согласился Тапли, – хотя я решительно возражаю против вашего выражения «выдать за племянницу». Мы никогда не пытались никого ввести в заблуждение. Не такой была наша цель. В то время для нее казалось очевидным, что меня нужно называть «дядей». Ведь она попала к нам совсем маленькой…
Я знал, что мой кузен тревожился за будущее дочери, хотя он редко виделся с Флорой после того, как девочка потеряла мать и переехала к нам. Время от времени он навещал ее, привозя какой-нибудь дорогой подарок. Наверное, подобные визиты были для него затруднительны. И все же Томас тоже желал ей счастья. Как-то раз я отвел его в сторону для серьезного разговора. Я предложил ему привести свои дела в порядок и составить завещание, в котором Флора будет являться его наследницей, а я – ее опекуном. Том затем должен был уехать за границу. Он мог жить где угодно и как угодно. Главное условие – он не должен был возвращаться в Англию.
– Эмигрант, получающий из дому деньги на жизнь… – негромко проговорил я. Так вот в чем дело!
– Строго говоря, этот термин к Тому неприменим, ведь я не платил ему за то, чтобы он оставался за границей, – поправил меня Тапли. – Том был человеком богатым. Банк пересылал ему проценты от капитала и ренту, где бы он ни находился. Он согласился с тем, что так будет лучше всего для Флоры. Кроме того, для него такая жизнь наверняка была проще. Инспектор, в Европе к таким, как Том, относятся в целом менее строго, чем у нас. Например, во Франции то, за что Том в студенческие годы едва не угодил на виселицу, в конце прошлого века перестало считаться преступлением… Мой кузен охотно согласился с моим планом. Все было устроено, и он уехал. Время от времени, не очень часто, он писал нам. Какое-то время он жил в Италии, затем перебрался на юг Франции. В последнее время он не давал о себе знать. Недавно возникло срочное дело, требующее его участия, и я начал наводить о нем справки. Прошлой осенью Флоре исполнилось девятнадцать. У нее появился поклонник – весьма достойный молодой человек, младший сын пэра. Флора его полюбила. Родственники юноши согласились на их брак. Конечно, Флора еще очень молода, но мы с женой уверены, что ее чувства неподдельны. Естественно, вначале молодой человек пришел ко мне и испросил моего согласия…
– И вам пришлось сказать ему, что родной отец Флоры еще жив и, поскольку ей нет двадцати одного года, разрешение следует испрашивать у него, – закончил за него я.
Тапли кивнул:
– Да. И тут начались трудности. Я написал Томасу на последний известный мне адрес во Франции, считая, что он по-прежнему живет там. Я объяснил, в чем дело, и заверил, что молодой человек – не охотник за богатым приданым. Я попросил Тома прислать письменное согласие на брак, заверенное у нотариуса. Подчеркнул, что ему совсем не обязательно приезжать сюда… Письмо вернулось ко мне нераспечатанным. Я писал ему еще несколько раз, но тщетно. В отчаянии я обратился в наше посольство в Париже. В конце концов я узнал от них, что в последнее время Том проживал на окраине Парижа. Однако недавно он оттуда уехал; где он находится, в нашем посольстве не знали. Им не сообщали о том, что во Франции умер британский подданный, носящий такую фамилию. Поэтому мы решили, что Том еще жив. По Европе путешествуют много англичан. Он мог вернуться в Италию, решил посмотреть Швейцарские Альпы, повинуясь порыву, отправиться исследовать Австро-Венгерскую или Османскую империю… На самом деле он мог отправиться куда угодно.
