Помощи ждать было неоткуда. Старик держал причину своей отлучки из посёлка в секрете, а пропавший экипаж искать, по-видимому, сразу не стали. Мало ли крушений случалось при перегоне истребителей и бомбардировщиков по ленд-лизу? Слишком обширен был круг поиска – радист не успел передать координаты падения самолёта. Вот никто и не спешил на выручку.
Минуло несколько дней. Раненый лётчик был плох, но стал чаще приходить в себя. Медвежий жир да целебные отвары из сендушных трав делали своё доброе дело, немного стабилизировав его самочувствие. Настала пора проведать пещеру, о которой говорил старик, и собираться в обратную дорогу. Братья смастерили новое удобное приспособление, внешне напоминающее сиденье или кресло, которое можно было подвязывать к спине здорового человека и перемещать больного в узких проходах между валунами. Теперь можно было безбоязненно двигаться дальше. Где на закорках, где волоком, но сыновья упорно тащили скрюченное тело штурмана к цели.
Прав был старик – такие массивные бетонные плиты, что заслоняли вход в потайной схрон, голыми руками не взять. Нужно искать другой путь. Не могли же практичные американцы построить только один путь, чтобы попасть внутрь. Так и есть! Вскоре один из сыновей деда обнаружил второй проход. Но для этого надо было преодолеть ещё и спуск с отвесной скалы к морю, дождаться отлива и на сооружённом плавсредстве оказаться во вражьей норе. Пока строили плот, рассчитывали время прилива и отлива, прошло несколько дней. Штурману становилось худо, но он наотрез отказался бросить поиски и направиться за помощью к людям. Тем более что и этот путь был для него небезопасен.
Каким-то чудом на своём хлипком плотике они с шестой попытки проникли внутрь свода, вход в который был спрятан под водой. Штормящее море могло легко расплющить их о скалы, но отлив случился вовремя, и волны смилостивились над обессилевшими людьми. Искатели подгадали момент, и природный водяной лифт внёс путников в каменный тоннель. Присутствие деяний рук человека здесь бросилось в глаза сразу: вдоль стен были нанесены метки уровня воды, тянулась нитка толстого кабеля, кое-где висели фонари белого и через один красного цвета. Ошеломлённые искатели с удивлением рассматривали таинственные своды. Старик же флегматично покуривал трубку, не проявляя интереса к происходящему. Такая его манера иногда бесила – что, мол, изображает из себя этот седой упрямец, – но и одновременно придавала уверенности всей команде.
Смешной плотик уткнулся тупой кормой в нарисованный на стене красный квадрат. Тупик. Дальше дороги нет. Приглядевшись, они увидели справа по борту несколько значительных размеров шестёрен, опоясанных толстыми цепями, и большой бетонный саркофаг явно рукотворной работы. Стало ясно, что спрятанные в чреве туннеля механизмы нужно каким-то образом привести в действие. Уровень воды стал заметно подниматься. Необходимо было быстро принимать решение. Ни на стенах, ни на потолке чего-то напоминающего систему запуска агрегата они не нашли. Пришлось старшему сыну, Петру, нырять в ледяную воду. Это был атлетически сложённый молодец огромного роста. Старик предварительно намазал его тело медвежьим жиром, иначе тот и минуты не смог бы продержаться под водой. Ситуация становилась угрожающей. Вода прибывала. Удача улыбнулась младшему из братьев, сменившему окоченевшего Петра. Он поднырнул под сам плот, причаливший к красному кругу. Именно там и находился рычаг, густо смазанный неизвестным вязким составом. Основание металлического штыря было плотно упрятано в каучуковый кожух. На конце рычага болталась толстая стальная цепь с набалдашником. В камень вокруг этого устройства была вмонтирована полукруглая рельса с широким пазом. По всей видимости, набалдашник надо было вставить в этот паз. Другого предмета, подходящего по размеру, поблизости не было видно. Захар смекнул, что рычаг перемещается по дуге и в каком-то месте замыкает невидимую цепь, дающую импульс для срабатывания механизма. Вместе с отдохнувшим и согревшимся наверху братом они с трудом, но справились с задачей. Вовремя. Плот уже находился в опасной близости от потолка тоннеля.
Однако никакое потайное отверстие или люк так и не появились. Вместо этого вода стала быстро уходить, что снова озадачило искателей. После того как её уровень опустился ниже прежнего, оголился каменный уступ. За ним с лязгом и скрежетом опустилась массивная железная дверь, удерживаемая на двух цепях. Под потолком включился метроном, отсчитывающий отведённое время для проникновения внутрь. Надо было торопиться. Как только носилки с раненым лётчиком перенесли через порог, мышеловка захлопнулась. Послышался шум воды. Стало понятно, что плотик, на котором они добрались до пещеры, вряд ли дождётся их возвращения и будет смыт морским приливом. Дальше надо было идти пешком. Осторожно, насколько это позволяли носилки, люди ступали по выдолбленному в скале слабоосвещённому проходу. Ни одной живой души. То ли их кто-то специально заманивал вглубь пещеры, то ли здесь действительно никого не было.
