Илья, казалось, оцепенел.
— Что с ним, Натан? Помогите же!
Чтобы немного успокоиться, все трое вышли в ночной сад. Сквозь плети дикого винограда дрожали огоньки свечей, белели сервированные столики. Они сели в маленьком, увитом зеленью павильоне.
Натан что-то шепнул официанту. Стол накрыли на четыре персоны.
Хельга вышла в сад разбитой «балетной» походкой. Ее стопы и кисти рук были немного крупноваты для «природной женщины». Об умиравшем лебеде напоминала лишь белая пуховая горжетка, небрежно брошенная на плечи, и рубиновое колье в ложбинке между дьявольских грудей. Она села спиной к свету, высоко закинув ногу на ногу, закурила длинную дамскую сигарету. На кончике ее ноги покачивалась алая атласная туфелька. Лицо тонуло в тени, но Сашка вновь испытала ужас и волнение от ее близости.
— Не ожидал тебя встретить здесь, — тяжело ворочая языком, проговорил Илья.
— Потанцуем, Александра! — Не дождавшись согласия, Натан положил руку на Сашкину талию, подхватил ее и закружил под едва слышную музыку.
— Не бойтесь за вашего суженого. Хельга — не человек. Она, он, оно… Какая разница? Поверьте, она больше женщина, чем вы. Да! Для вас, Сашенька, быть женщиной просто и привычно, «как ключ повернуть», а для нее быть женщиной — трагедия, бесконечная сладкая мука. Но он и мужчина. Под платьем от Кардена, под тугим бельем он скрывает свой дар. Хельга — мистический андрогин, двуполый оборотень с бездонными зрачками, красавчик-гермафродит Астарот, божественное создание, и не вам, простым смертным, тягаться с ним, хотя, если честно, все мы внутри вполне андрогины и нисколько не страдаем от этого.
— Скажите, Илья знал ее… его прежде?
— Знал, но именно его, и прежде…
— Зачем вы сделали это?! Чтобы показать свою власть над нами?
— Нет, всего лишь для того, чтобы вы простились с некоторыми иллюзиями.
— Иллюзиями?!
— Да. Видите ли, человек вовсе не хозяин своей судьбы. Ему не дано власти над чувствами, событиями, роком. Тот, кто понял это, достоин узнать больше. Намного больше… Девочка, я всего лишь приоткрыл перед тобой истину о мире и людях…
— Ты лжешь! Такую комедию мог устроить только подлец!!!
— Да, я подлец, но вы нужны мне, Александра… Неужели вы еще не поняли этого?
Внутри нее все замерло и окаменело, исчезло время, исчез Илья. В груди взорвался обжигающий шар и рассыпался бешеной, ищущей выхода, силой. Сашка с размаху саданула Натана по зеленовато-бледной щеке, от резкого удара он развернулся налево. Обезумев от ненависти, она хлопнула его с другой стороны. Отбитая ладонь онемела. Она не помнила как, ломая каблуки, бежала по пустому пригородному шоссе. Вблизи жилых кварталов ее подобрал жалостливый таксист и отвез домой.
Илья вернулся через час странно спокойный, словно пустой. Достал из кофра Грааль и равнодушно поставил на полку. Они ни о чем не говорили в ту ночь, словно дали обет молчания, Сашка простила Илье адскую улыбку оборотня.
* * *
Генерал Григорий Борисович Солодовник догадывался, что некогда, в других незапамятных жизнях, был римским стратигом или злохитрым сатрапом, а может быть, и хазарским ханом. Скорее все же ханом, ибо тяга к дани держалась в нем прочнее других признаков. Названия этому странному пробуждению исторической памяти он не знал. Но был уверен в его истинности, ибо все его жесткие, но величественные манеры, благородные привычки и экзотические желания не могли образоваться за пятьдесят с небольшим лет беспокойной земной жизни. Генерал любил восточную роскошь, негу и беспрекословное подчинение. Несколько удачных кровавых операций в Афганистане и Северной Африке когда-то вознесли его в чинах. Но с тех пор минуло несколько десятилетий. Страна, которой он когда-то присягал, рассыпалась в прах. Он был задействован в нескольких подспудных деяниях Великой Структуры, тайного общества верных, особой касты, к которой он принадлежал, но война была проиграна, и генерала ничто не связывало с этнически чуждой ему страной.
— Григорий Борисович, к вам Батурина А. Р.
