Он пожал плечами:
– Такие вещи то и дело случаются, сэр. Не стоит придавать им слишком большое значение.
– Мы с вами думаем одинаково, – сказал я. – Но мне нужны свидетели, чтобы снять обвинение с моего друга.
– Вы даже не представляете, – сказал мне мистер Гростон, – как легко человек с моими способностями может найти людей, которые случайно вспомнят, как видели то, чего никто и не подозревал, что они видели. Вы должны мне дать необходимые сведения, а я найду для вас этих свидетелей.
– Очень хорошо, – сказал я. – Человека, о котором идет речь, зовут, скажем, Элиас Гордон. Его обвиняют в убийстве человека по имени Бенджамин Уивер.
Гростон вскинул брови:
– Вот это да: Уивер мертв! Давно не слышал такой хорошей новости. – Впервые за время разговора он поднял голову и встретился со мной взглядом. Я только предполагал, что он тоже знает меня в лицо, но он тотчас понял, что допустил ошибку. – Ой! – сказал он.
– Да. А теперь побеседуем, мистер Гростон. Для начала вы скажете мне, кто вас нанял, чтобы вы нашли свидетелей на мой процесс.
Он хотел бежать, но я вовремя вскочил и схватил его за руку.
– Я не стану отвечать на ваши вопросы.
– Может быть, вы измените свое решение, – сказал я, – если я засуну вашу голову в этот ночной горшок и буду держать там до тех пор, пока вы не захлебнетесь в собственном дерьме.
Не дожидаясь, пока он обдумает предложенный вариант, я перебрался на его сторону прилавка, одной рукой ухватил его за жирные волосы, а другой с силой пригнул его голову вниз, к горшку. Осуществить задуманное, однако, было не так просто – я же не хотел измазаться в его дерьме, – но в итоге мне удалось опустить его голову в горшок и держать ее там минуты две, при этом ни одной капли фекалий не попало на мой костюм.
Когда я почувствовал, что он фактически перестал сопротивляться, я вытащил его голову из горшка и повалил его на пол. Я предусмотрительно отошел немного назад на случай, если бы он вздумал отряхиваться, как собака, разбрызгивая дерьмо во все стороны. Но Гростон только тяжело дышал, кашлял и тер глаза.
– Мерзавец, – прохрипел он, – ты с ума сошел, так со мной обращаться?
– Возможно, это немного грубовато, но мне ничего не стоит повторить. Спрашиваю еще раз: кто заказал этих свидетелей?
Он смотрел на меня, не зная, что делать, но когда я шагнул к нему, он решил, что лучше все рассказать.
– Черт тебя побери, – заорал он, – я не знаю, кто это! Просто человек, которого я раньше не видел.
– Не верю, – сказал я.
Приблизившись, я схватил его за волосы и снова ткнул головой в горшок. На этот раз я держал ее в горшке немного дольше, чем это было необходимо. Он бился, дрожал и толкался, но я не отпускал его, пока не почувствовал, что сопротивление слабеет. Тогда я отпустил его голову и повалил Гростона на пол.
Выпучив глаза, он кашлял отвратительной слизью. Попытался что-то сказать, но зашелся в кашле. Его едва не вырвало. Наконец он обрел голос:
– Иди ты к черту, Уивер! Ты чуть меня не утопил.
– Если ты не станешь отвечать на мои вопросы, – сказал я, – мне будет наплевать, останешься ты в живых или нет.
Он затряс головой:
– Я уже сказал, что не знаю, кто он. Я никогда его раньше не видел. Это был обычный человек. Не высокий, не низкий. Не молодой, не старый. Не приятный, не противный. Я вообще плохо его помню. Кроме того, что он щедро заплатил, и этого было достаточно.
Я снова схватил его за волосы и потащил к горшку.
– На этот раз ты так легко не отделаешься.
– Не надо! – завопил он. – Не надо! Я сказал! Я рассказал все! Хочешь, чтобы я придумал имя? Я придумаю, если ты меня не отпустишь.
Я отпустил его и вздохнул. У меня было впечатление, что он говорит правду. Возможно, я догадывался об этом с самого начала и только воспользовался возможностью наказать его.
– Кто такой Джонсон? Оба свидетеля ссылались на него.
Он грустно покачал своей измазанной дерьмом головой.
– Я не знаю, кто он. Человек, заплативший мне, только велел, чтобы свидетели сказали, как вы упоминали это имя – чтобы складывалось впечатление, будто вы его агент.
Я приблизился к нему, и он снова завопил:
– Не трогайте меня! Я больше ничего не знаю! Это все, что я знаю! Я все сказал! Больше мне ничего не известно! Кроме…
– Кроме чего?
