Объективности ради надо сказать, что, обвиняя Павла Семеновича, я старалась не думать о том, что он сам стал жертвой неведомого убийцы. И тогда его вина казалась очевидной. Его собственная гибель плохо вписывались в эту версию, и была не менее странной и загадочной.
Поэтому сегодня я решила начать все с самого начала. Никого прежде времени не обвиняя, но и не оправдывая без достаточных на то оснований.
* * *
Денис Владимирович встретил меня с распростертыми объятиями и с выражением неожиданной радости на усатом лице.
– Катенька, какой сюрприз! Вот не ожидал, честное слово. Я уж и не припомню, когда в последний раз имел честь видеть вас в своем доме.
– И не пытайтесь, Денис Владимирович, – улыбнулась я. – Этого никогда прежде не бывало.
И это было правдой. Может быть, в раннем детстве отец и брал меня с собой, да и то вряд ли. Подобное приключение наверняка оставило бы по себе долгую память в детской душе.
Поэтому я с любопытством рассматривала крепкий старинный дом с деревянными колоннами, симпатичную церковку невдалеке и прочие местные достопримечательности.
– Ну, показывайте мне свои хоромы, – снова улыбнулась я, слегка кокетничая, и старик ответил мне полным умиления взглядом. Вряд ли молодые симпатичные женщины были у него частыми гостьями.
И он, распушив хвост и помолодев лет на двадцать, стал водить меня по завешанным персидскими коврами комнатам. На каждом ковре были непременные сабли и пистолеты, и, поняв по моим словам, что я неплохо разбираюсь в оружии, Денис Владимирович чуть не прослезился от радости.
– Не ожидал, Катенька, в твоем лице найти, так сказать, знатока и любителя… Может быть, ты и стрелять умеешь?
– Показать? – предложила я.
– Ты это серьезно? – не поверил он своим ушам.
– Или вам пороху жалко?
И мы отправились на пустырь, где у старого гусара был специальный постамент, куда он ставил в качестве мишеней пустые бутылки и таким образом упражнялся в стрельбе.
Не без гордости признаюсь, что после первого же моего попадания в цель старый вояка раскрыл рот от удивления и простоял таким образом все время, пока я, меняя пистолеты, поражала одну бутылку за другой.
Когда на постаменте не осталось ни одной целой бутылки, его сердце принадлежало мне.
Разумеется, я шучу, но надо было видеть его потрясенную физиономию и слышать те выражения, которые он подбирал для выражения своего восторга.
– Так вот, оказывается, чем теперь развлекаются молоденькие женщины, – смеялся он, усаживая меня за обеденный стол. – В наше время они больше вышивали.
– Уверяю вас, Денис Владимирович, что вышиваю я не хуже.
– В таком случае позвольте мне выразить двойное восхищение, – озорно подмигнул он мне и приложился к моей руке колючими усами с видом завзятого волокиты.
В его возрасте это выглядело очень трогательно.
Мы с аппетитом поели, а когда наступил черед кофе, я перевела разговор в нужное мне русло, ловко воспользовавшись его же шуткой.
– А не дерутся ли теперь девицы на дуэлях? – лукаво прищурившись, спросил он меня.
– До этого пока не дошло, но как знать… – в тон ему ответила я. А кстати, та дуэль, о которой вы мне давеча рассказывали, когда должна была состояться?
Его ответ настолько поразил меня, что я не смогла скрыть потрясения. Дуэль Синицына должна была состояться за три дня до смерти Александра.
– Что с вами, дружочек? – встревожился Денис Владимирович, – Вы будто побледнели?
– Нет-нет, просто голова закружилась.
Мой ответ настолько не соответствовал образу кавалерист-девицы, которой уже окрестил меня Денис Владимирович, что он от души расхохотался.
– Ну, бабы – они и есть бабы, хоть из пушки стреляй, – сквозь смех проговорил он и моментально позабыл о моей странной реакции на его слова, что меня совершенно устраивало.
За это время я взяла себя в руки и уже выглядела совершенно спокойной.
Мы еще немного поболтали, но ничего интересного я от гостеприимного хозяина уже не услышала.
Я собиралась добраться до Лисицына засветло, поэтому стала прощаться. Денис Владимирович отпустил меня, заручившись моим обещанием непременно бывать у него хотя бы изредка.
Окончательно распогодилось, и если бы не пронзительно-зеленые клейкие листочки на деревьях, можно было бы подумать, что наступило лето. Я приспустила шторки на окнах и теплый ласковый ветерок ворвался в мою карету, приятно холодя раскрасневшиеся от жары щеки.