— Пропустите. — Генерал по старой, въевшейся привычке огладил блестящий, словно натертый суконкой череп. От некогда богатой растительности остались только кустистые хохляцкие брови и остатки волос по ободку и над ушами. Но это не была жалкая, побитая молью тонзура или потная неопрятная плешь, это был благородный воинский шлем. Он с легким хрустом расправил сановитые плечи, на которых одинаково ладно сидели и усыпанный медалями парадный китель и скромный пиджак бойца невидимого фронта. Спина, размятая массажистками из медуправления, приятно ныла, и все тело посылало в свой «главный штаб» сигналы довольства, рапорты сытости и донесения о том, что неплохо бы…
Пикантная мысль не успела оформиться под сияющим куполом, в кабинет генерала вошла девушка. Он одобрительно оглядел посетительницу. Особенно понравилась ему линия бедер, изящная, но без признаков вырождения, главным из которых генерал считал плосковатую худобу, раздражающую его в богемных барышнях. «Что-то срочное», — припомнил он будоражащий звонок одного из бывших коллег, ныне подвизающегося в телевизионной журналистике.
— Александра Батурина, журналист телеканала «Апломб»…
— Приятно, приятно, прошу садиться, Александра…
— Григорий Борисович, мне необходимо поговорить с вами как частное лицо…
— Миша, два чая, — распорядился генерал.
Через минуту вышколенный адъютант доставил поднос с двумя янтарными стаканами. В каждом плавал прозрачный ломтик лимона, и позвякивала серебряная ложечка с эмблемой Главного управления.
— Слушаю вас.
— Я тележурналист, кроме того, я веду молодежную рубрику в «Вестнике» канала. — Голос Сашки внезапно ослабел, сломался. — Тема диггеров сегодня очень актуальна, чтобы сделать небольшой репортаж, я решила сама прогуляться по трубам и коллекторам.
Сашка умолкла, собираясь с силами.
— Так, уже интересно! — нарочито подбодрил ее Солодовник. — Ох уж эти диггеры, скоро придется подразделение скалолазов создавать, чтобы хоть немного укротить этих «детей подземелья».
— И во время этой вполне безобидной экскурсии мы наткнулись на оружейный склад…
Солодовник отвернулся, чтобы девушка не видела его лица. Продолжая слушать корреспондентку, генерал задумчиво изучал яркий парадный портрет. Он знал этого парня еще скороспелым выдвиженцем. И многое сделал лично для него. Но чем дольше он смотрел на портрет, тем сильнее раздражала загадочность этих серых, немного заячьих глаз, подвижное равновесие мелких неправильных черт, и главное, эта странная тонкая, как ломтик лимона, усмешка. В этой усмешке было все: и почти божественное сверхзнание, и крестная мука избранника, и липкий отпечаток Иудиного поцелуя.
— Склад? Это уже серьезно. Сможете дать точные координаты?
Сашка долго объясняла и рисовала схему, объясняла, как от набережной дойти до развилки, а оттуда через разобранный завал к Манежной.
— Да вы пейте, пейте чай, Александра, как вас по батюшке-то? И не волнуйтесь. Спасибо за сигнал. Мы все проверим. Вот только извините, о результатах сообщать вам не будем. Факты этой категории — государственная тайна.
Выпроводив корреспондентку, генерал сделал несколько срочных звонков. Он был вне себя. Прочный, сейсмоустойчивый фундамент его бытия трясся. Едва не сбив плечом испуганного адъютанта, генерал выскочил из кабинета, промчался по лестнице, как сомнамбула прошагал двор насквозь, пока не рухнул на сиденье автомобиля. «Надо что-то делать», — повторял он серыми от гнева и страха губами.
* * *
За два дня до свадьбы Илья улетел в командировку в Монако. На рассвете первой же одинокой ночи Сашка выскользнула из постели, на цыпочках прокралась в кабинет Ильи и взяла с полки чашу. Где же она могла видеть Натана?
Сжимая в ледяных ладонях оракульскую чашу, она завернулась в пушистый плед и потихоньку согрелась, задремала. Сон был горячий, беспокойный и болезненно реальный. Она чуяла горячее солнце, острый белый песок и сосновые иглы, отпечатавшиеся на ее коже. Истрия, «дикий» пляж, катер, пляшущие огни Венецианского залива, ночь в старинной башне, огни, ветер и шепот теней; все было выпуклым, реальным. В сумрачной части зала за пустым столиком сидел человек. Его зеленовато-смуглое лицо подрагивало в порывистом свете факелов. Он изредка касался губами бокала и посматривал в их сторону. Тогда, в башне Сашка решила, что это итальянец или румын. Она привыкла к вниманию и ничего удивительного не видела в том, что кто-то безо всякого умысла любуется ими. Бледное лицо, мерцающее в глухой нише, приблизилось по ее желанию, как в компьютерной игре, это был Натан! Это он сидел за одиноким столиком и смотрел на нее поверх бокала. Ей снился спуск в «подземелье готических ужасов» и мягкий голос Ильи, от которого слабели ее поджилки:
