В сумрачном баре посетителей почти не было. В дальнем углу вполголоса совещались трое кавказцев, похожих, как родные братья.
— Куришь? Пьешь? — спросил Квит.
Севергин покачал крупной белокурой головой.
— Экономишь, легкие бережешь? О, догадался: племенной фонд укрепляешь?
— Тут ты в точку попал: жене скоро рожать, не хочу их здоровье на дым пускать.
— Значится, так… Тебе стакан безалкогольного, а мне вина.
За столиком Квит едва тронул губами тепловатое вино и поморщился:
— «Ин вино веритас!», что означает «истина в вине»… Врут. В родниковой воде ее гораздо больше. Эх, водица, водица, без нее и трава не родится… Воистину вода — чудотворная субстанция, и молодой российский бизнес с этим вполне согласен. Еще вчера эти господа делали деньги прямо из воздуха. Теперь энергично извлекают доллары из земли и воды. И завершая обзор четырех элементов, делаем вывод: впереди — огонь! Либо огонь бунта «бессмысленного и беспощадного», либо пламя рейдерского передела. Вот такая алхимия предпринимательства.
— Забавно… Только не пойму, куда ты клонишь?
— Ты о заводе «Целебный родник» слыхал?
— Да о нем только глухой не слыхал.
Месяца два назад предпринимательская инициатива «Целебный родник» буквально прикипела к монастырскому источнику. Громовый ключ был святыней здешних мест. Если верить легендам, источник под горой явился по молитве Святого Досифея. Пещерка старца, по-церковному «печора», дала начало лесной пустыни. Спустя столетия на месте «печоры» отстроился Сосенский Свято-Покровский мужской монастырь, вблизи возникло поселение и торговый посад. Громовый ключ переименовали в родник Святого Досифея, а Велесов холм — в холм Святого Власия, но в народной памяти он все еще носил имя «скотьего бога».
— Ну и чего ты взъелся? — нахмурился Егор. — Родник — дело Божье, святое…
— Родник-то Божий, а «водяной бизнес» под маркой монастыря — это уже от человеков, и забей, скажем, на территории обители нефтяной фонтан вместо светлой, как слезка, святой водицы, это вряд ли обрадует господ устроителей. Вода гораздо прибыльней! С помощью нехитрых «ирригационных» финансовых схем они обратят родниковые воды в денежные потоки, а после перебросят «северные реки» на банковские счета, где и завершат их окончательную валютную ректификацию, то бишь очистку. Наша контора отследила, что к роднику тянут руки не только теневики, но и хорошо организованное промышленно-политическое лобби. Да и от сделок с монастырской землей не просто попахивает, а прямо-таки разит, и отнюдь не ладаном. «Помощь церкви» наши толстосумы уже давно превратили в бездонный кошель и рассадник махинаций. Вроде гаража под Храмом Христа Спасителя — сверху благодать и позолота, а внизу, знаешь, что делается?
Егора передернуло от сухого свистящего голоса Квита.
— И кто первый в твоих черных списках? Неужто Шпалера?
— Это депутат ваш? Да, большого размаха человек, редкой смелости взяточник. Кавказцам на него просто молиться надо: какой рынище отгрохал в центре города! И не боится, сука, погромов. Но я здесь по другому поводу: «ищите женщину»! Первая в моем личном реестре Ангелина Плотникова.
— Хозяйка «Святого Родника»?
— Так точно, и заодно мраморных хором с пристанью в заповедной зоне.
— Кипишь пролетарской ненавистью?
— На это мне наплевать: у меня к ней личный счет. Помнишь громкое «табачное дело»? Это она организовала ввоз большой партии сигарет под маркой церковной благотворительности. Скандал замяли, но кое-кто так и не смог отмыться. И на контрабанде ее ловили; весь РУБОП на ушах стоял, но все дела закрывали по инициативе «генералки». Ну до чего ловкая баба! Скачет, как блоха на сковороде, и ничем ее не прижмешь. А прижать бы хотелось, бабенка еще сочная.
Квит дохнул сигаретным дымом, и в витиеватом облаке над его головой проступили силуэты пышнотелых гурий.
— А дальше-то что? — вернул его на землю Севергин.
— А то! Засветившись в наших «черных списках», она из контрабандистов решила махнуть в промышленники и прикрыться благотворительностью, как фиговым листком. И уж поверь, ей есть чего прятать. Фирму «Веритас» она скорехонько перерегистрировала как «Родник». Сплошная поэзия, но рыльце снова в пушку и в табачной крошке. Но на этот раз лиса решила пощупать монастырский курятник. Я сюда приехал в составе бригады, вместе с «важняком». Прикрыть этот «блошиный цирк» на корню и баста!
