– Граф, вы хорошо помните тот день? Что вы делали после опознания?
– Что я мог делать? – спросил Вронский. – Я был в таком состоянии, что сам готов был броситься под колеса. Помню, что мне дали подписать какие-то бумаги. Потом в той же комнате оказался некий Константин Левин. Как увидел тело Анны, стал рыдать, чуть в обморок не упал. Но и я вел себя не лучше. Со станции меня забрала матушка. Я был в отставке, но пошел на войну, чтобы забыть весь этот ужас. Чувствовал себя полной развалиной. Хотел умереть, получив пулю. В атаке получил удар турецкой саблей. И он меня исцелил. Снова захотелось жить. Вот вам вся история.
– Благодарю за искренность, – сказал Ванзаров. – Вам никогда не хотелось узнать, что же произошло на самом деле?
– Not in my line[8], – отвечал Вронский, любивший это выражение. – Что случилось, то случилось. Об этом деле уже все давно забыли. Сплетня живет в свете не дольше сезона, и наша история с Анной давно никого не интересует. Чему я искренно рад. Забвение – это лучшее, что может пожелать себе человек в моем положении.
– А как же ваша дочь? – решился спросить Ванзаров.
– Ани я не видел с двухлетнего возраста. Она считается дочерью господина Каренина. Алексей Александрович от нее не отказался. Воспитывал до пяти лет, кажется. А потом отправил в пансион в Швейцарии. Я не имею о ней никаких известий. Что, может быть, к лучшему. Незачем ребенку знать о грехах родителей. Не утомил вас своей болтовней? После сорока уже чувствуешь себя стариком.
– Нисколько, граф, вы редкий собеседник.
Странно, но похвала этого юноши была Вронскому приятна. Он слишком хорошо знал цену светским комплиментам, чтобы не понимать, как искренно это было сказано.
– Чем же я могу быть вам полезен в поиске убийцы Каренина? – спросил он.
– Позвольте взглянуть на портрет госпожи Карениной…
Вронский не позвонил в колокольчик, лежавший под рукой, а пошел сам. Он вынес ящичек красного дерева, в каких хранили переписку или ценные бумаги, поставил его на колено, откинул серебряный крючок и открыл створку так бережно, словно это была святыня. Ему было любопытно: насколько глубокое впечатление произведет картина, которую он писал сам. Вронскому было интересно, что поймет этот юноша. Портрет, который он писал во время итальянского путешествия, представлял Анну в итальянском костюме. Портрет этот казался ему и всем, кто его видел, очень удачным.
– Граф, как давно вы осматривали картину? – спросил Ванзаров.
Такого равнодушия Вронский решительно не принял. Он повернул ящик к себе, – то, что он увидел, было невозможно. Вместо живой прелестной женщины с черными вьющимися волосами, обнаженными плечами и руками и задумчивою полуулыбкой на холсте осталась мазня из разноцветных пятен, как на мольберте художника.
– Что это такое? – сказал Вронский растерянно, обращаясь к гостю, будто за помощью. – Как же такое возможно? Неужели время и наш климат сыграли с красками такую злую шутку?
– Я передам картину в руки лучшего криминалиста столицы и предоставлю вам ответ. Если изволите, граф, – добавил Ванзаров.
Вронский сунул ему ящичек, словно не хотел больше к нему прикасаться. Он стал задумчив, откинулся в кресле и уже не обращал внимания на гостя, целиком уйдя в размышления.
Ванзаров подхватил ящичек под мышку, поклонился и тихо вышел.
Ванзаров шел по ухоженной дорожке к даче Каренина. Старинный особняк с дорическими колоннами уже выглядывал из-за зелени, когда он чуть не столкнулся нос к носу с господином невысокого роста, в мундире поручика корпуса жандармов. Извинившись, Ванзаров хотел пройти мимо. Но его остановили.
– Где я мог вас видеть? – спросил юный поручик.
– Сегодня утром на Царскосельском вокзале, – ответил Ванзаров. – Если не считать рождественского приема в нашем с вами Министерстве внутренних дел.
– Ах, точно! – обрадовался он, вытянулся, щелкнув каблуками, и резко отдал честь. – Позвольте представиться: Вронский Кирилл Алексеевич.
– Очень рад с вами познакомиться, граф, – сказал Ванзаров, представляясь не менее пышно, что соответствовало служебной субординации.
– Ой, прошу вас без этих формальностей и титулов, мы с вами коллеги, и мне вас по заслугам величать, а не вам меня, – сказал Вронский. – Это такая удача, что я на вас наткнулся. Мне поручили следствие по делу об убийстве балерины Остожской. Прихожу к ней на квартиру, а мне сообщают, что ее корреспонденция у вас.
