Но не так-то просто перейти на нормальный человеческий язык, если ты оседлал конька красноречия, и еще некоторое время мы вынуждены были терпеть его остроумие. Видимо, некоторые, особенно удачные перлы ему было обидно оставить без применения, но я избавлю вас от сомнительного удовольствия им внимать, а сразу перейду к той части его рассказа, которого нам с Ксенией Георгиевной пришлось дожидаться так долго:
– Прямо от вас, как вам известно, я направился на место вашего, Екатерина Алексеевна, мнимого преступления, надеясь застать там наших супостатов, то бишь господина Алсуфьева со товарищи. Как это ни прискорбно, они оказались умнее, чем мы с вами предполагали, и не поспешили продемонстрировать свою преступную осведомленность всему свету. Проще говоря, я их там не застал. И собирался покинуть это скорбное место, но, тщательно взвесив все «за» и «против», остался там еще на некоторое время, преодолевая врожденное отвращение к жестоким зрелищам и запаху разложения.
Кстати… – Петр поднялся со своего места и на несколько мгновений выскочил в соседнюю комнату, откуда вернулся с каким-то свертком, – я захватил с места происшествия наиболее ценные вещественные доказательства вашей, Катенька, вины, тем более, что встреченные мною в лесу крестьяне наверняка поступили бы точно таким же образом некоторое время спустя. Я всего лишь опередил их, благодаря резвости моего скакуна. Вот, – продемонстрировал он содержимое свертка, – не угодно ли полюбопытствовать…
Как я сразу же догадалась, это было мое оружие, те самые пистолеты, с помощью которых и было совершено убийство. Я еще не знала, радоваться мне или волноваться по этому поводу, благодарить мне за этот поступок Петра Алексеевича или напротив – выбранить, и, на всякий случай, не сделала ни того, ни другого. Ксения Георгиевна при виде этих страшных игрушек и вовсе потеряла дар речи, поэтому Петр лишь пожал плечами и в полной тишине продолжил рассказ:
– Ваш с позволения сказать экипаж, Катенька, я застал не совсем на том месте, где ожидал его увидеть. Мне пришлось пробродить некоторое время по окрестным лесам, прежде чем, наконец, удалось его обнаружить. И вот по какой причине. То несчастное животное, которое вы не удосужились распрячь, пыталось без своей подружки покинуть опостылевшее ему место, но зацепилось оглоблей за развесистое дерево и вынуждено по сей час быть буквально прикованным к этому новому для него месту. Но на его счастье та лошадка, которую вы осчастливили своим наездничеством, скрашивает ему это безрадостное состояние своим присутствием, поскольку по законам лошадиной верности вернулась к своей паре и теперь что-то нежно нашептывает ей на ухо.
Как я и ожидала, моя «индейская» лошадка на самом деле вернулась к возку. И это меня обрадовало. Таким образом я могла не волноваться, что меня смогут разыскать по ее следам. И я вздохнула облегченно. Наконец-то я услышала хоть какую-то полезную для меня информацию, хоть и в недопустимо замысловатой форме.
– Но это все присказки, сказка, как говорится, впереди, – меж тем торжественно заявил Петр Анатольевич, и по его тону можно было понять, что настал черед чему-то действительно важному. Так оно и оказалось.
– Я заглянул в карету, полюбовался вашим конвоиром, и, не найдя в этом занятии ничего приятного, перешел ко второму телу. И вот тут меня ожидал приятный сюрприз…
Испытывая наше терпение, Петр достал папиросу, прикурил ее от свечи и с наслаждением затянулся.
– Не думаю, что вы останетесь равнодушны к известию… – он сделал еще одну паузу, – когда узнаете, что он оказался моим старым знакомым.
– То есть? – не смогла я скрыть удивления, чем доставила рассказчику истинное наслаждение.
– Это был один из тех молодчиков, которым я обязан, – Петр с гордым видом продемонстрировал нам свое лицо, – своей нынешней внешностью.
– Я ничего не понимаю, – с отчаяньем воскликнула Ксения Георгиевна, и я попросила Петра в двух словах рассказать ей о том, кто и при каких обстоятельствах лишил его определенной доли мужской привлекательности. А сама воспользовалась этой возможностью, чтобы осознать всю важность этого известия. И какой-то очень важный вывод уже готов был сформироваться в моей голове, когда Петр Анатольевич, просветив Ксению Георгиевну, вернулся к основной канве своего рассказа.
– Я еще сомневался в сделанном мною открытии, но, обследовав тело, обнаружил на его правой руке отсутствие большого пальца. Я бы не обратил на это внимания, если бы не заметил другого: указательный и средний палец этого человека неведомой мне силой были деформированы таким образом, что напоминали знак вопроса. Из чего я сделал небесспорный, но весьма вероятный вывод, что еще недавно это тело носило гордое имя «Федька Крюк», одно из тех имен, которое удалось мне запомнить в пылу потасовки.
– Петенька, – прошептала забывшая про обиду Ксения Георгиевна, – но это же значит…
– Не будем торопиться с выводами, – поднял указательный палец Петр. – Впереди у нас большая и еще более интересная часть повествования. И я бы не возражал промочить горло чем-нибудь столь же вкусным, сколь и целебным, прежде чем продолжить рассказ.
Ксения Георгиевна с улыбкой погрозила ему пальцем, но все-таки распорядилась принести столь полюбившийся ее гостю напиток.
Сделав маленький глоток настойки, Петр закатил глаза к небу, демонстрируя свой восторг, и приступил ко второй части своего рассказа:
– Не найдя в лесу более ничего заслуживающего внимания, я поспешил в Саратов, где у меня были назначены несколько деловых свиданий, а опаздывать, даже на деловые свидания, Катенька не даст соврать, я не привык.
Он сделал еще один глоток и переменил тон:
– Учитывая, что время уже позднее, я по возможности сокращу повествование и ограничусь лишь самыми важными сведениями, которые мне удалось раздобыть за это короткое время.
Иногда наш приятель умел быть лаконичным, и он блестяще доказал это в следующие несколько минут. Его рассказ был краток и выразителен. Тем более, что факты, в нем изложенные, были настолько красноречивы, что не нуждались в каких-либо украшениях. Поэтому позволю себе передать их своими словами.
Петр Анатольевич был достаточно благоразумен, чтобы не афишировать свой приезд в Саратов, поэтому постарался проехать стороной, благо на его жеребце можно с легкостью перескочить любую изгородь окружающих Саратов огородов. Поэтому его приезд вряд ли был отмечен на какой-нибудь заставе или полицейских постах.
Нет, он не подозревал в заговоре всю городскую полицию, но, как он сам выразился по этому поводу, береженого Бог бережет.
По приезде в город он, не заходя домой, направился по одному ему известным адресам на свои «деловые свидания». Наверное, я так никогда и не узнаю, от кого он получил все свои сведения, во всяком случае, и сегодня, хотя прошло столько лет, мне это по-прежнему неизвестно. Одно могу сказать наверняка: среди них был один сотрудник полиции, один обитатель Худобки и (в чем я ни минуты не сомневалась при его-то любвеобильности) – одна женщина. Причем, у меня есть основания предполагать, что последнее свиданье было не деловым, или во всяком случае не чисто таковым. Впрочем, это его личное дело, и меня оно не касается.
Как хотите, но, читая эти строки, я не мог избавиться от ощущения, что Катенька (во всяком случае, некоторое время) испытывала к этому молодому человеку не только дружеские чувства. Впрочем, может быть, я и ошибаюсь. Тем более, что у меня нет ни малейшего повода упрекнуть свою чудесную родственницу в подобного рода слабостях. А если в моих словах и есть доля истины, то – употребляя ее же собственное выражение – это ее личное дело.
Но как бы то ни было, сведения, доступ к которым он получил в результате всех этих свиданий, были поистине неоценимы. Посудите сами, ему удалось узнать причину неприязни некоторых сотрудников к моему покойному мужу. Чего я до той поры просто не могла себе представить. И когда он заявил, что кое-кто из сотрудников его ненавидел, я воскликнула:
– Но этого просто не может быть!
И в ответ Петр неожиданно обрадовался.
– Все правильно. Я так и предполагал, что, щадя вашу нервную систему, Александр Христофорович скрывал от вас все свои неприятности. Именно поэтому я решил проверить свои подозрения по своим каналам.
– Какие же у вас были причины для подобных подозрений? – поинтересовалась я.
– Самые обыкновенные, – снисходительно улыбнулся Петр Анатольевич, – занимая должность главного следователя, честный человек не может не иметь врагов. Поверьте моему опыту.
Высказывание это и тем более тон, которым оно было произнесено, в другой момент не вызвало бы у меня ничего, кроме улыбки. Петр Анатольевич был моим ровесником, и жизненный опыт, которым он иногда бравировал, был в большей степени плодом его воображения. Но на этот раз он был прав. И скоро я в этом убедилась окончательно.