***
Предположим, что если бы в этой пещере обитали гномы или, того хуже, иностранные диверсанты, поиски следов которых и предприняла горстка отважных следопытов, то они сейчас наблюдали бы странную процессию. Впереди шествовал сутулый старичок, ловко опиравшийся на палку-клюку из какого-то местного коренья, следом два молодца несли на носилках раненого человека, привязанного к самодельному стулу. Чего было больше в их уверенной поступи – отваги или безрассудства, то уже нам неведомо. Ясно было одно – эта группка людей, спустившаяся в преисподнюю к дьяволу, была настроена решительно.
Что же влечёт отважных людей вперёд, к неизвестному, навстречу опасности? Адреналин, игра в кошки-мышки со смертью? Осознание никчёмности прожитой жизни или, наоборот, любовь к этой самой жизни? Ответ сложен и одновременно прост. И тот, кто отвечает на этот вопрос запросто, автоматически, кривит душой или не понимает его истинного глубинного смысла.
Лишь немногие взваливают на себя обязанность открывать глаза другим людям, порой недостойным даже уважения или упоминания здесь. Они показывают им, в какой темноте и невежестве те находятся. Иногда жертвуют собой ради торжества справедливости, даже если это торжество и эта справедливость несбыточны и недостижимы. Странные люди. Блаженные. Фанатики, еретики? Куда идут они, сирые и убогие? К чему взывают их внутренние фанфары? Почему именно они, а ни те, ни другие, ни третьи? Почему выбор истории, или слепой жребий, или нелепые обстоятельства указывают именно на них – странных, неказистых и нелепых, – вытаскивая их из какого-то забытого богом медвежьего угла, чтобы сделать из этого не самого пригодного материала великих учёных, талантливых полководцев, гениальных гуманистов своего времени? Почему? Почему? Почему?
На своём пути к Богу они один на один с ним, великим. Чтобы подняться на пьедестал истории, им не нужны богатая родословная, потомственная аристократическая выдержка, холёность и физическая сила. Они берут своё чем-то иным, только им ведомым. Конечно же, никому из путников не помешает бурдюк с добрым вином, шматок сала или кусок хлеба с солью в вещевом мешке. Но наличие или отсутствие провианта, снаряжения, оружия, тренированности не является решающим фактором. Никто не может быть арбитром в их смертельной схватке с силами зла и тьмы. Как ни странно, но именно они приходят и берут этот мир за глотку, за жирные трясущиеся животы и толстые ляжки, за испачканные портки и пышные креолины. И побеждают! Уже в начале своего пути к неизведанному они – победители.
В отличие от своих древних предков, погрязших в деньгах и разврате, победители не бросят свои города на разграбление врагам. Они никогда не станут довольствоваться малым и полагаться на волю блаженных богов. Они будут биться за свой род, свою улицу, свой кров. Они будут рвать эту землю скрюченными руками, жрать её, если это понадобится для победы, или убивать и резать врагов, покусившихся на их святыни. Так устроен этот несовершенный мир. Если же мысли народных вождей преисполнены лукавства и корысти, то будьте уверены: они снесут и эти шаткие шатры, возведённые на жажде к человеческим порокам.
Богаты ли они? Утоляют ли они голод, когда вспарывают животы своим кумирам и вождям, утопающим в роскоши во время всеобщей беды, нищенства и всенародного голода? Из чрева предателей и трусов не сыплются златые монеты, ассигнации и жемчуга, а брызжет такая же, как у плебса, алая кровь. Она, эта кровь, вымарывает героев с выпученными от ненависти глазами и выступившей пеной у рта. Кровь эта делает на них страшные отметины, от которых нет спасения и по прошествии многих лет. Отметины эти, как язвы и гнойные нарывы, будут мучить их всю оставшуюся жизнь, перенося страдания на следующие поколения героев. Так стоит ли биться за святость, честь и достоинство тех, кто даже не вспомнит своих героев, а будет кудахтать над своим скарбом, златом, замками из песка? Стоит ли класть на алтарь победы своё доброе имя, честь свою и будущее своё? Такой вопрос не для них. Этот вопрос для маменькиных сынков, воспитанных на шёлковых простынях и подушках, набитых гагачьим пухом, для прыщавых отпрысков аристократов и нуворишей, не умеющих рубить деревья для жилища, добывать в лесу пищу, не знающих, чем пахнет конский навоз, балбах или парное молоко дойной коровы.
