— О сокровищах!
— Каких т-таких со-сокровищах? — Демьян Ермолаевич начал заикаться, но справился со своим волнением. — Ничего подобного я не слыхивал.
— И я ранее, признаться, тоже, — произнес я задумчиво. — Да, говорят, в ваших краях, Наполеон свою казну где-то затопил, так как несподручно ему было с ней из России-матушки выбираться.
— Домыслы это все, батюшка, слухи, — всплеснул руками управляющий. — Чего только эти мужики не набрешут!
— А я тоже слышала что-то в этом роде! — неожиданно вспомнила Варвара Николаевна, на что Демьян Ермолаевич только головой покачал, дивясь бабьей глупости, и тяжко вздохнул.
— Что же вы слышали? — теперь Кинрю уже заулыбался в отрытую, широко и по-доброму, демонстрируя свою влюбленность в доверчивую красавицу. Мне показалось, что он и впрямь без ума от супруги Демьяна Ермолаевича.
— Что где-то здесь спрятана войсковая казана Наполеона Бонапарта, — пролепетала она под грозным взглядом рассерженного мужа и искренне удивилась, захлопав ресницами:
— Я что-то не так сказала? Поговаривают еще, что совсем недавно в наших краях военным командованием была предпринята попытка отыскать сокровища по горячим следам, но, кажется, она не увенчалась успехом.
«С каждым часом все интереснее», — подумал я и посмотрел на управляющего:
— В самом деле?
— Да не знаю я! — взорвался Демьян Ермолаевич. — С таким же успехом вы можете эту казну поискать на дне Семлевского озера!
Тогда я переменил тему разговора, чтобы далее не искушать терпение хозяина, и заговорил о том, что ныне творится в свете, поведав провинциалам, что мадам де Сталь, очарованная Александром, назвала императора русского Агамемноном -царем царей.
— Ах! Как бы мне хотелось увидеть государя! — протянула Варвара Николаевна мечтательно.
Вернувшись в свою комнату, я тут же обратился к Кинрю со своей просьбой, протянув ему два конверта.
Он выжидающе смотрел на меня своими узкими глазами, требуя объяснений.
Я заговорил:
— У меня появились некоторые подозрения, но пока я не получу ответа на некоторые вопросы, уверенным быть не могу, поэтому вынужден просить тебя завтра же выехать в Борисов.
— Дело не требует отлагательств? — осведомился Кинрю. Я кивнул и изложил ему суть своих подозрений.
— Если дело обстоит так, как вы говорите, то я никуда отсюда не уеду! — наотрез отказался мой золотой дракон. -Яков Андреевич, неужели вы не понимаете, какой опасности себя подвергаете?! — воскликнул он.
Я напомнил ему о своей седьмой заповеди и о том, что долг, согласно его кодексу, — это закон вселенной.
— Разве нельзя отправить эти письма как-то иначе? -засомневался Кинрю.
— Если Демьян Ермолаевич как-то замешан в этой истории, а факты свидетельствуют, что замешан, он всеми силами будет способствовать тому, чтобы эти письма не были отправлены.
— Мне кажется, — Кинрю продожал настаивать, — что ваша жизнь дороже.
— Я обещаю тебе, что буду осторожен. К тому же мне просто необходимо предпринять несколько шагов в имении, а ты, как только справишься со своим поручением, поспешишь мне на помощь!
И все-таки Кинрю согласился, хотя и с видимой неохотой.
— Оба письма вручишь из рук в руки оберкоменданту, -добавил я. — Второе он сам отправит в Лондон, передашь ему эту мою просьбу на словах.
— И он меня послушает?
— Не сомневайся, как только печать увидит, — заверил я своего Фому неверующего.
Наутро Кинрю уехал в Борисов, одолжив у управляющего старинный дормез, крытую дорожную карету.
— Почему ваш друг так быстро нас оставил? Не дождался Родиона Михайловича? — удивился Демьян Ермолаевич за завтраком.
Я пожал плечами:
— Дела неотложные, видимо. Он волен передо мною и не отчитываться.
— Ну, ну, конечно, — торопливо согласился он. — А все-таки как-то странно.
— Но господин Радевич тоже ведь дома не сидит, — заметил я, уплетая за обе щеки поджаристого цыпленка.
— О! — усмехнулась Варенька. — Он у нас еще тот вояжер!
— Правда? — оживился я. — А я, признаться, и не замечал за ним ранее этой склонности.
— Странная у вас какая-то дружба получается, — Демьян Ермолаевич подозрительно покосился в мою сторону.
— Видимся редко, — ответил я. — Болезнь эпохи.
— Да, — завистливо сказала Варвара Николаевна и вздохнула. — Родион Михайлович у нас все по заграницам, да по заграницам, — добавила она. — А я всю жизнь мечтала в Лондон поехать!
