– Штабс-капитан Алымов! – раздался голос полковника Азарова.
– Слушаюсь! – Алымов вскочил и вытянулся, но больная нога предательски подвернулась.
– Примите батарею! – отрывисто приказал Азаров и, видя, что Алымов еле удерживается от вопроса, пояснил: – Я еду с разъездом, вернусь ночью.
Борис мигом вскочил на ноги и крикнул:
– Господин полковник, позвольте мне с вами!
– Извольте, поручик, – нехорошо усмехнулся полковник, – получите боевое крещение.
Борис с Алымовым переглянулись: с чего это полковнику вызываться идти на пасеку, если не для того чтобы передать что-то важное. То есть это он – предатель? Но с другой стороны, совершенно рядом с тем местом находится небезызвестный хутор Ясеньки, где, по утверждению полковника, у него живет сын.
«На месте разберусь, – подумал Борис, – уж я с него глаз не спущу».
Выехали через полчаса, в последний момент упросился еще с ними Саенко. Офицеров, кроме Азарова и Бориса, не было, только семь человек казаков, Саенко да проводник из пленных – немолодой неприметный мужичок, сразу видно, что из крестьян.
– Тебя как звать? – прицепился к нему Саенко.
– Василий Матвеевич, – охотно ответил тот и покосился на Борисова коня. – Хороший коник, славный.
– Тезка твой, – усмехнулся Борис.
– И чего же это тебя, Василий Матвеевич, к Махно-то понесло? – не унимался Саенко.
– А чего будешь делать, когда хату пожгли да жену убили? – Василий спокойно смотрел на дорогу.
– Кто убил – белые?
– Не, атаман один тут… Ну, я отвез мать-старуху к брату, а сам к Махно подался, потому он за крестьянскую волю и чтобы мужика не обижать.
– А что ж, у Махно не грабят и не жгут?
– Может, и жгут, да только батька на них за это сильно ругается. А вот чего ты, мужицкая душа, с господами делаешь – это мне вовсе не понятно, – высказался Василий Матвеевич и по-старушечьи поджал губы.
– Но! – прикрикнул Азаров. – Агитацию отставить тут! До пасеки далеко?
– Верст с пяток будет по этой вот дороге, – спокойно ответил Василий.
Азаров сверился с картой, долго глядел на нее, размышляя. Борис заметил, что Саенко как-то странно вертит головой и принюхивается.
– Так я замечаю, ваше благородие, что как будто горелым пахнет. – Его хитрый хохлацкий нос беду чуял задолго.
Проехали еще немного, и теперь уже все почувствовали, как налетевший ветерок принес запах гари.
– Это с Ясенек, в Ясеньках горит, – безапелляционно заявил пленный Василий.
– Едем сейчас туда. – Полковник уже поворачивал игреневого Ахилла.
Казаки переглянулись недоуменно, но повернули за ним.
– Саенко! – шепнул Борис, пригнувшись к шее саенковой кобылы. – С пленного глаз не спускать! Чует мое сердце, вскорости он удрать попробует.
Дымом несло уже основательно. Полковник летел впереди, на лице у него было каменное выражение. Один только Борис знал, зачем они едут в Ясеньки, остальные подчинились приказу. Проскакали небольшую рощицу, поднялись на горку – открылась чистая степь, а внизу полыхал хутор, умело подожженный с двух сторон. Черный дым стлался по степи, и занималась уж высохшая трава. Слышались крики, суетились вокруг пожарища люди. Азаров гикнул по-казачьи и послал своего жеребца вперед. Сумасшедшим галопом ринулись за ним остальные.
«Не дай Бог, чей конь споткнется! – мелькнуло в голове у Бориса. – Костей не соберем…»
За лошадиным топотом не слышно было криков и стонов, но роились вокруг догорающих домов все увеличивающиеся фигурки. Вот отделилась от них одна и бросилась к ним навстречу. Еще несколько минут, и Борис вблизи увидел растрепанную простоволосую старуху. Ее седые космы разметались, подол юбки разорвался, по щеке из глубокой царапины стекала кровь. Прижав руки к груди, она бежала им навстречу из последних сил, пытаясь унять прыгавшее сердце. Азаров с размаху осадил жеребца, чуть не стоптав старуху копытами, и соскочил на землю.
– Батюшка! – хриплым голосом закричала она и повалилась ему в ноги. – Батюшка, Вадим Александрович, горе-то, горе-то какое!
– Что? Что? – спрашивал он прерывающимся голосом.
– Уби-или! – бухнула она сразу. – Убили Андрюшеньку, изверги!
– Где? – глухо спросил Азаров.
– Не ходи, батюшка, не ходи туда, не смотри! – заголосила старуха, сидя на земле.
– Кто такие были? – Казаки уже расспрашивали подошедших мужиков.
