— Где ты был, муженек? — спросила Маргарет.
— Нашел новых друзей.
— У нас важные зрители, — сказала она и показала рукой на край площади, куда выходили боковые ворота замка. Там стояла группа изысканно одетых людей. Льюис без слов понял, что это обитатели замка. Ему показалось, что среди них и Джеффри Чосер.
— Они видели, как мы играем?
— Они появились недавно. Мне кажется, они пришли поглядеть, достаточно ли мы для них хороши.
— А что, граф де Гюйак и леди Розамунда тоже там?
— Ну да.
— Да что с тобой? — спросил Льюис, почувствовав в голосе жены напряженность.
— Я всегда считала, что лучше играть перед простыми людьми. Их легче понять.
— Благородные больше платят.
— Их сердца не столь горячи, — ответила она.
Не придав большого значения внезапным колебаниям жены, Льюис Лу взобрался на повозку и привычно и уверенно объявил, что они покажут завтра. Гвоздем вечера должна была стать пьеса о Самсоне и Далиле, где Алисе предстояло выступить в роли соблазнительницы, а Саймону в роли героя-силача, который в конце погибает сам, но забирает в могилу своих врагов. Алиса держалась скромно, но томно огладила свои бедра.
Небо постепенно окрашивалось в темно-синие тона, и ласточки поднялись выше в небо. Знатные господа вновь удалились в замок через задние ворота. Простые гюйакцы расходились с неохотой, тем не менее площадь понемногу опустела, и владельцу винной лавки пришлось закрыть свое заведение. Тем временем на небосклоне зажглись первые звезды. Жители готовились ко сну и закрывали ставни на окнах. Актеры вернулись в свое временное жилье в надворной постройке замка. В какой-то момент они спохватились, что нет Бертрама. Правда, это обстоятельство никого особенно не потревожило. Актеры люди вольные и умеют сами о себе позаботиться.
Между тем знай они, что с Бертрамом, то не остались бы столь равнодушными: ведь Бертрам боролся за жизнь в водах Дордони. Парень не умел плавать, но в одном, по крайней мере, судьба ему благоволила. Окажись он в реке в любое другое время года, то не смог бы противостоять стремительному бурлящему потоку. Но летом, когда реку не подпитывали ни паводки, ни осенние дожди, течение оставалось хоть и сильным, но преодолимым. Беднягу мотало и крутило. Мокрая одежда тянула на дно, будто свинцовая, тяжелые башмаки висели на ногах словно кандалы. В редкие мгновенья его выносило на поверхность, он едва успевал глотнуть воздуха, как его снова уволакивало под воду. Он молотил изо всех сил руками и ногами, но удержаться на плаву не мог, вода заливала рот, нос, глаза, уши. Бертрам посчитал, что пришел его час проститься с жизнью. Когда он опять вынырнул и успел сделать, видимо, последний глоток воздуха в своей жизни, то попытался позвать на помощь, но изо рта вырвалось лишь отчаянное нечленораздельное бульканье. Однако ему еще раз повезло. Его спасли.
Бертрам не мог точно вспомнить, как попал в эту страшную передрягу. В голове мелькали разрозненные картины. Какой-то монах, что стоял чуть поодаль толпы на краю площади, лицо скрыто под капюшоном. Под конец пьесы об Иакове и Исаве он подошел к Бертраму и сообщил торопливо, что его собака, мол, вот-вот утонет.
— Что?
Бертрам оглянулся вокруг в поисках Цербера — было еще относительно светло. Цербер был его собственным псом и никогда не отходил больше чем на несколько шагов от хозяина, если не увлекался преследованием белки или кролика.
— Где он?
— На берегу, ниже по течению, поспешите!
Бертрам устремился за монахом по ухабистой дорожке, которая, огибая замок, вела к реке. По мере приближения к берегу до них все отчетливее доносилось громыхание и поскрипывание мельничного колеса. Монах бежал впереди в развевающейся черной рясе. У Бертрама не было времени задаваться вопросам, как такое могло случиться. Главное сейчас — не потерять Цербера. Для труппы пес был ценен только как ловец кроликов да как исполнитель джиги на представлениях. Бертран же считал его своим другом.
Бертрам свернул с дорожки и оказался у самого берега. Воды реки катились мимо, закручиваясь серебряными водоворотами на перекатах. Выше по течению стучали жернова мельницы. Ниже находилась пристань.
— Где он? — еще раз спросил Бертрам.
Монах показал рукой на берег перед ним. Бертрам бросился к воде. Сперва он только услышал, как кто-то царапается о камень, и лишь потом увидел терьера, судорожно пытавшегося зацепиться за почти отвесный обрыв. Цербер силился устоять на узком краешке земли из намытой грязи, но ему мешал стремительный поток. Собака никак не могла найти прочную опору, чтобы выбраться на сушу.
