— Ты признаешься, что состоял в контрреволюционной, кадетско-монархической, повстанческой организации? — спросил Овчинников, садясь за стол напротив истязаемого. Он кивнул головой. — Не слышу!
— Признаю…
— Сколько человек состояло в вашей Кожевниковской группе?
— Не могу знать.
— Двенадцать, если быть точнее, — Овчинников сделал упор на количество людей.
— Да двенадцать.
— Кто был организатором, кому вы подчинялись?
— Я не знаю имен, мы люди маленькие.
— В ЗапСибкрае во главе вашей организацией стояли: бывший князь Волконский, князь Ширинский — Шахматов, Долгоруков, они связались с бывшим генералом Эскиным. Ты знаешь, их фамилии? — продолжал подсовывать информацию Овчинников.
— Да, я знаю их имена, через своего человека именно им я доставлял данные о готовящемся мятеже в Кожевниковском районе.
— Вот и молодец, а то вздумал отмалчиваться. Сенцов, садись на мое место и в том же духе продолжай допрос.
— Писать умеешь? — спросил Овчинников арестованного.
— Не обучен грамоте, товарищ начальник.
— Откуда же тебя принесло в Сибирь.
— С Украины, там сейчас голодно.
— Видимо ты был ярым противником вступления в колхоз, раз тебя сослали в Сибирь. Ладно, снимете с него отпечаток большого пальца. Сенцов, доведешь его дело до конца и все протоколы ко мне на подпись, проведешь его по 1 категории.
— Слушаюсь товарищ капитан.
— Сенцов, и ты Латышев, со мной за дверь, — отдал распоряжение Овчинников и вышел в коридор.
— Ты понял, как надо работать? — спросил Овчинников Сенцова.
— Понял товарищ начальник горотдела.
— Латышев, вот список, допросишь этих гадов. Хороших следователей я пришлю. Если будут упорствовать…
— Не-не, товарищ начальник, у меня разговорятся, как начну ноготки тянуть с пальцев, так душа с разговорами сразу наружу запросится.
— Все Сенцов, чтобы к концу недели всю сектантскую группу подвел мне под 1 категорию, иначе смотри, — Овчинников погрозил кулаком и направился по коридору к выходу. Навстречу ему два конвоира тащили избитую женщину в обморочном состоянии. Овчинников остановился и, прищурившись, отдал команду:
— Бойцы, ну-ка стоять!
Один отпустил жертву и отдал честь:
— Товарищ капитан, арестованную Марусеву, только что допрошенную, ведем в камеру.
— Приведите ее в порядок и доставьте ко мне.
Овчинников едва узнал в избитой женщине Клавдию Марусеву, она работала у него в горотделе, когда он занимал должность начальника НКВД в Прокопьевске, а затем его за «отличную» работу перевели на повышение в Томск.
Теперь он узнает, где сейчас находится Лидия, работавшая у него секретарем. Лида внезапно исчезла из города, когда под чутким руководством Овчинникова была арестована группа начальников — вредителей на руднике. Лида была дочерью директора банка и работала у него в горотделе, хоть она и была замужем, но Овчинников положил на нее глаз и при удобном случае напоминал о своей любви к Лидии. Она упорно не хотела вступать с Иваном в связь, ссылаясь на свою любовь к мужу, с которым она прожила после свадьбы чуть больше года.
Овчинников арестовал ее мужа, чтобы таким путем добиться любви Лиды, но гордая девушка не хотела даже слушать похабного лейтенанта, охочего до каждого, смазливого личика. Он любил ее страстно, и хотел всеми правдами и неправдами заиметь ее, он даже согласился на встречу Лиды с ее мужем, перед его этапированием в Новосибирскую тюрьму. После встречи с мужем, которого ей больше не суждено было увидеть, Лида все равно не стала любовницей Овчинникова и, не уволившись с работы, бежала из Прокопьевска.
— Товарищ капитан, арестованная Марусева доставлена, разрешите ввести?
Капитан кивнул и бедная женщина, едва передвигая ногами, прошла на середину комнаты.
— Садись, — кивнул капитан, и махнул конвоиру рукой, чтобы он закрыл дверь с обратной стороны.
— Ну, что Клава, упорствуешь, не хочешь говорить, где скрывается твой отец?
— Я не знаю, — едва слышно произнесла женщина, — Ваня за что? — Она заплакала.
— Что было в Прокопьевске — травой поросло, и я тебе не Ваня, а начальник горотдела НКВД, капитан Овчинников. Вот бланк, мне стоит вписать твою фамилию сюда, и сегодня же ночью тебя не станет. Если ты скажешь, где скрывается твой отец, тебя направят в «Шестерку» (Томская Исправительно — трудовая колония № 6), отсидишь свои пять лет и будешь жить.
— Вы же знаете, после ареста всего начальства отец уехал и никому ничего не сказал.
— Врешь сука, знаешь! Неужели отец не поддерживает с тобой отношений?
Клава замотала головой и пуще заплакала.
