— Он мешал нам. Он раскрыл нас. Понимаешь, дура? …Просто пошутил. …Что я ему сказал? Ничего такого. Первое апреля…
— Ты сдал его Гребневу. Вместе разработали план. Полковник называешься. Расправился с ребёнком. Сволочь белая.
— Так было надо. Иначе пришлось бы тебя сдавать. …Ты и без него в партию вступила. Хватит выть, сучка. Привыкла на фронте с солдатнёй путаться. С пацаном любовь закрутила. …Что у нас на завтра? — ласково спросил Редкин, заглядывая в глаза Пожарской.
— Твой некролог. Доносчик. Хочешь вкусно кушать… Не получится. — Екатерина Дмитриевна откинула конец просторной клетчатой цыганской шали. Редактора бросило к стене. Тоскливо и кисло запахло горелым порохом.
— Глупо, Лида, — сказал полковник Бармин, дёргая ногами. Гремела печатная машина. Звук выстрела никто не услышал. Пожарская быстро вышла на высокое крыльцо. Посмотрела вдоль улицы, которая тонула во полумраке. Ей предстояло сначала выстрелить в окно, а потом ранить себя в плечо, чтобы покушение было правдоподобным.
Следователь Ярыжкин приказал откопать тела. Сопоставил траектории пуль. Стрелявший через окно в редактора, не мог попасть ему в грудь, так как тот был небольшого роста, а пуля прошила тело под углом. В деле фигурировала записка, найденная в кармане убитого редактора, и наградное оружие Чагина, из которого он убил себя. Понял следователь, что Редкин заметал следы.
Когда следователь рассказал Гребневу, что молодого комиссара шантажировал редактор, подсунув ему «предсмертную» записку Пожарской, которую написал, подделав почерк. Гребнев усмехнулся, но ничего не сказал.
Предстояло арестовать исполнительницу теракта, но она умерла от заражения крови на седьмые сутки в больнице. Фельдшер по неострожности занёс в рану инфекцию. Пожарскую не спасли. Судить оказалось некого.
Следователь доложил секретарю губкома о проделанной работе. За срыв посевной Гребнева сняли с должности, послали счетоводом в депо станции Саратов-сортировочный.
Скучно стало Серёже. Походил он двору. Решил поиграть с Байкалом. Пёс говорит: «Как нам играть, если я прикован цепью? Какие могут быть игрушки? Отцепи меня. Вот уж мы побегаем». Только собрался Серёжа дать свободу Байкалу, но вспомнил, как дед говорил, что на цепи ему лучше. Еда в миске, обидчики во двор не заходят. «Зачем тебе свобода? В прошлый раз я тебя отпустил, а ты убежал на целую неделю. Вернулся голодный, покусанный дружками». «Верно, — согласился Байкал. — Но ты не видел, как я их искусал. Дай мне твою игрушку. Покажу, как нужно правильно на свободе кусаться». «Не дам, — сказал Серёжа. — Игрушкой будем играть, а кусать можно кости».
Пёсик Муха вышел в сад. Страшно удивился, когда увидел висящие на дереве странные предметы. Задумался. «Зачем хозяину понадобилось украшать летом свой сад? До Нового года далековато…». Понюхал. «И запаха приятного нет и цвет серый. Совсем хозяин состарился, ничего не соображает. А мог ведь повесить котлеты или пельмени вместо этих чёрных груш».
Наука говорит, что собаки не различают цвета. Мир для них — чёрно-белый.
Увидел пёсик Муха братца Кролика и говорит: «А мы — родня».
«Ты как думаешь?» «Думаю, что родственники. Лап у тебя четыре, уши есть, усы есть, глаза есть, зубы есть. Всё, как у меня. Вот только хвостик у тебя маловат, и лаять ты не научился». Кролик задумался и сказал: «Разве мой маленький хвостик мешает нам по-родственному крепко дружить?»
Старый гусь Гога увидел грустного Тузика. «Ты чего такой невесёлый? Похудел, однако» «С чего веселиться? Хозяин сказал, что кризис идёт». «Ты его испугался? — удивился Гога. — Ты всегда смелым был». «Если бы я его увидел, вмиг разорвал. Второй день стою и жду. Не ем, не пью. Боюсь пропустить». «Не обращай внимания, ешь. Как этот кризис придёт, так я — первый подам тебе знак. Мои предки целый город спасли. Рим называется». Тузик потянулся. «На Рим тоже кризис напал? А что ему в нашей деревне делать? Кирпичный завод у нас не дымит, Сельхозтехника закрыта, «Агрострой» давно фермы не строит, базар только до трёх часов семечками торгует. Кризис нас обежит». Обрадованный Тузик бросился к своей миске. Она оказалась пустой. Тузик, ожидая кризиса, перестал выполнять свои собачьи обязанности. Чужие кошки съели его похлёбку.
— Альфа, а ты почему не получаешь льготную собачью пенсию? — спросила у подруги гусыня Гага.
— Видишь ли, дорогая, не хватает мне стажа. Не выработала.
— Ты же всю жизнь на цепи. Во дворе. День и ночь охрану несёшь строений и огорода. Не видела, чтобы ты уезжала в отпуск, — сказала, недоумевая, гусыня. — А сколько щенков выходила хозяину, выкормила и воспитала?
— Хозяйка и говорит, что, пока я ухаживала за щенками, учила их лаять, след брать, в рабочий стаж мне эти годы не вошли. Так что придётся работать до конца жизни.