Бертрам окликнул пса по имени и протянул к нему руки. Завидев своего спасителя, пес затявкал. Обрыв был высотой в три человеческих роста. Спускаясь, Бертрам цеплялся за росшие на краю пучки травы. Приземление вышло неловким, прямо в грязь. Он едва не свалился в воду. Пару раз опасно качнувшись, он все-таки ухватился за торчащий корень. Другой рукой схватил промокшего пса. Они с Цербером едва помещались на крошечном пятачке. Стремительная река отсюда казалась шире и глубже.
Тут он почувствовал, как что-то мягкое коснулось плеча. Глянув вверх, он увидел монаха. Тот стоял на коленях на краю обрыва, держа в руках веревку. Бертрам уцепился за нее, хотя и удивился — откуда веревка у монаха.
— Сперва собаку, — прокричал Бертрам. — Я помогу.
Зажав Цербера между коленями, он пропустил веревку у него под передними лапами, завязал безопасным узлом и дал монаху команду тащить наверх. Извивающееся животное исчезло в темноте. Пока монах поднимал собаку, Бертрам изучил берег, больше на ощупь, чем глазами. Можно попробовать упереться ногами в скользкий, покрытый илом каменный выступ, а руками ухватиться за выступающий корень. Но нога скользила, и подняться никак не удавалось. Впрочем, когда голова монаха снова обрисовалась на фоне потемневшего неба, актер уже сумел кое-как долезть до кромки обрыва.
Ухватившись за протянутую руку, Бертрам вскарабкался наверх. У монаха оказалась сильная рука, что странно для человека, всю жизнь проведшего в монастыре. Пес радостно залаял при виде хозяина. Монах привязал собаку к дереву, по-видимому, на всякий случай, если псу придет в голову снова броситься в реку. Бертраму понадобилось немного времени, чтобы восстановить дыхание. После этого он смог произнести:
— Спасибо.
Монах, по-прежнему не откидывая капюшона, склонил голову так, что лицо полностью исчезло из виду. Бедолагу Бертрама, все еще тяжело дышавшего, грязного, промокшего до нитки, в облике и поведении монаха что-то настораживало.
— Кого мне благодарить? — спросил он.
— Брата Святого Креста. А кого я спас?
— Меня зовут Бертрам. Я не мог допустить, чтобы мир потерял Цербера.
— Вы зовете его Цербером? — удивился монах.
— По имени пса, который сторожит врата ада. Я не мог броситься за ним в воду, потому что пошел бы камнем ко дну.
— Вы не умеете плавать?
— Разумеется, нет, — ответил Бертрам, удивившись про себя такому странному вопросу. Он не знал никого, кто бы умел плавать.
— Ну да, ну да. Я так и говорю, — поддержал его монах, — если бы Господь хотел сделать нас водоплавающими, Он дал бы нам плавники с хвостом.
Тревога еще сильнее охватила Бертрама. Дело не в замечании, вполне благочестивом, а в самом поведении собеседника. Внезапно его осенило, что они разговаривают на английском, а не французском или окситанском. Стало быть, этот человек его соотечественник. Но что ему здесь надо? В этот момент монах откинул капюшон, и Бертрам заметил, что у него нет тонзуры. Даже в сумерках можно было разглядеть густые волосы, коротко подстриженные, но все же без выбритой макушки. Вряд ли, подумал Бертрам, в такой голове водятся праведные мысли. Он больше не мог таить в себе сомнения:
— Кто вы такой?
Монах не ответил. Они все еще стояли на речном берегу. Бертрам спиной к воде. Слишком поздно актер понял уязвимость своего положения. Слишком поздно, потому что собеседник со всей силы толкнул Бертрама в грудь, и тот с шумом и брызгами рухнул в воду. Его потянуло ко дну, потом он кое-как всплыл и стал беспомощно барахтаться. Водяной поток подхватил его и понес на середину реки. Монах оставался безучастным, напротив, даже забеспокоился, что течение отнесет актера вниз к плавучей пристани, где тот сможет зацепиться за деревянную опору и спастись. Но течение, как будто вняв пожеланиям монаха, подхватило Бертрама и понесло прочь от берега.
Человек в монашеском облачении довольно долго наблюдал за мучениями актера. Глаза привыкли к темноте, и на фоне серебристо-серой реки без особого труда можно было разглядеть, как Бертрам отчаянно размахивает руками. Пару раз над водой показывалась его голова. К этому времени актера унесло далеко, очень далеко. Вот голова бедняги мелькнула в очередной раз. Что там говорят о количестве жизней, которые утопающий якобы должен исчерпать, прежде чем пучина поглотит его навсегда? Перекрывая шум воды, до монаха донесся человеческий крик, бессвязный, но громкий. Монах следил за утопающим до тех пор, пока глаза хоть что-то различали в сумерках. Затем вернулся к привязанной собаке, которая было притихла, но, почуяв его приближение, вздыбила шерсть и грозно зарычала.
