Между тем, пока мы тут болтали, Родион отстоял очередь к кассе, получил билет, протиснулся сквозь галдящую толпу, удивляясь, как приличные люди могут доводить себя до такого исступления, и кое-как забрался по крутой лесенке в вагон третьего класса. Недорогой билет был куплен не из любви к народу, а из экономии. На жалованье чиновника полиции первый класс — недостижимая роскошь. Протиснувшись к самому окну, несколько полноватый юноша оказался зажат между стенкой вагона и разгоряченным господином в клетчатом пиджаке. И снова его обдали презрением за отсутствие багажа.
Когда волнение посадки улеглось, пассажиры занялись осматриванием друг друга. Публика в вагоне собралась вполне приличная, как видно, привыкшая экономить на билетах. Нашлись знакомые по регулярным вояжам, завязались разговоры, а в дальнем конце вагона угощались чаем из термоса. Прелести железнодорожной жизнь, в общем.
Родиона принципиально не замечали. Соседи оскорбились вызывающе легким видом и отгородились стеной презрения. От этого Ванзаров страдал куда меньше, чем от духоты.
Раздался паровозный гудок, состав дернулся и медленно поплелся по ухабистым рельсам. Из окна потянуло свежим ветерком вперемешку с паровозным дымом. Родион вдохнул полной грудью и за отсутствием других развлечений стал незаметно рассматривать пассажиров, пытаясь разобрать, что скрывается за обычными человеческими лицами. Это упражнение («молниеносные портреты») он считал крайне полезным для сыщика. Как важно с одного взгляда оценить человека, понять, кто перед тобой и что от него ждать. Для такой тренировки вагон дачного поезда — самое подходящее место.
Самые разные типы и характеры. Вот только подметив склонности человека, никогда не поймешь, на что он способен. Сидит добродушный господин, весельчак и балагур, а у него в дачном сарае — коллекция трупов. Под внешностью тихого обывателя может скрываться обыкновенное чудовище. Ведь понятие зла каждый выбирает по собственной мерке. Для кого муху прихлопнуть невозможно, а другому старушку топором разделать — милое развлечение. Нет такой моральной цепи, чтобы сдерживала кровожадность человека. Вот и рвутся к свободе приключений. И ведь никакой вины не чувствуют. На самом деле не видят ничего страшного в убийствах. Цепочка уж больно хлипкая. Так и хочется ее дернуть и посмотреть, что же будет. И ведь сам не знаешь, как поступишь, если будешь уверен в безнаказанности. Уж больно сильно искушение проверить, насколько глубоко позволено человеку окунуться в зверство. Есть ли дно и граница…
Пока опасные мысли бродили по извилинам, поезд доковылял до станции Шувалово, тяжело выпустил пар и остановился. В окне показалась пригородная платформа с одуревшим от жары дежурным.
Ванзаров опомнился, что разглядывает свою остановку, подскочил, чуть не сбив соседа, торопливо извинился и, возбуждая негодование, пробился к выходу. Как раз успел спрыгнуть с подножки. Поезд отправился развозить дачников, а он попал в объятия. Его хорошенько тиснули и пообещали, что жена будет безумно счастлива. Ответив взаимностью, Родион невольно оценил однокашника. Считаные месяцы семейной жизни оставили на Лешеньке Макарском неизгладимый след. Сразу видно: остепенился, успокоился и совершенно счастлив. Что, в общем, немало.
Дачный домик, снимаемый на лето супругами Макарскими, оказался от станции на расстоянии приятной прогулки. Алексей развлекал рассказами о милых происшествиях в дачном бытии, пока не передал гостя в руки очаровательной супруги. Милая Марта встретила Родиона с таким искренним радушием, что Ванзаров смутился. Все-таки еле знакомы. Но тут даже «мгновенный портрет» не потребовался, и так ясно: девушка умная, волевая, взяла власть в свои руки и будет вить семейное гнездышко стальными пальчиками. В общем, как обычно.
Родиона немедленно усадили за стол, над которым свешивались ветви яблонь, а закуски теснились к самовару. С дороги следовало отдохнуть за чаем, ужин будет позже.
Макарский вдруг вспомнил, что ему нужно удалиться по срочному делу. Если гость не возражает, он предоставит его заботам супруги? Такая суетливость и услужливость были совсем не в характере приятеля. А ведь недавно, как нормальный человек, падал лицом в тарелку салата! Как все-таки меняет мужчину женитьба…
Углубиться в эту печальную тему Ванзарову не пришлось. Марта завела типично женский разговор, смысл которого понять невозможно: что-то такое о мировой экономике, новинках искусства и политике Англии на Балканах, так что Родиону оставалось время от времени кивать и со всем соглашаться.