Я уточнил:
— Так господин Радевич в Лондоне?
— В Лондоне, — подтвердил Демьян Ермолаевич, сверкнув глазами на Вареньку, которая тут же потупилась и покраснела, из чего я заключил, что накануне с ней уже была проведена соответствующая случаю воспитательная беседа.
После завтрака я решил осмотреть имение, воспользовавшись отсутстием его неуловимого хозяина.
День выдался восхитительный, если не считать прохладного ветерка, который дул с самого утра, поэтому я набросил сюртук, так как все еще чувствовал себя простуженным.
— Яков Андреевич! — окликнул меня на веранде Демьян Ермолаевич. — Не составить ли вам компанию?
Я едва не поперхнулся от его любезного предложения.
— Не стоит, — ответил я ему. — Такое чудесное утро располагает к идиллическим размышлениям в романтическом одиночестве.
— Как знаете, — вздохнул управляющий. На мой взгляд, он согласился слишком легко, и я боялся, как бы Демьян Ермолаевич не увязался за мною следом. Однако мне показалось, что он не сделал такой попытки, видимо, сочтя ее тщетной.
Аллея, по обеим сторонам которой высились вековые дубы и клены с резными листьями, липа и молодой кустарник, вывела меня из дома прямо к хозяйственным постройкам, где у одного из амбаров я заприметил таинственную тень, которая быстро скрылась внутри. Естественно, у меня возникло прямо-таки непреодолимое желание проследить за этим загадочным привидением.
Я шагнул в раскрытую дверь, которая манила меня, подобно пасти удава. Чувствуя себя загипнотизированным кроликом, я подчинился интсинкту и в это самое мгновение едва не вскрикнул от ужаса. Холодная влажная рука тяжелым бременем легла на мое плечо.
— Яков Андреевич! — услышал я у самого уха. Очень медленно до моего затуманенного сознания стало доходить, что управляющий так и не отказался от своей блестящей идеи сопровождать меня во время прогулки.
— Демьян Ермолаевич! — воскликнул я, просто горя немилосердным желанием придушить его собственными руками. Тень, за которой я следил, разумеется, успела развеяться, я услышал, как скрипнула дверь с другого конца, где, видимо, располагался еще один, ранее незамеченный мною выход.
Управляющий рассмеялся, его нижняя губа отвратительно подрагивала.
— Представляете, — он едва не задыхался от смеха. -Я принял вас за вора. Вот уж действительно конфуз так конфуз! — воскликнул он.
Конфуз или не конфуз, а карты он мне и в самом деле попутал, словно заправский шулер.
— А что вам понадобилось в амбаре-то? — Демьян Ермолаевич прекратил смеяться и с любопытством уставился на меня, поглаживая пальцами подбородок, обросший едва заметной седоватой щетиной. В темноте я с трудом мог различать черты его неприятного мне лица. В воздухе отдавало плесенью.
— Прохлады захотелось, — ответил я и закашлялся.
— Это с вашим то здоровьем?! — удивился он и покачал головой с укором:
— Поостеречься бы надо, Яков Андреевич. Всякое ведь случится-то может! — добавил управлящий. — А то и беды не оберешься!
Я задумался: «Неужели угрожает?» Взглянул на него, лицо непрницаемое. О чем помышляет человек, и сам нечистый не разберет. Я впервые пожалел, что не послушался своего дракона. Верно японец говорил, только вот дело, увы, не терпит отлагательств, а так бы и на сажень его от себя не отпустил.
— Пожалуй, вы и правы, — согласился я. — Мне бы под плед, да настоечки хлебнуть.
Про себя я решил, что непременно вернусь сюда ближе к ночи, не сомневаясь, что события и дальше будут развиваться все в том же направлении.
— Оно и верно, — ответил Демьян Ермолаевич, не скрывая своей откровенной радости.
Выходя из амбара, я споткнулся о лопату, механически отметив в мыслях небрежность местных нерадивых рабоников, которые повсюду инструменты разбрасывают.
Вернувшись в комнату, я вновь взялся за бумагу с чернилами и записал в дневнике свои впечатления от посещения имения господина Радевича. При этом отвел целую страницу в тетради под схематическое отображение версии, которую отрабатывал. Потом я вырвал листок и сжег его в бронзовом блюде, как будто специально предназначенном именно для подобной цели. Память у меня была отменная, но выводы свои мне хотелось некоторое время по возможности держать в тайне, сделать для недобрых глаз недоступными.
Бумага медленно потемнела, скрючилась и пеплом рассыпалась на почти зеркальной поверхности, язычки пламени запрыгали, взвились и почти мгновенно погасли, когда нечему стало догорать.