– Он сказал – если вы придете сюда и будете о нем расспрашивать, дать вам кое-что.
Я был изумлен.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что сказал. – Гростон встал и утер лицо, при этом фекалии потекли вниз по его шее. – Мне это показалось странным. Я спросил, с какой стати вы придете сюда, если, по всей вероятности, вас должны вздернуть. Он сказал, что всякое бывает, и, если вы действительно придете, я должен дать вам кое-что. Они увядали, но он дал мне денег, чтобы я покупал каждый день новую, на всякий случай.
– О чем ты говоришь? Увядали? Новую?
Он засуетился, ища что-то под прилавком, бормоча про себя, что не покупал новую ни сегодня, ни вчера, но где-то одна должна быть. Я внимательно следил за каждым движением Гростона, опасаясь, что он достанет оружие, но мои опасения были напрасны. Наконец он нашел то, что искал, и протянул мне дрожащей рукой.
– Вот, – сказал он. – Возьмите.
Мне было необязательно это брать. Не это было важно. Важна была сама вещь, ее смысл. Мне оставили белую розу. Та, которую мне протягивали, была увядшая и засохшая, но она не потеряла своей силы. Белая роза.
Символ якобитов.
В тот вечер Элиас застал меня не в самом лучшем расположении духа. Мы снова выбрали таверну, в которой раньше никогда не бывали. В таверне было шумновато, что объяснялось большим скоплением горластых пьяниц, по виду в основном бакалейщиков, которые любили громко смеяться без причины, петь, фальшивя, и отплясывать сумасшедшую джигу с пухлой и не первой молодости женой трактирщика. Мы с Элиасом склонились за нашим столом, словно это могло спасти нас от клубов табачного дыма, окутавшего помещение.
– Белая роза, – сказал он. – Это плохо.
– Почему якобиты меня преследуют?
– Сомневаюсь, что это они. Скорее всего кто-то хочет, чтобы ты подумал, будто они тебя преследуют. Якобиты не любят играть в игры. Они действуют тихо и наносят удар незаметно. Я думаю, это обман.
– Или это все же якобиты – оставили розу специально, чтобы я решил, будто это обман, и не стал подозревать их.
– Нельзя исключать и такой возможности, – кивнул он.
– Выходит, я узнал только, что узнавать нечего.
Он покачал головой.
– А если бы было что узнать, – спросил он, – это тебе помогло бы?
– Вероятно, придется снова навестить Роули. Если я отрежу ему второе ухо, может быть, на этот раз он скажет мне правду.
– Это чрезвычайно опасный план, – сказал он, – и, к счастью, неосуществимый. Я слышал, что для поправления здоровья он отправился в свой загородный дом. Так что Роули для тебя недоступен.
– Кроме того, уверен, его хорошо защищают.
– Это точно. Как все запутано! Знай мы с самого начала, что этот твой Аффорд – якобит, я бы тебе посоветовал никогда с ним не связываться.
Я пожал плечами:
– Белая роза, ну и что. Не вижу большой разницы. Насколько я теперь понимаю, половина населения страны – якобиты. Одним больше, одним меньше – не имеет значения.
– Речь не о каком-то грабителе, который поднимает стакан за здоровье короля. – Тут он провел рукой над своим стаканом, повторив тайный знак шотландских якобитов: так они пьют за Претендента, когда опасаются, что поблизости могут быть ганноверские шпионы. Это означало «король за морем». – Аффорд – священник Англиканской церкви, Уивер. Если он якобит, тогда, вероятно, он имеет очень хорошие связи на самом верху.
– Откуда взяться якобитам в Англиканской церкви? Претендента же не любят именно потому, что боятся, как бы он не вернул католичество!
– Да, но среди англикан есть и тяготеющие к Риму, не считающие, что имеют право выбирать монарха. Многие отказались приносить клятву верности новому королю после того, как отец Претендента покинул трон. Когда-то они имели огромное влияние в Англиканской церкви и теперь полагают, что никто, кроме Претендента, не сможет им это влияние вернуть.
– Похоже, Норт полагает, что, несмотря на свои симпатии, в действительности Аффорду нечего предложить, кроме пустословия. Сомневаюсь, чтобы якобиты доверились такому человеку.
– Трудно сказать. Может быть, у него есть что-то, что им нужно. Или мистер Норт испытывает такую неприязнь к Аффорду, что видит одни лишь слабости там, где, возможно, скрываются достоинства. Знаешь ли, якобиты уцелели потому, что особо себя не рекламировали. Поэтому у меня вызывает недоверие эта роза. Эти люди подобны иезуитам. Они маскируются. Они действуют исподтишка. Они проникают в тыл противника.
