вас вон какой…
Но какой у нее сын, дворничиха так и не узнала, потому что девушка не договорила, внезапно сорвалась с места и прытко побежала к дверям магазина. Она торопливо поднялась по высоким дощатым ступенькам, вынула из кармана пиджака завернутый в носовой платок ключ и принялась зубами лихорадочно развязывать тугой узел. Руки у нее от волнения крупно дрожали, она даже пару раз уронила ключ, когда пыталась отомкнуть увесистый амбарный замок.
– Ох, уж эта баба Мотя, – хрипло бормотала Лиза, – придумает такое!.. Все бы ей шутить!.. Тоже мне, сватья нашлась!.. Мне и восемнадцати нет, чтоб… замуж выходить!.. Ой, и насмешница… прямо каких поискать!.. Его еще надо дождаться!.. А потом… потом видно будет!.. Я, конечно, не против… Кто ж будет против того, чтобы замуж выйти?! Беда прямо с этой бабой Мотей!..
Дворничиха еще немного постояла, наблюдая насмешливым взглядом за суетливыми движениями девушки, затем, дождавшись, когда она наконец-то отомкнет замок и скроется в помещении магазина, протяжно вздохнула и сокрушенно покачала головой.
– Беспокойная нынче молодежь пошла, – произнесла она вполголоса, тепло улыбаясь одними глазами. – Слова им не скажи, разом вспыхнут… как будто полымем их обдаст.
Она подняла полное мусора ведро, и, согнувшись под его тяжестью на одну сторону, не спеша направилась к парадному подъезду двухэтажного особняка, где занимала одну из небольших комнат в коммунальной квартире. Оставив ведро и метлу в крошечной пристройке для хранения хозяйственного инвентаря на первом этаже, дворничиха, держась за облупленные от краски перила, поднялась к себе. На общей кухне женщина поставила на старенький керогаз свой основательно закопченный алюминиевый чайник с погнутым носиком. Сев за угловой шаткий столик, накрытый облезлой клеенкой с некогда желтыми, а теперь мутными подсолнухами, она уронила тяжелые, раздавленные многолетней работой руки на колени, и стала терпеливо дожидаться, когда он закипит.
Тем временем Лиза влетела в магазин, быстро закрыла за собой дверь, плотно прижалась к прохладному металлу спиной и потным затылком. Она чувствовала, что сегодня сердце билось у нее не как всегда, а трепыхалось испуганным воробышком, нечаянно угодившим в силки, готовое в любую секунду выпрыгнуть из ее тщедушной грудной клетки с двумя небольшими выпуклостями вместо полноценных грудей, которые бывают у настоящих женщин.
«Это ничего, – тотчас подумала она, – я еще юная и не набралась соку. Да и еда скудная. А вот выйду замуж, так и у меня груди вырастут».
Она счастливо засмеялась, порывисто откачнулась от двери и, оставив авоську с обедом на табурете, пробежала за прилавок, где в простенке между пыльными окнами был кое-как прикреплен ржавыми гвоздями небольшой осколок зеркала, недавно найденный ею в разрушенном авиабомбой частном доме. Лиза знала, что держать у себя и тем более глядеться в осколок ни в коем случае нельзя, чтобы не притянуть к себе все мыслимые и немыслимые несчастья, но поделать с собой ничего не могла, потому что молодость неумолимо предъявляла свои права, и с этим приходилось мириться.
Перед зеркалом Лиза немного погримасничала, внимательно оглядывая свое некрасивое лицо с разных ракурсов, как бы оценивая его со стороны.
– Фи! – сказала она вслух, разочарованно наморщила веснушчатый носик и показала себе кончик языка, затем быстро надула щеки. – И чего это баба Мотя во мне такого нашла, – пожала она плечами. – Разве волосы густые да волнистые, – с сомнением невнятно произнесла девушка, держа в зубах шпильки и ловко забирая свою пышную рыжую шевелюру под светлую косынку. – Ну, точно, – решила Лиза, – сама-то она седая, как лунь.
Справившись с волнением, она переоделась в старенький халат, который от бессменного ношения давно потерял свой изначальный белый цвет. Облезлый от стирки, с мутными желтыми разводами, он тем не менее выглядел довольно добротно: чистый, старательно заштопанный, с аккуратными заплатами в сильно порванных местах. Все это было делом заботливых рук хозяйственной, домашней Лизы, с особой тщательностью следившей за надлежащим видом своей рабочей одежды, чтобы не было стыдно перед покупателями.
Сегодня же, взглянув на себя в зеркало, Лиза неожиданно впервые подумала о том, что она выглядит в своем халате очень важно, как настоящий врач. Эти ее несвоевременные мысли, по всему видно, были навеяны словами бабы Моти о ее замужестве, потому что дальше Лиза подумала о том, что после свадьбы она обязательно должна выучиться на фельдшера.
Воодушевленная внезапным порывом приобрести медицинскую профессию, которая ни в какое сравнение не идет с профессией обычного продавца, Лиза в своих мыслях пошла еще дальше. Она уже видела себя под ручку с Петром, дослужившимся до звания самого главного генерала, и в окружении множества красивых ребятишек, как вдруг от приятных дум ее отвлек бодрый женский голос, мигом вернув на грешную землю.
– Лизонька, здравствуй, дорогая!
Девушка от неожиданности вздрогнула, как будто ее внезапно уличили в потаенных нехороших мыслях. Она резко обернулась и торопливой походкой подошла к прилавку. Смущаясь от неловкости, суетливым движением обмахнула хозяйственной тряпкой и без того чистый прилавок и, должно быть, не зная, чем далее себя занять, принялась с натянутой улыбкой смахивать невидимые соринки с дубовой разделочной доски. Затем несколько раз с места на место бесцельно переложила широкий нож для резки колбасы и лишь тогда несмело подняла глаза, чтобы поглядеть в лицо первой покупательнице.
Это была невысокая коренастая женщина в розовой мятой шляпке, с цветастым шелковым платком, с нарочитой небрежностью обмотанным вокруг короткой шеи. Одутловатое лицо пожилой женщины было сильно напудрено, а морщинистые, жестко поджатые губы ярко накрашены в виде алого сердечка, над выемкой которого отчетливо виднелась из-под пудры темная щеточка усиков. Темно-синее платье с рукавами «фонарик», которое, по всему видно, давно уже не надевалось, тесно облегало ее сбитую приземистую фигуру. На согнутой в локте руке, густо испятнанной коричневыми старческими родинками, женщина гордо держала плетеную из ивы небольшую корзинку. Это была жена профессора Серебрякова, домохозяйка Нина Васильевна.
– Дорогуша, – обратилась она к Лизе хриплым прокуренным голосом, внимательно оглядывая полупустые полки с товаром, – взвесьте мне, пожалуйста, двести граммов докторской колбасы, еще присовокупьте пару баночек кильки в томатном соусе, два коробка спичек и пачку соли. Думаю, этого хватит… Знаете ли, как-то трудновато сейчас с деньгами… даже профессорской семье. Лизонька, вы меня, надеюсь, понимаете, как никто другой. Кстати, папа не пишет? Как он там, на фронте?
– Папа… уже не напишет, – тихо ответила Лиза и