Делегатов встретил генерал-губернатор Кук-Коллис, который произнес торжественную и прочувствованную речь о старинной дружбе Великобритании и Грузии, о том, какую огромную роль в процветании Закавказья играет присутствие английского оккупационного корпуса и как важна, следовательно, миссия закавказских делегатов, которые намеревались убедить конференцию в необходимости оставить английских солдат в Закавказье – или как минимум в Батумской области, которая, по сути, является воротами в это самое Закавказье.
Один из участников делегации, который, к счастью, владел английским, ответил на губернаторскую речь столь же торжественно, но, в духе грузинского застольного красноречия, еще более цветисто. В его речи гордо парили горные орлы и грозно рычали британские львы, гнусные вражеские шакалы трусливо прятались в зарослях… Словом, это была не речь, а, скорее, тост, и после нее все участники церемонии дружно повалили за стол.
В это время у ворот миссии появилась забавная парочка – худой бледный господин в белом сюртуке и шляпе, в котором часовые узнали переводчика Артура Морли, и его разбитная подружка, которая уже приходила с ним недавно и напропалую кокетничала с солдатами… Такую смазливую и веселую мисс трудно было забыть!
Мистер Морли прикрывал лицо платком – видимо, он умудрился простудиться – в такую-то жару!
Он вообще был несколько странный, поговаривали, что он не джентльмен… Тем не менее он сотрудник миссии. Солдаты взяли на караул, привратник открыл калитку и пропустил переводчика и его пассию.
Стол был по-кавказски обилен и разнообразен – здесь были и дымящиеся шашлыки, и ароматные кебабы, и знаменитый барашек по-имеретински, и сациви в ореховой подливке, и душистая зелень… но когда от созерцания всего этого великолепия гости перешли к трапезе, за столом вместо обычной в Грузии оживленной беседы воцарилось натянутое молчание.
Есть все, что украшало стол, было невозможно.
Шашлыки были жесткими, как подошва. И отдавали не ароматом благородного вина, в котором хороший повар вымачивает баранину, а какой-то тухлятиной.
Куры из сациви помнили, по-видимому, восстание Шамиля, и разгрызть кусок такой долгожительницы без риска потерять несколько зубов было невозможно, тем более что в ореховой подливке попадались камешки, а по вкусу она напоминала не то татарское средство для чистки медной посуды, не то сапожную ваксу, не то персидский порошок от насекомых. Хуже всего обстояло дело со знаменитым барашком. Он был не только почти сырым, но даже плохо освежеванным – кое-кому из гостей попадались куски с шерстью, а одному из сотрудников миссии показалось даже, что несчастное животное подает признаки жизни…
Разумеется, знаменитые грузинские вина были выше всяческих похвал, но с закусками вышло явное фиаско.
Третий советник подумал, что ему не зря вспомнился остров Борнео и дикая обезьяна Оранг-Утан, и распорядился, чтобы во избежание дипломатического скандала принесли восточные сладости.
Тем временем у ворот миссии разворачивалось следующее действие драмы.
По подъездной аллее, украшенной темными свечами кипарисов, к воротам медленно приближалась странная процессия: на нескольких ослах ехали закутанные в грубые холщовые покрывала нищенки, еще несколько человек – видимо, слепые – брели следом, держась друг за друга… Бравые Томми возле ворот не повели и бровью, сохраняя традиционное британское хладнокровие. И что, собственно, за невидаль – в этой дикой восточной стране всякого навидаешься, а уж нищих-то здесь пруд пруди…
Поравнявшись с воротами, процессия остановилась. Один из убогих – глава этого увечного сообщества – подошел к часовым и, протянув, как и полагается нищему, руку, произнес что-то жалостливое на неизвестном солдатам короля языке.
Впрочем, солдаты его величества не знали ни одного языка, кроме английского, и считали, что все эти дикари должны научиться говорить по-человечески, то есть по-английски. Ближайший к нахальному нищему часовой выучил одну очень полезную русскую фразу, которую он и произнес немедленно:
– Пошел вон!