Четверть часа тянулись долго, будто целый век. Наконец Макарский откинул ветку яблони и плюхнулся в плетеное кресло. При этом имел вид чрезвычайно довольный, хоть несколько загадочный. Родион даже подумал, что приятель запас какое-нибудь развлечение в духе университетских экспериментов и сейчас они вместе улизнут от прекрасной Марты. Но Лешка как ни в чем не бывало налил чаю и стал слушать жену, изредка поддакивая. Не ожидая такой подлости, гость принялся заедать тоску отменным вареньем.
Светская беседа приняла столь интересный оборот, а воздух был столь чист и мягок, что Родион ощутил признаки дремоты. Взор его подернулся дымкой, а во всем теле наступила приятная расслабленность. Но тут около стола нарисовался господин во фраке, словно из воздуха. Без всякого сомнения, принадлежит к когорте дворецких, причем когорте отборной. Каждая пуговица идеально чистой сорочки кричала о достоинстве и прочих добродетелях. А строгость физиономии не поддавалась описанию. Идеальный дворецкий, воплощение всех добродетелей, которыми должны обладать слуги из хорошего дома. Не иначе.
Дворецкий величественно поклонился, что выразилось в легком изгибе талии, и спросил, имеет ли честь видеть господина Ванзарова. Названный господин, сбросив сонливость, отпираться не стал: да, это он, во всей красе.
— Велено передать. — Дворецкий протянул запечатанный конверт. Без подписи и почтового штампа.
Получатель все же уточнил, не перепутан ли адрес. Но дворецкий уверил: письмо доставлено правильно. Более того, имеет честь дождаться ответа. В безвыходной ситуации оставалось только взять нож для масла и взрезать плотную бумагу. Внутри нашелся листок, на котором корявым почерком было нацарапано:
«Господни Ванзаров! Прошу следовать за моим слугой. Вопросы ему не задавайте, он все равно ничего не знает, полный дурак, хоть и представительный. Обещаю дело для вас выгодное и легкое. Не пожалеете. Не тяните, а давайте сразу без долгих размышлений и сборов. Вопрос срочный. Жду непременно».
Подписи не было. Столь энергичное послание вызвало массу вопросов. Только задать их было некому. Супруги Макарские изучали содержимое чашек, а слуга был молчалив и неприступен. Быть может, другой чиновник, вырвавшись на отдых, послал бы это письмо на растопку самовара, но Родионом владела пагубная страсть: любопытство. Страсть эта не давала покоя и вместо дохода приносила одни неприятности. Справиться с ней было невозможно, сколько ни старайся. Как будто другие страсти легче! Что-то не встречали мы победителей пьянства или игры на рулетке. А потому, отставив вазочку варенья, Ванзаров изъявил желание прогуляться. Друг с женой всячески поддержали его желание, обещав дожидаться к ужину.
Дворецкий указал следовать за ним.
Сквозь хилые заросли кустарника дорога вывела на огромную поляну со следами вырубленного сада. Посреди нее возвышался… как бы это сказать, не дворец, а фантазия русского мужика об английском фамильном замке. Нечто каменное с зубчатыми башенками и конусами островерхих крыш. Двухэтажная крепость изукрашена статуями и каменными завитушками, словно корабль, облепленный ракушками. Впрочем, дальнее крыло еще стояло в строительных лесах. Земля, из которой выкорчевали пни, поросла чахлой травой, прямо по разметке будущего европейского парка. Там и сям торчали цементные статуи аллегорий, среди которых угадывались Разум, Вера и Милосердие. Все это великолепие окружал деревенский забор, в тени которого дети рвали лапки у лягушки, а седой козел, привязанный к доске, меланхолично жевал газету, как видно, прогрессивного направления. Родион позволил себе насладиться невиданным зрелищем сполна. Дворецкий ждал безмолвно.
Внутри дом был не менее занятен, чем снаружи. Неограниченные возможности разметали по стенам бронзу подсвечников, хрусталь люстр и разноцветие картин, а под ноги — неописуемые ковры. Про мебель и говорить нечего: полированная роскошь, да и только.
В конце мраморной лестницы визитера попросили подождать перед дубовой дверью, какой позавидовал бы и премьер-министр. Когда же она распахнулась, дворецкий церемонно изогнулся.
Навстречу шагнул хозяин. «Мгновенный портрет»: крепкий, приземистый господин с отполированным черепом источал столько энергии, что хоть лампочку зажигай. Тело его было такой ширины, что огромная цепочка часов натянулась по жилетке в струну. Мясистые пальцы предназначались самой природой рвать и хватать, так что обручальное колечко терялось в складках кожи. Зато перстень, украшенный брильянтом с орех, горел немигающим глазом. Одним словом, хищник. Силен и опасен, как старый носорог. Вставать у него на пути не стоит. Раздавит и не заметит. В жизни всего добился сам, потому гордится волей и животной хитростью. Этот уникальный человеческий экземпляр внимательно осмотрел юношу.
