– Значит, ваш батюшка аптекарским делом занимался? Фармацевтику знал?
Да, отец Викентия Павловича в самом деле был «аптекатем» – владельцем самой крупной городской аптеки. Павел Сергеевич Петрусенко, потомственный дворянин, с юных лет увлекался фармацевтикой. Он не был землевладельцем, не имел имений и угодий, но приличное состояние в ценных бумагах и банкнотах не только лежало в надёжных банках, но и вкладывалось в прибыльные дела. Павел Сергеевич учился фармацевтике на медицинском факультете, а когда уже был женат, приобрёл в центре родного города Харькова особняк и оборудовал его под аптеку. На первом этаже располагались три торговых зала – полированные деревом, с большими зеркалами, стеклянными витринами и очень элегантными стеклянными этажерками-вертушками. На втором этаже работали лаборатории, где хорошо оплачиваемые специалисты изготавливали лекарства по лицензиям всех самых крупных медицинских фирм мира. Аптека магистра Петрусенко пользовалась популярностью не только в городе: почтовые заказы отправлялись во все концы страны…
– О, фармацевтика, или, как он сам говорил «алхимия», была для отца и делом, и увлечением. Знаете, он даже сам лично сочинял различные смеси, соединения, порошки – у него и патенты были. А однажды, специально для меня, семилетнего мальчишки, провёл великолепный опыт: определение алкалоидов реакцией окрашивания. Я до сих пор помню, как он добавлял реактив Мэке в экстракт с морфием, и смесь вдруг становилась сначала оливковой, потом на глазах превращалась в голубовато-фиолетовый цвет и вновь возвращалась в оливковый, но уже с красным ободком! Невероятно красивая игра красок просто поразила моё воображение. А потом отец взял реактив Пеларги, и тот же морфий стал ярко-красным. А потом от соляной кислоты и настойки йода – изумрудным. Вот тогда ещё я полюбил химию… Да, если бы позже, в четырнадцать лет, не увлёкся другим, возможно бы пошёл в науку по этой стезе…
Викентий Павлович улыбнулся: он был, считай, ровесником своего внука Володи, когда увлёкся историей криминалистики. В первую очередь, конечно же, потрясающие истории об основателе «Сюрте» Эжене Франсуа Видоке. Юный Викентий не считал этого человека преступником, хотя тот и провёл много лет в тюрьме и на каторге. Наоборот, он был убеждён, что Видок – человек чести и свободы. Стал арестантом, потому что заступился за женщину, избил офицера. И не мог смириться с заключением, постоянно пытался бежать. То в украденной форме жандарма, то прыгнув с высоченной башни в протекающую внизу реку! Ему не везло: его ловили и, в конце концов, заковали в цепи на каторге. Там он жил бок о бок с опаснейшими преступниками, среди которых были и члены знаменитого французского клана Корню. Эти убийцы, воспитывая у своих детей с младенчества жестокость, давали им для игр головы мертвецов…
Ну разве не увлекательнейшие рассказы для юноши, уже твердо решившего посвятить свою жизнь криминалистике! Наверное, поэтому ещё больше восхищала Викентия дальнейшая судьба и деяния Видока… Бежав третий раз из тюрьмы – наконец-то удачно! – этот человек десять лет жил в Париже. Но все эти годы бывшие сокамерники угрожали Видоку, что выдадут его властям. Его ненависть к шантажистам, наконец, пересилила все остальные чувства, и однажды Видок пришёл в префектуру полиции Парижа. Он назвался и предложил использовать себя, свой огромный опыт и знание уголовного мира. Взамен же просил избавить себя от угроз ареста за прежние дела. Именно Видок создал «Сюрте». Самые разные превращения, тайные проникновения в притоны, инсценированные аресты, подсадки сотрудников «Сюрте» в тюремные камеры, организация затем их «побегов» и даже «смерти» – все это давало Видоку непрерывный поток информации.