Ошеломившее меня известие не выходило из моей головы. «Это не может быть простым совпадением, – думала я, вновь и вновь сопоставляя несостоявшуюся дуэль с последовавшими за ней событиями. – Не о ней ли приезжал рассказать Синицын Александру? А если так, то какой помощи от него ожидал? А может быть и смерть Александра каким-то образом связана с этой дуэлью? Как бы мне хотелось узнать, кто скрывается за этим таинственным „Ар…“
Я попыталась вспомнить кого-нибудь из знакомых с фамилией, начинавшейся с этих букв, но как ни старалась, не вспомнила никого. В голову лезли какие-то Арцыбашевы и Арбалетовы, но людей с такими фамилиями в наших краях отродясь не водилось.
Правда был в Саратове аптекарь с фамилией Аренский, но это был безобидный старый еврей, представить которого в роли дуэлянта может разве что умалишенный. К тому же в последнее время он почти ослеп и не выходил из дома.
Может быть, в конце концов я кого-нибудь и вспомнила, но каждая верста приближала меня к Лисицыну, и я не могла уже думать ни о чем другом.
Сейчас, много лет спустя, вспоминая эту поездку, я не могу удержаться от улыбки. Кого ожидала я там найти, и был ли у меня какой-то конкретный план действий? Скорее всего, я не смогла бы ответить тогда на эти вопросы.
Действия мои были большей частью бессознательными, я доверяла голосу сердца, а прислушиваться к голосу разума я научилась гораздо позже. А опыт пришел лишь много лет спустя. И тем не менее я с удовольствием вспоминаю свое «первое дело», и не случайно именно ему посвятила свою первую книжку…
Как я ни торопила Степана, в Лисицыно мы прибыли только под вечер. И только тут я осознала, что забыла спросить у Дениса Владимировича самое главное – кто владеет этой деревушкой сейчас. Наверняка это было ему известно, и он охотно ответил бы на мой вопрос, но мне такое просто не пришло в голову.
Это было моей первой и далеко не последней ошибкой в этом деле, не считая десятка мелких промахов, которых бы я не допустила теперь. Но тогда мне казалось, что я действую совершенно профессионально, и я бы очень удивилась, если бы кто-нибудь упрекнул меня в некомпетентности. И эта уверенность в определенном смысле помогла мне довести дело до конца… Но не будем забегать вперед и вернемся в дни моей молодости и… наивности.
Лисицыно встретила меня не слишком приветливо. Ни одной души не видно было ни на единственной деревенской улице, ни около господского дома.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что дом этот пустовал. Более того, производил впечатление полной заброшенности, хотя никаких следов разрушения на нем не было.
Из дома не доносилось ни звука. Не было и десятка других не замечаемых нами обычно признаков обитаемого жилья. Но если они по какой-то причине отсутствуют – не заметить этого невозможно.
Я послала Степана на разведку, и через пару минут он скрылся в низкой дверце первой же крестьянской избы.
Вернулся он насупленным и неразговорчивым и на все мои вопросы отвечал как бы нехотя, что было ему совершенно несвойственно.
– Нехорошо здесь, барыня, – несколько раз повторил он. – И это в его устах прозвучало довольно зловеще.
Надо сказать, что Лисицыно было совершенно захолустным селением. Когда-то на его месте был скит, в котором скрывались от преследований несколько десятков староверов.
Окруженное с трех сторон болотами, село добрую половину года было отрезано от всего мира. Собственно говоря, и в остальное время добраться туда было весьма сложно, потому что дороги в полном смысле этого слова до него не было и поныне.
Неудивительно поэтому, что именно здесь решил спрятать от людей свою незаконнорожденную дочь Синицын. Более подходящего места для этого, пожалуй, не было во всей округе.
Но как бы то ни было, мне нужно было где-то ночевать. Несмотря на раннюю весну, ночи еще были холодные, и я сама отправилась на поиски ночлега.
Выбрав самую чистую избу, я собиралась войти в нее, но в этот момент мне навстречу вышла старая крестьянка с ведром помоев в руках и, пройдя через двор, выплеснула его в канаву.
Она даже не взглянула на меня и не поздоровалась. И если бы я не окликнула ее, то наверняка вернулась бы в дом, так и не обратив на меня внимания.
– Можно войти? – спросила я ее, когда она наконец соизволила взглянуть на меня.
– Почему же нельзя, входите, – ответила она так мрачно, что будь у меня выбор, я бы тут же развернулась и пошла искать другое место. Но выбора, похоже, у меня не было.
