Однако студенческий билет Аверин носил недолго. На втором курсе во время сдачи зимней сессии у него случился конфликт с преподавателем политэкономии.
К этому времени Валька много прочёл литературы по вопросам экономики, и стал смутно догадываться, что такой науки, как политэкономия, не существует, потому что экономика развивается по законам, которые не подвержены сиюминутным интересам политиков, и политический базис с надстройкой здесь ни при чём.
Экзамен по политэкономии принимал доцент Порфирьев – серый невзрачный тип, после общения с которым оставался неприятный осадок. Валька уверенно рассказал о прибавочной стоимости, о капитале, и о том, что каждый доллар, заработанный капиталистом, обманным путём изъят из кармана рабочих. Порфирьев удовлетворённо кивал головой и уже собирался поставить в зачётку «отлично», как Аверин неожиданно стал высказывать свою точку зрения, которая не совпадала ни с официальной точкой зрения, ни с институтской программой.
– Понимаете, Маркс ведь не воспринимал рабочих, как равноправных участников создания материальных благ. Для него они были, ну как потерпевшие, то есть униженные и оскорблённые, а я считаю, что, вступив в процесс производства полезного продукта, рабочий добровольно заключает договор на предъявленных ему условиях. Получается, что никакого обмана нет, рабочий продаёт свой труд и получает часть прибыли в зависимости от производительности труда. Или, например, возьмём прибавочную стоимость, которую Маркс рассматривает как абсолютную величину, не производя из неё вычеты на амортизацию оборудования, закупку и доставку сырья, уплату налогов, отчисления в пенсионный фонд, компенсацию безвозвратных потерь, которые неизбежны на любом производстве, и получается, что прибыль у капиталиста в этом случае минимальна, и …
– Молчать! – зашипел Порфирьев. – Молчать! Да как ты, недоучка, смеешь оспаривать теорию великого Карла Маркса? Ревизионист! Это что ещё за отчисления, в какой пенсионный фонд?
– Коммунистической партии Америки, и остальные трудящиеся в ходе последней забастовки открыто требовали от работодателей увеличения процента отчисления в пенсионный фонд, – попытался защититься Валька.
– Молчать! Гнида троцкистская! Да тебя гнать из института надо! – брызгая слюной, закричал доцент и швырнул в Аверина зачёткой.
После этого случая Валька дважды безуспешно пытался пересдать политэкономию, но что самое плохое – он лишился стипендии, а значит, средств к существованию. Помыкавшись и поголодав, Аверин пришёл на поклон к Крыжевскому Валерке, которого все называли просто: Крыж. О Крыжевском ходили слухи, что он не брезгует валютными операциями, но прямых доказательств не было, и поэтому его, как ни старалась, отчислить из института не могли.
– Возьми меня с собой, – при первой же встрече напрямую заявил Аверин Крыжевскому.
– Куда взять? Не понял! – придуривался Крыж.
– Крыж, я серьёзно! Мне жрать нечего. Возьми с собой к «Интуристу».
– А где же Ваша повышенная стипендия, надежда всего курса? – издевался Крыж.
– Мою стипендию Порфирьев на ноль помножил и ещё грозился из института отчислить!
– Если нужны деньги – иди на вокзал, разгружай вагоны, – продолжал упираться Крыж.
– На вагонах много не заработаешь, скорее грыжу наживёшь, да и на лекциях спать после разгрузки – не выход.
В тот раз Крыж Вальке отказал. Аверин был готов к такому повороту и стал ждать развязки событий.
Через три дня Крыж поймал его возле аудитории и позвал на лестничную клетку перекурить. Вместо сигареты Крыж сунул Вальке в руки червонец.
– Это тебе на обеды. Отдашь, когда разбогатеешь, а сегодня вечером приходи ко мне в общагу, поговорим.
Вечером в общежитии Крыжевский разлил по стаканам коньяк и разломал на закуску шоколадку.
– Предлагаю выпить за успех нашего безнадёжного предприятия! – произнёс Крыж шутливый тост и поднял гранёный стакан. Валька раньше коньяка никогда не пробовал и поэтому сразу захмелел. После этого последовал короткий инструктаж: – Работать будешь только со мной. Если засыпешься – молчи! Твои действия ещё доказать надо, да и за группу лиц дают больше, – поучал Крыж. – Валюту будешь отдавать мне, от меня будешь получать рубли по курсу. Сильно не трать, чтобы не светиться. Лишних вопросов не задавать. В институте продолжай играть роль активиста и отличника. Учись, одним словом.
И Валька учился, но уже не только экономике. Он быстро усвоил схему получения незаконных доходов и успешно реализовал на практике. Его внешний вид внушал доверие, и доллары потекли Крыжу в руки.