Викентию было семнадцать, когда он прочёл только что опубликованную повесть английского писателя Артура Конана Дойля «Знак четырёх». Через год появились «Записки о Шерлоке Холмсе», где действовал тот же, поразивший его воображение сыщик. Эти книги привлекли внимание юноши к истории английского «Скотланд-Ярда», которая оказалась не менее захватывающей, чем история «Сюрте». Англия не имела полиции вплоть до 30-х годов того века, в котором родился и сам Викентий. Англичане поддерживали общественный порядок сами. Но это лишь так считалось. А, по сути, горожане нанимали за плату подешевле кого попало: инвалидов, бродяг, даже воров. Этих самозваных детективов называли «ловцами воров», и те, кто занимались этим делом, стремились только нажиться, отомстить или просто искали приключений. Каждый мог стать «ловцом воров», привести в суд грабителя, взломщика, убийцу. И получить причитающиеся ему сорок фунтов, одежду, оружие, имущество преступника. «Деньги за кровь» – так это называлось. Первое настоящее детективное агентство на Боу-стрит организовал писатель Генри Филдинг, и его сотрудники стали называться «боу-стрит-раннерами» – сыщиками с Боу-стрит. Раннеры действовали так же, как и сыщики Видока: переодевались, посещали притоны, запоминали лица преступников, умели терпеливо выслеживать. И всё же настоящая полиция появилась в Лондоне в тридцатые годы девятнадцатого века, а в 1842 году двенадцать первых настоящих детективов разместились в трёх маленьких комнатах здания, где раньше останавливались члены шотландской королевской семьи при посещении лондонского двора – в «Скотланд-Ярде»… Кстати, именно любимый писатель Петрусенко – Чарльз Диккенс – первым описал и «Скотланд-Ярд», и его детективов в романе «Холодный дом»…
– Да, – повторил он с улыбкой, – я мог бы стать химиком. Но, думаю, и тогда, скорее всего, занимался бы ядами, токсикологией. А значит – криминалистикой.
Профессор Николай Николаевич Бокариус отлично понял, о каких реакциях с алкалоидами рассказал ему Петрусенко. Ещё в середине девятнадцатого века профессор химии Жан Серве Стас разработал метод, доказывающий наличие растительных ядов-алкалоидов в теле отравленного человека. А следом химики Драгендорф, Мэке, Келлер, Витали, Пеларги, проведя множество экспериментов, обнаружили и определили химические реагенты, которые, вступая в реакции с определёнными алкалоидами, давали определённые оттенки цветов. Это стало эпохальным открытием в токсикологии. С помощью этих методов в дальнейшем были доказаны убийства ядами многих людей: знаменитое отравление в бельгийском замке Битремон, процесс во Франции вдовы де Пов и врача де ла Поммерэ – жертвы и убийцы, лондонский процесс над врачом-убийцей Ламсоном…
– Что ж, Викентий Павлович, ваша жизненная стезя, как вижу, сделала круг и вернулась к началу. Вы теперь как раз и занимаетесь химией – с криминальным уклоном, само собой.
– Да, – согласился Петрусенко. – Только, скорее, это не круг – спираль… Вот и вы, мой друг, тоже продолжаете дело отца, Николая Сергеевича. Судебная медицина, в самых разных её проявлениях.
– И, как отец, всегда готов сотрудничать с вам, дорогой Викентий Павлович. О, вот вспомнил! – Бокариус энергично потёр ладони. – Дмитрий Владимирович Кандауров ведёт расследование убийства в Борках, так что вы, наверняка, в курсе?
– Конечно.
– Я слышал, тело убитого уже собираются захоронить?
Петрусенко подтвердил:
– Уголовный розыск уже подписал документы. Всё, что можно было узнать о мёртвом у, так сказать, самого мёртвого, выяснено… А что, Николай, есть вопросы? К доктору Цветову?
Профессор Бокариус не так давно сам был заведующим городским медицинским моргом, сам проводил проблемные вскрытия.
– Ну что вы! – он даже удивился. – Аркадий Петрович профессионал, я сам у него многому научился. Нет, тут другое дело. Один мой ученик готовит диссертацию. Не буду вдаваться в подробности, только нужно там обследование особого вида – труп хотя бы полугодовалой давности. Тот, из Борок, именно такого срока, я не ошибаюсь?
– Именно… – Петрусенко на миг задумался, махнул рукой. – Не проблема! Я поговорю с Троянцем, отложим захоронение на… сколько?
– Два-три дня, не больше.
– Через пару часов вам доставят официальное разрешение, – кивнул Викентий Павлович.
– Вот и отлично, спасибо. Цветов его осматривал, думаю, он нам поможет. А мы с диссертантом испробуем некоторые современные методики, совсем новые. Аркадий Петрович их ещё не знает, вот и ему продемонстрируем.
Пожимая руку Викентию Павловичу, Бокариус сказал с нежностью в голосе:
– Давно не видел я Людмилу Илларионовну. Виноват, мог бы и зайти как-нибудь к вам. Но сами знаете – круговорот дел. Передавайте ей от меня сердечный привет.
Людмила помнила Бокариуса-младшего мальчиком: худенького, шустрого, уже тогда носившего очки. Особенно близко общались они, когда оба Бокариуса – отец и сын, приходили к ним домой.
– Это когда же, Викеша? – спросила она. – Кажется, в середине двадцатых?
– Да, как раз тогда Николай Сергеевич редактировал журнал «Архив криминологии и судебной медицины», а Николай, только окончив медицинский факультет, помогал ему.
