Нажал на кнопку электрического звонка, первую фразу заготовил заранее: «Курьер Тюльпанов из Жандармского управления к его высокоблагородию с бумагами». Спохватившись, запихнул под картуз строптивое правое ухо.
Дубовая резная дверь распахнулась. На пороге стоял низенький, плотно сбитый азиат — с узкими глазенками, толстыми щеками и ежиком жестких черных волос. На азиате была зеленая ливрея с золотым позументом и почему-то соломенные сандалии. Слуга недовольно уставился на посетителя и спросил:
— Сево нада?
Откуда-то из глубины дома донесся звучный женский голос:
— Маса! Сколько раз тебе повторять! Не «сево нада», а «что вам угодно»!
Азиат злобно покосился куда-то назад и неохотно буркнул Анисию:
— Сьто чибе угодно?
— Курьер Тюльпанов из Жандармского управления к его высокоблагородию с бумагами, — поспешно доложил Анисий.
— Давай, ходи, — пригласил слуга и посторонился, пропуская.
Тюльпанов оказался в просторной прихожей, с интересом огляделся по сторонам и в первый момент испытал разочарование: не было медвежьего чучела с серебряным подносом для визитных карточек, а что это за барская квартира без набивного медведя? Или к чиновнику для особых поручений с визитами не ходят?
Впрочем, хоть медведя и не обнаружилось, обставлена прихожая была премило, а в углу, в стеклянном шкафу стояли какие-то диковинные доспехи: все из металлических планочек, с замысловатым вензелем на панцыре и с рогатым, как жук, шлемом.
Из двери, ведущей во внутренние покои, куда курьеру, конечно, вход был заказан, выглянула редкостной красоты дама в красном шелковом халате до пола. Пышные темные волосы у красавицы были уложены в замысловатую прическу, стройная шея обнажена, белые, сплошь в кольцах руки скрещены на высокой груди. Дама с разочарованием воззрилась на Анисия огромными черными очами, чуть наморщила классический нос и позвала:
— Эраст, это к тебе. Из присутствия.
Анисий почему-то удивился, что надворный советник женат, хотя, в сущности, не было ничего удивительного в том, что у такого человека имеется прекрасная собой супруга, с царственной осанкой и надменным взором.
Мадам Фандорина аристократично, без разжатия губ, зевнула и скрылась за дверью, а через минуту в прихожую вышел сам господин Фандорин.
Он тоже был в халате, но не в красном, а в черном, с кистями и шелковым поясом.
— Здравствуйте, Т-Тюльпанов, — сказал надворный советник, перебирая пальцами зеленые нефритовые четки, и Анисий аж обмер от удовольствия — никак не предполагал, что Эраст Петрович его помнит, и тем более по фамилии. Мало ли всякой мелкой шушеры к нему пакеты доставляет, а вот поди ж ты.
— Что там у вас? Давайте. И проходите в гостиную, посидите. Маса, прими у г-господина Тюльпанова шинель.
Робко войдя в гостиную, Анисий не посмел пялиться по сторонам, скромно сел на краешек обитого синим бархатом стула и только малость погодя стал потихоньку осматриваться.
Комната была интересная: все стены увешаны цветными японскими гравюрами, на которые, Анисий знал, нынче большая мода. Еще он разглядел какие-то свитки с иероглифами и на деревянной лаковой подставке — две изогнутые сабли, одна подлиннее, другая покороче.
Надворный советник шелестел бумагами, время от времени отмечая в них что-то золотым карандашиком. Его супруга, не обращая внимания на мужчин, стояла у окна и со скучающим видом смотрела в сад.
— Милый, — сказала она по-французски, — ну почему мы никуда не ездим? Это в конце концов невыносимо. Я хочу в театр, хочу на бал.
— Вы же сами г-говорили, Адди, что это неприлично, — ответил Фандорин, отрываясь от бумаг. — Можно встретить ваших знакомых по Петербургу. Будет неловко. Мне-то, собственно, все равно.
Он взглянул на Тюльпанова, и тот покраснел. Ну не виноват же он, в конце концов, что пусть через пень-колоду, но понимает по-французски!
Выходило, что красивая дама — вовсе не мадам Фандорина.
— Ах, прости, Адди, — сказал Эраст Петрович по-русски. — я не представил тебе господина Тюльпанова, он служит в Жандармском управлении. А это графиня Ариадна Аркадьевна Опраксина, моя д-добрая знакомая.
Анисию почудилось, что надворный советник чуть замялся, словно не вполне зная, как аттестовать красавицу. А, может, просто из-за заикания так показалось.
— О боже, — страдальчески вздохнула графиня Адди и стремительно вышла из комнаты.
Почти сразу же послышался ее голос:
— Маса, немедленно отойди от моей Натальи! Марш к себе, мерзавка! Нет, это просто несносно!
