– Думаете, никто не видит и не знает о ваших делишках? Он все видит и знает. Грядет час расплаты. Уже пылают жаром печи, в которых все гореть будете, и не будет вам ни прохлады, ни снисхождения. Кайтесь, грешники великие!
– Костя, ты бы успокоился, – сказал Стива мирно и даже покорно. – У господина Ванзарова к тебе дело.
Левин сощурился, будто только заметил незнакомца на пороге своего дома.
– Кто такой? – рявкнул он.
– Сыскная полиция, – ответил Ванзаров. – Извольте держать себя в рамках приличия, Константин Дмитриевич. Иначе я вызову вас официально для дачи показаний. А ваши гневные тирады оставьте для домашних. Меня они не трогают.
Стива уже приготовился к тому, что случится страшный скандал, в котором и ему будет отведено место. Придется оттаскивать Левина, привыкшего выражать свое недовольство не только криком. Однако вышло все по-иному. Пророческий дар вмиг покинул Левина, он выпрямился и пригладил бороду пятерней, старательно копируя простонародную манеру.
– Что вам угодно? – спросил он исключительно спокойным и даже уважительным тоном.
– Мне угодно, чтобы вы ответили на мои вопросы касательно смерти Анны Аркадьевны Карениной.
Стива не верил своим глазам. Левин, тише мышки, пригласил гостя к чайному столику, сам же сел, сдвинув колени и ровно положив на них ладони. Мальчишка на глазах у Стивы покорил разъяренного быка, не шевельнув пальцем. Какой такой невиданной силой это ему удалось? Стива не знал и пристроился в сторонке наблюдать за допросом, – так он про себя назвал этот мирный разговор.
Ванзаров выдержал паузу, дождавшись, чтобы под его взглядом Левин потупился.
– Я хочу знать, что случилось двадцать лет назад на станции, находившейся недалеко от вашего имения, – сказал он, четко отбивая слова.
– Меня позвали поздно, я ничего не видел, – ответил Левин.
– Кто именно вас позвал?
– Прибежал какой-то мальчишка, сказал, что Каренина бросилась под поезд, меня просят прийти на опознание. Я запряг телегу, приехал. Она лежала на столе, в комнате жандармов при станции. Это было страшное зрелище. Ее протащило под колесами. Вместо лица кровавая каша.
Стива только представил это себе и закрыл глаза ладошкой.
– Как же вы ее опознали? – спросил Ванзаров, ничуть не тронутый кровавыми ужасами.
– Что же не опознать, если это была она. И сумочка ее, красный мешочек. Тем более там уже был… этот человек. Он рыдал, ему давали успокоительное.
– Вы говорите о господине Вронском?
– Да, граф Алексей Вронский. Рыдал, как баба, хотя он был главный, если не единственный виновник ее смерти.
– Благодарю вас, достаточно, – сказал Ванзаров.
Стива обратил внимание, что он ничего не записывает. Неужели запоминает и схватывает на лету? Редкое качество в столь юном возрасте.
– Константин Дмитриевич, как думаете, кому была выгодна смерть старшего Каренина?
Левин презрительно хмыкнул и посмотрел на Стиву. Стива тут же занялся ногтями.
– Да хоть его сын, наш милый Серж. Яблоко от яблони недалеко падает.
– Серж мог убить своего отца, я правильно понял? – спросил Ванзаров.
– Что же тут непонятного? Вижу, вы подпали под его обаяние. А знаете ли вы, что милый Серж устроил так, что мое имение теперь уничтожено и на этом месте проложена железная дорога? По живому зарезал. Это человек без души, одна выгода на уме. Ради выгоды не пощадит никого. Стало нужно, вот и порешил отца родного.
– Ты преувеличиваешь, – попытался вступиться Стива. Он не мог допустить, чтобы его милого племянника записали в злодеи вот так вот, сидя за чайным столиком. Но его мнение стоило немного.
– У вас есть факты, которые могут это подтвердить? – спросил Ванзаров.
Левин стал сжимать и разжимать кулаки.
– Были бы факты, уж я бы ждать не стал…
– У меня к вам небольшая просьба, Константин Дмитриевич. Не затруднит?
– Что уж там, просите…
– Не имеется ли у вас портрета Анны Карениной? Мне бы только взглянуть.
Раскрытая пятерня жирно шлепнула по колену, как видно, еще крепкому и жилистому. Левин приподнялся и снова сел.
– С Анной у меня ничего не было такого, что заставило бы хранить ее портрет. Она была милой, доброй, но пропащей женщиной. К тому же Китти считала ее… падшей, прости, Стива. И не потерпела бы ее портрета в нашем доме. Думаю, причины вам понятны.