— Ладно, не хочу тратить на тебя время, с тобой следователи поработают. Ты знаешь, где сейчас Лида? — резко сменил он тему.
Клавдия как-то съежилась, и сразу не нашла что ответить.
— По тебе вижу, что знаешь.
Женщина молчала.
— Давай так, я избавлю тебя от ночных, жестких допросов, а ты скажешь мне, где Лида, и не выкручивайся, вы же с ней были подругами, иначе…
Овчинников протянул палец к кнопке звонка.
— Она здесь, в Томске.
— Лида в Томске?
— Да, она посещает лекции, готовится к поступлению в медицинский институт.
— А ее отец, он тоже здесь?
— Да, она живет у него.
— Адрес, быстро.
— Я не знаю, где они живут, но Вы можете найти Лиду в библиотеке, она часто там бывает.
— Ну, смотри Клавдия, если обманула меня, шкуру спущу.
Он вызвал конвойного и приказал отправить женщину в камеру со смягченным режимом, а на самом деле покачал ей вслед головой и, прихлопнув папку с делом Марусевой Клавдии Петровны, подумал: «Твое дело Клава закрыто, сегодня ночью ты подпишешь признание в своем участии в контртеррористической организации, а завтра тебя выведут на задний двор. Решение тройки не оспаривается, и приговор приведется в исполнение немедленно. Завтра нужно захоронить новую партию расстрелянных, мест для этого не хватает, придется вывозить за город».
Здесь Овчинников был уверен на все сто, подобные дела решались за одни сутки: арест по справке НКВД, обвинение в заговоре, выдавливание показаний, подписание признательного протокола и обвинительного заключения, решение тройки и ВМН (Высшая мера наказания — расстрел) в виде расстрела.
Да что там какая-то Клавдия Марусева, когда перед Овчинниковым сидела в мае месяце бывшая княгиня Елизавета Александровна Волконская, высланная со своим мужем А.В. Волконским из Ленинграда в Томск. Овчинников дал согласие и подписал справку на ее арест за участие Волконской в контртеррористической организации «Союз спасения России». Несколько месяцев назад он был еще старшим лейтенантом и родные органы, оценив по достоинству его труд, присвоили ему звание капитана.
Овчинников вызвал к себе начальника спецкомендатуры и отдал приказ, чтобы направили в лес команду для снятия дерна и приготовили общую могилу, где после расстрела, приговоренных тройкой тридцать семь человек, необходимо вывезти ночью и закопать, а сверху могилу уложить дерном. Чтобы не знала ни одна душа, персонал горотдела и милиция в этом деле разобщены, и каждые по отдельности выполняют свои функции. Расстрельная команда работает, как часы: чекисты, постоянно поддерживая себя спиртом, отправляют на задний двор к выкопанной яме приговоренных и пускают в расход. Овчинников иногда отдает приказы, чтобы берегли патроны и душили «врагов народа» веревками: на каждого приговоренного в среднем уходило на экзекуцию чуть больше минуты. Подобные рекомендации ему давали товарищи «сверху», дабы не пугать ночами местных жителей массовыми выстрелами. Иногда приговоренных тройкой к расстрелу, приходилось ликвидировать прямо в подземном переходе между управлением и тюрьмой. Их вели со связанными за спиной руками, и в какой-то момент исполнитель стрелял приговоренному в затылок, затем делал контрольный выстрел в голову.
Овчинников вспомнил, как 25 июля 1937 года, возвращаясь в Томск с совещания УНКВД в Новосибирске, пребывал в приподнятом настроении. Предварительная работа оперативного сектора, которую он возглавлял в Томске, не прошла даром. Зачатки по выявлению, кулаков, белобандитов, контриков (контрреволюционер) и прочих уголовников, дали первые ростки. В горотделе уже лежали сотни дел на антисоветчину, готовых к рассмотрению, с последующим арестом подозреваемых лиц.
На совещании, проводимом начальником УНКВД по Западно-Сибирскому краю С.Н. Мироновым, давалась жесткая установка: в каждом округе, районе, городе арестовать лимитированное количество «врагов народа», в основном применять к ним две категории: 1 — расстрел, и 2 — десять лет заключения без права переписки.
В Томске планировалось по 1-й категории пустить от десяти тысяч и более человек, а по второй свыше двадцати тысяч. Особенно упор производился на выявление и разгром организаций, сформированных за последние годы для борьбы с советской властью. Сегодняшний допрос Овчинникова в подвале, как раз объяснял работу чекистов в уже действующем плане. Штаб восстания, как будто бы располагался в Новосибирске, и структура организации имела военную составляющую: главная часть войска в крупных городах, а все остальные подразделения в районах, поселках, деревнях. Вся эта масса, то есть: крестьяне, священнослужители, колхозники, рабочие и руководители предприятий, были уже под прицелом оперсекторов НКВД, ожидавших приказа сверху об аресте контрреволюционеров. Списки лежали у начальников горотделов НКВД.