– Не у меня, а у господина Лебедева на экспертизе по определению почерка.
– Чудесно! Надеюсь, результатами поделитесь?
– От охранного отделения у нас нет тайн, – ответил Ванзаров исключительно любезно. – Можете рассчитывать, что любая информация сразу попадет к вам.
– Ох, просто гора с плеч! А то не знал, как к этому делу подступиться… Кстати, Родион Георгиевич, а у вас уже есть соображения, кто ее?..
– Тот же, кто и старика Каренина. В этом можно не сомневаться.
– Думаете, что… – Вронский остановился на полуслове, но и так было понятно, на что он намекает.
– Это вполне вероятно, – согласился Ванзаров не менее таинственно. – Только арестовать его пока невозможно. У него есть алиби. Пока оно не разрушено, он в безопасности.
– Скажете тоже: алиби! Не проще ли вызвать его к нам и произвести допрос со всеми, так сказать, приемами.
– Это как вам будет угодно. Только не думаю, что многого добьетесь.
– Ну и ладно, – с легкостью согласился Вронский и подмигнул. – А что это вы делали с отрядом филеров на вокзале?
– Брали с поличным известную воровку Соньку-Брильянт. Она даже в поезде умудрилась ограбить свою соседку, госпожу Каренину.
– Так это случайно не…
– Да, вы правы, супруга нашего подозреваемого. Такое стечение обстоятельств.
Юный Вронский только руками развел: такое совпадение!
– И кронпринц заезжий с вами был?
– Куда же без него, – согласился Ванзаров и сам спросил: – А вы, поручик, что на вокзале делали в столь ранний час?
– Послали меня наблюдать за тем же Брильянтом, – ответил Вронский. – Она теперь и по нашему ведомству проходит. Есть сведения, что занялась прибыльным делом: литературку запрещенную перевозит.
– Что же не остались?
– Вы прекрасно знаете, почему.
Поручик надеялся, что Ванзаров осведомлен в правилах подковерных игр. И не ошибся. Ему было известно, что, если сыск взялся за дело, охранка и жандармы дожидались в сторонке. Как и в обратном случае. Нарушать порядок не следовало, чтобы не портить и так натянутые отношения между разными ведомствами исполинского Министерства внутренних дел.
Вронский заторопился, пояснив, что отец не любит, когда опаздывают к обеду, и даже предложил зайти в гости, но Ванзаров с благодарностью отклонил приглашение. Он сам спешил. Поручик отдал ему честь, напомнил, с какой надеждой ждет результатов сыска, и побежал домой. Сыскная полиция и охранное отделение разошлись совершенными друзьями.
В доме Карениных царила редкая идиллия. Надежда Васильевна призвала мужа на диванчик, взяла его руку в свои ладони, поцеловала, от чего у Сержа перехватило дыхание, и от всего сердца попросила у него прощения. Она виновата, что позволила себе такое недостойное поведение. И целиком это признает. Когда в семье такое горе, она не должна вести себя столь эгоистично. То, что она испугалась за мужа, сына и их дом, вовсе ее не извиняет. В ответ Серж захотел пожертвовать завтрашней охотой, – пускай дядя Стива хоть на крик изойдет, – но его жертвы не приняли. Оказалось, что после пережитого потрясения у них еще нашлось немного взаимного тепла. И даже хватило сил посмеяться над какой-то шуткой.
Вошел слуга и доложил, что пришел какой-то чиновник полиции. Серж приказал провести гостя в гостиную. Ванзаров вошел и сразу ощутил, что в семье снова воцарился мир. Перехватив ящичек, он поклонился даме.
– Прошу принять мои извинения за то, что сегодня случилось, – сказала Надежда Васильевна, склонив голову.
Не принять такую жертву было нельзя. Ванзаров изящно выразился, что и не помнит уже ничего, а если что и было, то в подобных обстоятельствах испытание для нервов женщины было непосильным.
– Сергей Алексеевич, я пойду к Сереже, вы не против?
Супруг горячо поцеловал ей руку. Как только Надежда Васильевна удалилась, Серж обратил внимание на ящичек красного дерева.
– Никак, и вы сигарами занялись? – спросил он.
– Скорее живописью, – ответил Ванзаров. – Могу ли я видеть вашу сестру?
Каренин щелкнул суставами крепко сцепленных меж собой пальцев.
– Она уехала, не захотела вас подождать. Я упрашивал, но она не слушала.
– Как жаль. Какие-то спешные дела?
– Ей было нужно переговорить с женихом, что делать со свадьбой в сложившихся обстоятельствах.
– Разумно, – согласился Ванзаров. – Как она приняла известие о смерти господина Каренина?