– Да ты у нас счастливчик, баловень судьбы! – подшучивал довольный Крыж, пересчитывая выручку. На первый «гонорар» Валька купил тёмно-синий бостоновый костюм, голубую рубашку и в этой обновке заявился к Крыжу в общежитие. Крыж придирчиво осмотрел Вальку и неожиданно спросил:
– Деньги ещё остались?
– Деньги? Деньги ещё есть, – ответил Валька, удивлённый постановкой вопроса.
– Ну, если остались, топай в универмаг и купи себе «шузы».
– Чего купить? – не понял Валька.
– Я говорю, туфли себе купи, а то выглядишь, как крестьянин. – повысил голос Крыж.
Валька перевёл взгляд на свои ступни. Крыж был прав: стоптанные ботинки, купленные два года назад на выпускной вечер, в настоящее время никак не гармонировали с новым костюмом. Вальке стало стыдно, но после этого случая он научился придавать значение второстепенным вещам. Даже находясь в зоне, Аверин не ленился лишний раз постирать робу и всегда ходил опрятно одетым, за что заслужил первую кличку – Красавчик.
Чем дольше работал Валька возле «Интуриста», тем больше в нём зрела уверенность, что Крыж его использует «втёмную». Оперативники стали замечать молодого парнишку в синем костюме, Валька стал замечать оперативников. Понимая, что, продолжая «бизнес», в перспективе можно «погореть», Валька решил напоследок подзаработать, и в один из дней поставил перед Крыжевским вопрос о доплате за риск.
– Не было такого уговора! – заупрямился Крыж. – Твою долю я плачу тебе честно! Кроме того, с тебя месячный взнос в «общак», – и Крыж назвал сумму.
– Какой ещё «общак»? – удивился Аверин.
– Каждый из нас ежемесячно выделяет «смотрящему» долю в общественный котёл, называется «общак», – поучал Крыж. – На адвоката, если кто-то из наших «засыпется» и на зоне «греть»[25], тоже деньги нужны.
– Мне никто не помогал, и я никому ничего не должен! – в запальчивости заявил Валька. – Отныне я работаю самостоятельно и пошли вы все куда подальше!
– Ладно! – неожиданно легко согласился Крыж. – Как знаешь!
Вальку взяли через пару дней, на первом же выходе к «Интуристу». Весёлая стайка молодых парней, которых Валька принял за посетителей ресторана, быстро скрутила его, профессионально заломив руки за спину, так что сбросить находившиеся в кармане доллары Аверин не успел. Как из-под земли появились двое понятых, среди которых Валька узнал свою однокурсницу, Смолякову Люську. После составления протокола изъятия валюты, Аверина на ночь поместили в КПЗ[26], а через день он переступил порог своей первой «хаты»[27] в следственном изоляторе.
Учился Валька тюремным премудростям быстро. В первую же ночь, когда его поставили на «прописку», и вся камера с упоением пинала Вальку ногами, он из последних сил вцепился одному из обидчиков в глотку, пытаясь задушить. Сильный удар по голове отправил Вальку в спасительное беспамятство.
Очнулся он на нарах, которые в камере все называли «шконкой».
– А ты паря, молодец! – похвалил его старший в «хате», по кличке Синий. Синий провёл большую часть своей никчёмной жизни на зоне и был расписным[28]. Каждый сантиметр его тела украшали наколки, которыми Синий очень гордился.
Ещё через день пара «отморозков» попытались снять с Аверина его синий костюм. Валька прижался спиной к стене и сражался с отчаяньем обречённого, но силы были неравны, и вскоре, пропустив удар в челюсть, он сполз по стене на пол. В это время неожиданно подал голос Синий:
– Эй, шпана, завязывай, а то костюмчик помнёте!
«Отморозки» нехотя подчинились. Больше Вальку в «хате» никто не трогал. Когда Аверин пришёл в себя, Синий позвал его в свой угол, отгороженный от остальной камеры одеялом. Там Валька рассказал Синему свою историю, как на духу.
– Да, паря, влип ты конкретно, по самую маковку! – процедил Синий, мусоля «беломорину».
– Я знаю, по статье мне большой срок «ломится», – согласился Аверин.
– Да что срок! Я твой срок на одной ноге отстоять бы смог! Не в этом дело, – вздохнул Синий. – С воли малява[29] пришла, чтобы тебя в хате прессанули[30], но пока я здесь старшой – мне решать, кого под «пресс», кого головой к параше. А, ты, я вижу, не фраер! Держишься хорошо. Одним словом – Красавчик! – окрестил его Синий.