Севергин присвистнул: «важняком» на милицейском жаргоне звался следователь по особо важным делам.
— …После личной встречи с Ангелиной я завел у себя дома боксерскую грушу, — откровенничал Квит. — Рекомендую: красива, терпелива, упруга и отзывчива.
— Спасибо за совет, но я уже женат… — грубовато отшутился Севергин.
— Завидую, завидую. А я все еще на воле копытом бью.
— А махнем ко мне, с женкой познакомлю, в баньке попаримся, порыбалим!
— Удочку дома оставил, — съязвил Квит, — здесь покруче улов намечается. Детектив можно писать. Название я уже придумал: «Ил и снасти». — Квит окинул взглядом полупустой зал и, понизив голос, продолжил: — Прикинь, сегодня ночью на военном аэродроме в Чкаловске садится загруженный под завязку Ил-76. У таможенников как? Раз на военном, значит, груз оборонного или государственного значения. Адресат груза — ООО «Веритас», она же корпорация «Родник». В декларации — китайская дешевка: удочки, снасти, мягкие игрушки, короче, подарки детям по церковной линии. Сама госпожа Плотникова собирается раздавать их сиротам во время торжеств. Однако есть сведения, что в трейлерах этой благотворительницы всея Руси полно контрабанды. Значится, так… Завтра утром мы совместно с «транспортниками» тормозим кузова и берем мадам с поличным.
— Сезон охоты на «священных коров» открыт?
— «Священных»? — хмыкнул Квит. — Для меня нет ничего святого, кроме одного… Знаешь, что такое «дело жизни»? Это не ущучить наглую матрону с горстью ворованных поплавков и пополнить казну налогами. Это моя личная борьба: это огонь и драйв, это мой безудержный танец под барабан войны! И миг сладчайшей победы, когда мне удается свалить обнаглевшую гадину мордой в песок! В песок! — Квит побледнел и скреб пальцами стол, словно в крови его бродил тяжелый хмель. — И я добью ее, чего бы мне это ни стоило!
— «Сарынь на кичку!» И вперед, громить богатых беспредельщиков, — усмехнулся Севергин. — Сказать честно, Борис, что я думаю по этому поводу?
— Ну, говори.
— Я бы ни слова не сказал, если бы ты взялся изучать схемы Березовского или азартно считать офшорные капиталы Абрамовича, но что касается Плотниковой… Она много сделала для города, для возрождения монастыря, сиротам помогает…
— …Удочками… Однако презумпция безгрешности тоже имеет предел. Конечно, можно прятать голову в песок, выставляя мозолистый зад, по принципу не буди лиха, лишь бы сегодня тихо, но я привык к другой позиции. Знаю, есть негласный приказ: попов не трогать, у них там якобы своя тайная полиция, но я уже взял след и назад не поверну!
— Безумству храбрых поем мы славу, — пробормотал Севергин.
Посиделки с Квитом отозвались ядовитой оскоминой и смутной тревогой за жену. С недавних пор Алена скромно и истово исполняла все предписания православной веры, и это рождало в нем самом светлый трепет и уважение к жене. Сплетни и кривотолки вокруг монастыря огорчат Алену, затуманят ее наивную радость, радость обретения веры.
Монастырская твердыня казалась величавой и недосягаемой для мирских страстей. В престольные праздники и воскресные дни по округе разливался звучный ликующий благовест. Колокола различали на голоса, и каждый имел свое имя. Воду из Досифеева родника почитали за истинную благодать, питающую душу, и даже монастырский хлеб издавна творили на этой воде. Но в обитель Севергин захаживал редко, и то лишь по обязанности участкового. Теперь он с тайной неприязнью слушал откровения Квита, словно тот покушался на заветное, очень личное.
— Ну, чего скис? — заметил Квит. — Не бойся, невинных не засудим, сейчас не тридцать седьмой…
На прощание обменялись телефонами, хотя Севергин настойчиво зазывал Квита в гости.
Проезжая мимо монастыря, Егор остановил машину и, прихватив пластиковые бутыли, отправился по нахоженной тропке к роднику. У источника, где прежде со сдержанной радостью набирали воду паломники, было пусто. Поодаль на травке чинно расположился старичок в черной шапочке-скуфейке. Его ветровка и джинсы повыцвели на северных дождях до неопределенного сизого цвета и заметно обветшали, но сам благочестивый странник бодро и цепко посматривал по сторонам.
— Нет воды, сынок, — предупредил он Севергина.
Егор в недоумении посмотрел на пересохший родник, не веря глазам. Из жилы сочилась ржавая жидкость.