– От батьки Чижа люди, – вразнобой заговорили мужики. – Приехали пьяные да тут еще самогону набрались. Один, вишь, привязался к Савелия племяннице, та в крик, Савелий-то давай его урезонивать – девка на выданье, а кто потом замуж возьмет? Да с пьяным-то какой разговор, тот выхватил револьвер да давай палить. По пьяному делу Савелия не убил, а только ранил, зато от крови они озверели. А тут ваш бежит, мычит, смеется. Увидели вашего, давай его дразнить, один запалил факел да давай в лицо ему тыкать. Тот мечется, ревет, Семеновна его отстоять пыталась, так и ей досталось. А после плеснули керосином да факел кинули, дом и занялся.
– А он, сердешный, Андрюшенька-то, как вырвется да в дальний угол забился, стонет там, ко мне не идет. Огонь ближе, дом-то сухой весь был, занялось в минуту, – подала голос старуха. – Сгорел Андрюшенька там, сгорел как свечечка… Батюшка! – заголосила она с новой силой. – Прости ты меня, старую, не уберегла, не заслонила…
Борис посмотрел на Азарова и понял, что значит выражение «черен лицом».
– Где? – спросил он одними губами.
Ему указали на то, что осталось от дома, в котором заживо сгорел его сын. Чадили головешки, летали хлопья черной жирной копоти. Азаров постоял над пепелищем, сжав зубы, не издавая ни звука. Казаки молча недоумевали.
– Давно они ушли? – спросил Борис.
– Да не так чтобы давно, с час всего будет. Вон в тот распадок подались, – показал мужик рукой. – Да двигаются они медленно, потому что телеги у них, добра много награбили…
Азаров молча тронул жеребца.
– Едем!
И началась бешеная скачка. Летели всадники, и конские гривы развевались на ветру. Борисов Васька шел ровным аллюром и все порывался перегнать игреневого Ахилла. Иногда Борис видел профиль полковника Азарова с каменеющими желваками на щеках. Борис полностью отдался скачке, слился со своим жеребцом. Ушли из его памяти город Петербург, полковник Горецкий, революция, даже вечно ноющая рана – потеря сестры – отошла куда-то на второй план. Остались человек и его конь да еще степь – огромная, долго можно скакать…
Бандиты в распадке слишком поздно услышали конский топот, да были они слишком пьяные, чтобы обороняться. Однако они все же залегли за телеги, и казаков встретил нестройный залп из винтовок. Но вихрем налетели казаки, и началась рубка. Борис видел, как упал с криком бандит в барашковой шапке под копыта его жеребца, развернул лошадь и ударил плашмя шашкой по голове парня, что целился в полковника из винтовки. Азаров развернул коня и погнал его за единственным конным, кто пытался удрать. Борис видел, как без труда его Ахилл догнал чужую лошадь, как полковник взмахнул шашкой и рассек бандита чуть не пополам. Испуганная лошадь отпрянула, унося бесчувственное тело.
Все было кончено за несколько минут. Казаки вытирали окровавленные шашки и убирали их в ножны. Лошади убитых убежали в степь, а впряженные в телеги стояли молча, понурив головы. Саенко развернул телеги в сторону сгоревшего хутора, свистнул лошадям и огрел еще каждую вожжами:
– Н-но, болезные! Пошли! – И в ответ на недоуменный взгляд Бориса пояснил: – Лошади-то с хутора. Сами назад телеги довезут. Не пропадать же мужицкому добру.
Пленный Василий спешился и оглядел убитых.
– Точно, это батьки Чижа люди. Он с Махно не воюет, но и под его начало не идет, сам себе хозяином хочет быть.
– А ты чего ж не ушел в суматохе-то? – тихонько спросил его Саенко.
– А куда мне идти-то? – Тот пожал плечами. – Одному в степи несладко, без оружия да без жратвы. К тому же с батькой Чижом у меня свои счеты. Да тут столько народу всякого ошивается в степи-то! Чуть подале перелески пойдут, дак там зеленые.
– Это ж какие зеленые, бандиты, что ли? – заинтересовался Борис.
– Сам ты бандит! – обиделся Василий. – Сказано тебе – зеленые. Это которые от войны хоронятся – не хотят ни с кем воевать: ни с белыми, ни с красными, и к Махно тоже не подаются. Их сразу по запаху отличить можно: дух от них нехороший, потому как моются они нечасто, да и с питанием тоже… сами понимаете… Вот не так давно, еще мы к Нечаевской не подошли, остановился наш отряд возле деревни одной. Я на часах стою. Место нехорошее такое: рощица, хаты далеко. Как навалится на меня детина! Колет, режет, кусается, как кошка бешеная. Бьемся в траве, барахтаемся. Никак я винтовку не освобожу. Верещим, орем, как псы, грыземся. Я его одолел, а и сам ослаб, не задержал, как он от меня в кусты уползал. Чуть кровью не зашел, до того я измят, перекусан. Может, это бешеный человек какой-нибудь был, может, дикий, зеленый… Но однако, если хотите на пасеку к вечеру успеть, то поспешать нужно. А коней можно тут недалеко попоить, там бочажок есть…
