– Значит, надо понимать так, что я под арестом? И меня подозревают?
Джон соскочил с края стола и посмотрел на него сверху вниз:
– Вы – единственный, кто знал покойника, вы назвали его имя. Вы сами признали, что испытывали к нему неприязнь, и в свое время мы еще поговорим об этом подробнее – и выясним, что за этим кроется. Что же удивительного в том, что мы не хотим терять вас из виду? Не будь вы норманнским воином, недавно вернувшимся из Палестины, сидеть бы вам сейчас в тюрьме замка, так что радуйтесь нашей снисходительности.
Коронер подал знак сержанту, и тот, выступив вперед, дотронулся до локтя Фитцхая и указал на дверь, приглашая его к выходу.
Приближаясь к узкой арке, за которой начиналась лестница, Фитцхай обернулся, чтобы высказать последнюю возмущенную жалобу:
– Интересно, а жить мне на что? Кто меня будет кормить в Эксетере, пока вы решите, что делать дальше? Мне нужны постель, еда и пиво.
Джон ответил ему циничной усмешкой:
– Если я хоть что-то знаю о возвратившихся из похода крестоносцах, в подкладке их одежды обязательно найдутся несколько золотых монет. Так что, надеюсь, голодать вы не будете!
Сержант увел Фитцхая из кабинета, а Джон и шериф остались, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию.
– Что ж, Джон, должен признать, что наши совместные попытки в конечном итоге позволили добиться определенных результатов, хотя я мог бы справиться и без этого нововведенного коронерства.
Джон едва удержался от резкого ответа.
– Во-первых, если бы я не провел расследование, вы никогда бы и не узнали о существовании Алана Фитцхая. Это ведь я отправил писаря в Хоунитон, и он привез оттуда информацию.
Шериф предпочел пропустить очевидную истину мимо ушей. Он поднялся с колченогого табурета.
– Я вот что думаю: он убил или нет? Не доверяю я ему, настолько не доверяю, что не подпустил бы на расстояние вытянутого меча.
Последняя реплика придала смелости Томасу, и он вступил в дискуссию:
– Пока я не сообщил ему, что человек в зеленой одежде погиб, Фитцхай разговаривал с удовольствием, все рассказывал. Если бы он был как-то замешан в убийстве, вряд ли он стал бы говорить вообще.
Джон кивнул, соглашаясь с доводами писаря: – Я не стал бы судить предвзято, Ричард. Впрочем, первое, что нам предстоит сделать, – это убедиться, что наш покойник – действительно Хьюберт де Бонвилль. Думаю, никто не станет протестовать, если я скажу, что Фитцхай потчует нас порцией лжи.
– Позвольте мне не согласиться, коронер. Зачем было ему что-то говорить, если убитый – не де Бонвилль? Пусть без особой охоты, но Фитцхай в конце концов признал, что был с ним знаком. Готов поставить фунт против пенса, что он виновен и в его смерти.
– При проведении расследования я буду исходить из того, что мы не знаем личности убитого, – до тех пор, пока кто-нибудь из родственников де Бонвилля не подтвердит, что это он. Значит, это то, что нам предстоит выяснить в ближайшее время.
Ричард де Ревелль натянул пару элегантных перчаток с широкими манжетами, готовый покинуть кабинет коронера.
– Мне все равно, чем вы там будете заниматься во время расследования, Джон. Все, что мне нужно, – это преступник, суд и казнь.
Джон недовольно хмыкнул, – привычка Гвина оказалась прилипчивой. Он придерживался скептического мнения о представлениях шерифа о справедливости – даже в век, который не славился справедливостью и благородством.
Де Ревелль решил, что он уделил коронеру достаточно своего драгоценного времени, и вышел из кабинета в сопровождении сержанта. Джон и его помощники остались в одиночестве.
Молчаливый великан из Корнуолла отделился от стены, разлил на троих остатки эля и устроился с кружкой на подоконнике.
Джон опустился на свой стул, все еще теплый после зада шерифа.
– Нам надо поехать в Питер-Тейви навестить семейство де Бонвилль. А потом им придется прибыть в Вайдкоум, чтобы опознать покойника.
Томас поперхнулся, едва не выронив кружку с пивом, и истово перекрестился:
– Так он же похоронен! Он уже сгнил там, наверное! – выдавил он с отвращением на лице. – Как можно просить брата или кого там еще смотреть на члена семьи в таком состоянии? И как они смогут при этом определить, действительно ли покойник – их родственник, если от него ничего не осталось?
– Ничего с ним не случилось, не сгнил он за несколько дней в земле, – покойники в сырой земле хорошо сохраняются. – Гвина, похоже, ничуть не обеспокоила перспектива извлечения мертвеца из могилы на белый свет.