На это отвратительный попрошайка ответил злобным ругательством на своем варварском языке. В то же мгновение в руке у него оказалось, словно вылившаяся из рукава живая ртуть, короткое широкое лезвие. Нищий резко взмахнул рукой, которую только что протягивал за подаянием, и располосовал горло несчастного Томми от уха до уха. Англичанин широко открыл голубые глаза от изумления – он никак не ожидал от грязного дикаря такой наглости – и хотел сурово прикрикнуть на мерзавца… Но вместо крика из его рта вылетели только кровавые пузыри, а из широко разошедшейся раны хлынула на мундир алая кипящая кровь… Несчастный англичанин грянулся оземь в полный рост, окропив пыльную батумскую землю чистой британской кровью. Второй часовой схватился за винтовку – замечательный английский карабин «ли-энфилд», приставленный к ноге, но не успел закончить это движение, потому что еще один убогий с несвойственной для калеки ловкостью метнул тяжелый вороненый клинок, который вонзился чуть ниже правого уха англичанина, прервав в самом начале его военную карьеру.
Нищие преобразились: они побросали свои костыли и палки, сбросили холщовые рубища и лохмотья и превратились в крепких молодцеватых мужчин, смуглых и темноволосых, одетых в аккуратную полувоенную форму без знаков различия. Они быстро разобрали поклажу осликов, в которой оказались короткоствольные немецкие карабины «маузер».
В то время, когда за стенами миссии разворачивалась почти безмолвная, но кровавая драма, изнутри к воротам мягкой пружинистой походкой приблизился худощавый бледный человек в белом сюртуке и шляпе. Привратник, которого слегка разморило на жарком батумском солнце, привстал и протер глаза. Опять этот Морли, на этот раз один… Где он оставил свою пассию и почему выходит из миссии, когда там происходит такой важный прием? Эти вопросы, может быть, и мелькнули в голове привратника, но кто он такой, чтобы задавать вопросы? Он повернулся спиной к переводчику, чтобы открыть ему калитку, и в то же мгновение на его шее захлестнулся тонкий шелковый шнурок.
Привратник захрипел, забился в конвульсиях… он попытался вывернуться, освободиться от ужасной удавки, но она глубоко врезалась в горло. Последним усилием он развернулся лицом к своему убийце… Это страшное, хищное, напряженное лицо, этот человек – вовсе не переводчик Артур Морли!
С этой мыслью привратник расстался с жизнью.
Бледный мужчина в белом сюртуке вгляделся в его глаза и, убедившись, что привратник мертв, оттолкнул в сторону его тяжелое обмякшее тело и потянулся к запору калитки. Открывая щеколду, он нечаянно защемил руку. Слегка поморщившись от боли, он зашипел, как рассерженная змея, и произнес странное короткое слово:
– Шейс-с-с!
Калитка отворилась, и на территорию миссии один за другим пробежали несколько смуглых темноволосых мужчин в полувоенной форме без знаков различия, вооруженных короткоствольными немецкими карабинами.
Главное здание миссии и несколько служебных построек были живописно разбросаны среди роскошного субтропического сада. Перебегая от дерева к дереву, нападавшие начали постепенно приближаться к резиденции генерал-губернатора. Они двигались, стараясь не выходить на центральную аллею, поэтому на пути у них оказалось одноэтажное белое строение кухни. Один из нищих обошел кухню и, передергивая затвор, выглянул из-за угла. Там он увидел сидящего на корточках ребенка. Он собрался было ударить мальчишку прикладом, чтобы тот не известил англичан испуганным криком о нападении, но сорванец поднял на янычара лицо, и тот на долю секунды растерялся, увидев совершенно взрослую и крайне злобную физиономию толстого рыжего карлика. Черевичка выразительно прижал палец к губам, и тут же растерянный турок упал как подкошенный – на затылок ему обрушилась короткая дубовая дубинка. Плечистый одноглазый разбойник с лицом евангельского Вараввы тихо хихикнул и подмигнул Черевичке: на пару они убили таким манером не одного зазевавшегося олуха.
В ту же минуту на турок, кравшихся мимо здания кухни, было совершено абсолютно неожиданное нападение.
Окна кухни разом отворились, и на затаившихся воинов султана обрушились потоки кипящего супа, который, кстати, ни на что другое не годился, потому что был совершенно несъедобен. Котлы с этим супом заранее кипели на огромной плите, и теперь, по команде звероподобного Ибрагима, их содержимое выплеснули на крадущихся янычар.
Обваренные турки с истошными воплями шарахнулись от окон. Их командир, счастливо избежавший кипящей напасти, ругаясь последними турецкими словами, собирал свой изувеченный и деморализованный отряд. Страшные вопли ошпаренных сделали невозможным дальнейшее бесшумное продвижение, и турки попытались обстрелять неизвестных врагов, но за окнами кухни уже никого не было видно. Тогда главный янычар распорядился взять кухню штурмом – продвигаться дальше к резиденции генерал-губернатора, оставив противника в тылу, было слишком опасно.