Эраст Петрович тоже вздохнул и вернулся к чтению бумаг.
Тут раздалось треньканье звонка, приглушенный шум голосов из прихожей, и в гостиную колобком вкатился давешний азиат.
Он закурлыкал на каком-то тарабарском наречии, но Фандорин жестом велел ему замолчать.
— Маса, я тебе говорил: при гостях обращайся ко мне не по-японски, а по-русски.
Анисий, произведенный в ранг гостя, приосанился, а на слугу уставился с любопытством: надо же, живой японец.
— От Ведисев-сан, — коротко объявил Маса.
— От Ведищева? Фрола Г-Григорьевича? Проси.
Кто такой Фрол Григорьевич Ведищев, Анисий знал. Личность известная, прозвище Серый Кардинал. Сызмальства состоял при князе Долгоруком сначала мальчиком, потом денщиком, потом лакеем, а последние двадцать лет личным камердинером — с тех пор, как Владимир Андреевич взял древний город в свои твердые, цепкие руки. Вроде невелика птица камердинер, а известно было, что без совета с верным Фролом многоумный и осторожный Долгорукой никаких важных решений не принимает. Хочешь к его сиятельству с важным прошением подступиться — сумей Ведищева улестить, и тогда, считай, полдела сделано.
В гостиную вошел, а пожалуй что и вбежал ражий малый в губернаторской ливрее, зачастил с порога:
— Ваше высокоблагородие, Фрол Григорьич зовут! Беспременно чтоб пожаловали в самом срочном порядке! Буза у нас, Эраст Петрович, умалишение! Фрол Григорьич говорят, без вас никак! Я на санях княжеских, вмиг долетим.
— Что за «буза»? — нахмурился надворный советник, однако поднялся и халат скинул. — Ладно, поехали п-посмотрим.
Под халатом оказалась белая рубашка с черным галстуком.
— Маса, жилет и сюртук, живо! — крикнул Фандорин, засовывая бумаги в папку. — а вам, Тюльпанов, придется прокатиться со мной. Дочитаю по дороге.
Анисий был готов за его высокоблагородием куда угодно, что и продемонстрировал поспешным вскакиванием со стула.
Вот уж не думал-не гадал курьеришка Тюльпанов, что доведется когда-нибудь прокатиться в генерал-губернаторском возке.
Знатный был возок — настоящая карета на полозьях. Внутри обшит атласом, сиденья юфтевые, в углу — печка с бронзовым дымоходом. Правда, незажженная.
Лакей уселся на козлы, и четверка лихих долгоруковских рысаков весело взяла разбег.
Анисия плавно, почти нежно качнуло на мягком сиденье, предназначенном для куда более благородных ягодиц, и подумалось: эх, ведь не поверит никто.
Господин Фандорин хрустнул сургучом, распечатывая какую-то депешу. Нахмурил высокий чистый лоб. До чего же хорош, без зависти, а с искренним восхищением подумал Тюльпанов, искоса наблюдая, как надворный советник подергивает себя за тонкий ус.
К большому дому на Тверской примчали в пять минут. Возок свернул не налево, к присутствию, а направо, к парадному подъезду и личным покоям «великого князя московского», Володи Большое Гнездо, Юрия Долгорукого (как только не называли всесильного Владимира Андреевича).
— Вы уж извините, Тюльпанов, — скороговоркой произнес Фандорин, распахивая дверцу, — но отпустить вас пока что не могу. После набросаю пару строк для п-полковника. Только с «бузой» сначала разберусь.
Анисий вылез следом за Эрастом Петровичем, вошел в мраморный чертог, но тут поотстал — заробел, увидев важного швейцара с золоченой булавой. Ужасно тут испугался Тюльпанов унижения — что оставит его господин Фандорин топтаться внизу лестницы, будто собачонку какую. Но преодолел гордыню и приготовился надворного советника простить: а как человечка в этакой шинели и картузе с треснутым козырьком в губернаторские апартаменты приведешь?
— Вы что застряли? — нетерпеливо обернулся Эраст Петрович, уже достигший середины лестницы. — Не отставать. Видите, какая чертовщина тут творится.
Только теперь до Анисия дошло, что в губернаторском доме и в самом деле происходит что-то из ряда вон выходящее. И вид у сановного швейцара, если приглядеться, был не столько важный, сколько растерянный. Какие-то расторопные мужички вносили с улицы в вестибюль сундуки, коробки, ящики с иностранными буквами. Переезд что ли какой?
Тюльпанов вприпрыжку догнал надворного советника и постарался держаться от него не далее как в двух шагах, для чего временами приходилось несолидно рысить, потому что шаг у его высокоблагородия был широкий и быстрый.