Коронер с ним согласился:
– Погода стоит холодная и сырая, а могила – лучшее место, чтобы замедлить разложение. Даже если по лицу они его не опознают, телосложения, волос и, в первую очередь, родимого пятна будет достаточно; кроме того, мы покажем им одежду и оружие.
Писаря, казалось, слова коронера не убедили, однако его мнение никто принимать в расчет не собирался.
Гвин влил в себя остатки пива из кувшина и вытер густые усы тыльной стороной ладони.
– А из Алана Фитцхая надо еще выдавить всю правду. Клянусь, он рассказал нам только половину истории.
Томас кивнул – точно как птица, клюющая зерно.
– Он скрывает что-то, боится выставить себя в невыгодном свете.
Пожав плечами, Джон поднялся из-за стола.
– Может, вы оба правы, только хвататься за все сразу мы не будем. Итак, завтра прямо с утра мы отправляемся в Дартмур. Ты, Томас, остановишься в Вайдкоуме и организуешь все, пусть к нашему приезду покойника выкопают. Мы с Гвином поедем дальше, в долину Тейви, сообщим печальную весть семье и привезем кого-нибудь, чтобы опознать тело.
Когда коронер вышел из комнаты, писарь не знал, должен ли он радоваться, что ему не придется проехать на несчастном муле несколько лишних миль по болотам, или дрожать при мысли о том, что в Вайдкоуме ему предстоит заниматься извлечением из могилы трупа.
Глава десятая,
в которой коронер Джон пересекает Дартмур
Перемирие сэра Джона с женой длилось недолго. Хотя она и помогла ему убедить шерифа привезти Алана Фитцхая из Хоунитона, Матильда, тем не менее, по-прежнему пребывала в раздраженном состоянии из-за того, что супруг постоянно пренебрегает ею, предпочитая заниматься коронерскими обязанностями. Когда вскоре после полудня Джон появился дома и сообщил, что, скорее всего, в ближайшие два дня его дома не будет, настрой Матильды сменился на едкий сарказм. Она, как обычно, сидела в своей опочивальне, Люсиль с кислой миной заплетала ее волосы в косу, и Матильда уставилась на мужа из-под тяжелых век:
– Ну вот, очередной повод, чтобы прокатиться в свое удовольствие, оставив меня в одиночестве! Я тебе уже говорила, и снова повторю. Почему ты не можешь отправить вместо себя своего неотесанного корнуолльца или извращенца-священника?
Джон, и без того не отличавшийся терпеливостью, в этот раз не выдержал.
– И ты называешь это «прокатиться в свое удовольствие»? Восемь часов в седле, через весь Дартмур, в тумане, под дождем, чтобы повидать старого больного рыцаря, затем пять часов езды назад, в Вайдкоум в компании скорбящих родственников, чтобы опознать разлагающийся труп. И это, по-твоему, «прокатиться в свое удовольствие»?
На Матильду его доводы не подействовали:
– Пивнушки, грубые приятели – солдаты и шлюхи – вот твои главные интересы, насколько я поняла за долгие годы горького опыта совместной жизни.
Муж угрожающе навис над ней, словно черный ястреб, парящий над жирным голубем.
– И чем, по-твоему, я должен заниматься, женщина? – прорычал он. – Сидеть и вышивать белье, как ты?
– Вести себя, как другие мужчины твоего ранга! – парировала Матильда. – Сидеть у камина, заиметь друзей среди влиятельных людей города. Приглашать их покушать у нас, получать больше приглашений от них на собрания советов и гильдий. Играть свою роль в жизни города.
Джон отскочил от нее как ошпаренный:
– О да! Вести бесконечные разговоры о цене баранины или сплетничать о последних скандалах в Винчестере! Нет уж, премного благодарен, Матильда. Может, когда впаду в старческий маразм, потеряю все волосы, зубы и мозги, я и займусь этим, но до тех пор, пока я в состоянии держаться в седле и поднять охотничье копье, на такое поведение не рассчитывай.
Матильда в сердцах отшвырнула шитье:
– Ну, конечно, конь, копье, охота да войны! Дорогой муженек, в жизни, кроме них, существует еще очень многое. Почему ты никогда не ходишь на богослужения, разве что когда я тебя заставляю? Ты никогда не молишься, ты игнорируешь святое писание, а к священникам относишься презрительно.
Джон поддел ногой табурет, который отлетел в другой конец комнаты.
– Неправда, Матильда! Джон из Алекона и Джон Эксетерский – мои хорошие друзья, а они, между прочим, из самых уважаемых кафедральных священников.