– А вот ходят слухи, что Серж отказал старой любовнице и завел новую, – резко перевел разговор Ванзаров. – Что-нибудь слышали об этом?
– Не слышал и слышать не желаю, – отвечал Левин, окончательно вставая. – Слава богу, мы в свет не выезжаем, в театры не ходим. И никаких светских новостей знать не желаем. Это вы к Стиве обратитесь. Он у нас по этой части большой мастер.
Услышав о себе, позабытый Стива воспрял духом. Он стал уговаривать Левина поехать завтра на любимую ими охоту. Константин Дмитриевич поначалу отнекивался не хуже барышни. Но соблазн был столь велик, что праведник согласился. Они сговорились выехать в пять утра в коляске Каренина, – при этом Стива умудрился как-то мягко обойти вопрос, что его племянник тоже поедет. Левин не возражал, позабыв о своих угрозах. Очевидно, ожидание охоты смягчало его праведный гнев.
Стива сходил в дом попрощаться с Китти и готов был идти в новые гости. Как настоящий светский человек, он умел обойти за вечер два-три салона, везде побывав и все узнав, так что обойти ближние дачи было для него сущим пустяком. Идя с Ванзаровым по дорожке, он болтал, не умолкая, оправдывая тяжелый характер Левина тем, что любой мужчина сойдет с ума, если заключит себя в семейную клетку.
– Да и Китти тоже хороша, – говорил он. – В религии спасение ищет. Только подумать! И это Костя Левин, в котором жизнь так и била ключом. Все это их порода щербацкая виновата, словно создана, чтобы из мужчин веревки вить. Вот взять мою Долли… Ну, не будем, вы еще слишком молоды для подобных тем. Женщина, видите ли, это такой предмет, что, сколько ты ни изучай ее, все будет совершенно новое.
– Интересное у вас семейство, – сказал Ванзаров, как бы сочувствуя, за что Стива был ему искренно благодарен. Он и сам об этом частенько подумывал, только не мог решить окончательно: хорошо это, или надо бежать без оглядки.
– Откуда у вас взялся старичок, так чисто говорящий по-французски?
– Старичок? – переспросил Стива, чего сам не любил в других. – Какой старичок?
– Низенький, – Ванзаров показал рукой от земли, что не доходит ему до плеча. – В старинном армяке и лаптях. Довольно запоминающийся тип. Я бы сказал: живописный. Кто-то из прислуги, тихо доживающий свой век?
Стива честно старался вспомнить своих слуг, но, кроме милого его сердцу камердинера Матвея, который помер лет десять назад, так никого и не припомнил. Хорошеньких гувернанток в их доме давно не водилось, а прочих Стива благодушно не замечал.
– Спросите у Долли, – ответил он. – Это она обожает нанять кого-то и тут же дать расчет. Такой, знаете, вздорный характер. Вся в покойную княгиню.
Граф Вронский сидел в кресле-качалке, наблюдая, как методично уничтожают его сад. Откровенным разбоем занимался садовник, нанятый по рекомендации одной милой баронессы и стоивший немалых денег. Садовник был модной новинкой этого сезона. Кто-то вывез его из Италии и остался так доволен результатом, что стал предлагать кому попало. В обществе мода распространяется быстро. Вскоре Вронскому предложили удивительного маэстро садовых ножниц. Отказаться от предложения милой дамы он не мог и был вынужден вызвать синьора к себе на дачу.
Алексей Кириллович видел, что это не садовник, а натуральная мина, подложенная с тонким расчетом мести. Возмездие предназначалось не ему конкретно, а обществу в целом. Очевидно, тот, кто первым напал на это чудо, не желал стать объектом насмешек и вовремя сообразил: если все сады в Петергофе станут уродливыми, его сад не будет так выделяться. Ничем иным, как уродством, Вронский не мог назвать то, что творилось с мирными, пусть не совсем аккуратными кустиками. Итальянский злодей, наверняка тайный бунтовщик и революционер, он пытался придать кустам геометрическую форму, лезвия кромсали ветки безжалостно, листья сыпались дождем, превращение подходило к концу. Вскоре от нормального куста должен был остаться огрызок, напоминающий сердце, пронзенное лирой или подобной ерундой. А все потому, что итальянец поинтересовался у графа, чем его светлость любит «услаждать часы досуга». Вронский, не думая, к чему все это приведет, сказал, что любит бывать в опере. Садовник чуть не лопнул от восторга, изогнулся в поклоне и заверил, что его светлость будет исключительно доволен своим садом. Надо было сразу понять по этой хитрой тосканской роже, что случится полная катастрофа. Теперь Вронскому оставалось сделать вид, что сад стал великолепен. Настолько великолепен, что он тут же порекомендует садовника какому-нибудь малоприятному человеку.
