Полковник Секеринский прибыл, чтобы доложить о скором завершении операции. Но слушать его не стали. Граф Толстой обрушил на него молнии.
— Вы что себе позволяете, полковник? — говорил он тихим голосом. — Устраивать расстрелы ни в чем не повинных людей? Вы что думаете, вам все позволено? Я быстро приведу вас в чувство. Что это вы там за кашу заварили? Как смели подвергать обыску достойного человека, блестящего чиновника министерства финансов и помощника уважаемого Сергея Юльевича Витте? Погонов лишиться хотите? Так я не посмотрю на ваши предыдущие заслуги. Вылетите из столицы в глухую провинцию, будете там свиней гонять. Немедленно все прекратить! То, что наделали, немедленно закончить. Господину Риберу принести личные извинения. И чтобы духу от ваших блестящих успехов не осталось. У вас есть вопросы?
Секеринский стоял перед министром навытяжку, бледный и совершенно несчастный. К такому обороту он готов не был. Новая перспектива открывалась ясно: никаких приказов у него нет, все было сказано устно и полунамеками. Значит, во всем виноват только он. Запустил рискованную операцию по собственной воле. И поставил под удар достойных, и самое главное — ни в чем не повинных людей. Да за такое в Сибирь могут отправить руководить глухим жандармским округом. Тут уж надо постараться, чтобы свою шкуру спасти. Слишком хотел выслужиться, слишком хотел стать нужным и полезным лично министру, и вот результат. Стоило приблизиться к «горнилу власти», как обжег крылышки. Как бы теперь не сгореть совсем.
Полковник отрапортовал, что приказ будет выполнен немедленно и в точности.
— Очень на это надеюсь, — сказал граф Толстой. — Поторопитесь, полковник. И чтобы никаких глупостей больше.
Про себя же Дмитрий Андреевич решил: если из-за этого субъекта возникнут неприятности с Витте, принесет Секеринского в жертву новой и такой выгодной дружбе. Без сожалений. На алтарь, так сказать, золотого рубля.
Эхо выстрела неслось мимо обнаженных деревьев. Стая ворон разлеталась, каркая в панике, кружась невысоко и снова рассаживаясь на сырых ветвях. В Лесном парке было сыро и промозгло. На дорожках лежала корка подмороженного льда, здесь было холоднее, чем в столице. Ванзаров шел, ориентируясь на эхо. Миновав поворот тропинки, он заметил фигуру с ружьем, нацеленным в стаю ворон. Чтобы не мешать, Ванзаров помедлил.
Оружейный ствол выплюнул снопы огня и пороховой дым. Вороны подняли грай, но одна черная тень свалилась в дальний сугроб.
— Отличный выстрел! — крикнул Ванзаров и пошел по снегу прямиком к стрелку.
Немуров вытащил стреляные гильзы, пускавшие дымки, бросил под ноги и зарядил новые.
— Как меня нашли?
— В министерстве сказали, что были утром и сразу уехали, сославшись на отпуск. У вас дома меня направили сюда. Ну а в парке шел по телам несчастных ворон.
Ружье было вскинуто. Последовал быстрый прицел и двойной залп.
— Поздравляю, еще одна птичка пала, — сказал Ванзаров.
— Олимпиада потеряна, надо как-то поддерживать форму, — ответил Немуров. — Хотите расспросить, что я видел вчера вечером? Напрасно потратите время…
— Рассчитывал потратить его с пользой.
— Очень зря. Я ничем вам не помогу… Признаюсь сразу: ничего не видел. Куда больше меня интересовал виски, чем тост Бобби и его счеты с Лунным Лисом. Больше мне сказать нечего.
Дробовые патроны вошли в дуло, ружье защелкнулось.
— Не заметили, что случилось с портфелем, который держал Бобби?
Вместо ответа Немуров прицелился и выстрелил, уменьшая воронью стаю еще на одну особь.
— Трудно смотреть по сторонам, когда наслаждаешься старым виски, — сказал он.
Ванзаров согласно кивнул.
— Выдержанный виски — приятная вещь. Особенно когда им убивают.
Немуров забыл про стреляные гильзы.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что вашего друга убили изощренным способом, — ответил Ванзаров.
— Князь мне не друг, — сказа Немуров. — Вернее, он всем друг.
— И Риберу?
— Ему в особенности, — винтовка изготовилась к стрельбе.
— Полагаете, Рибер мог убить Бобби?
Стволы дрогнули, выстрел пришелся по веткам. Вороны отметили промах торжествующим карканьем. Немуров положил ружье на плечо.
— Это уж как придется…
Ванзаров скинул с ботинка налипший комок снега.
— Скажите, Немуров, что вас заставляет играть роль дрессированной собачки Григория Ивановича Рибера? Он же вас за собой в заоблачные выси не потащит. Воспользуется и выбросит как ненужную вещь.
— Спасибо за откровенность.
— Не за что, — ответил Ванзаров. — Сами это знаете. Вы уверены, что Рибер подстроил все эти дурацкие пари с Бобби, а когда ему стало невыгодно, хладнокровно отравил его?
— Вы слишком резво взяли…
— А как по-вашему?
Немуров потоптал ботинками снежную корку, оставляя след от каблука.
— Вы плохо представляете себе Рибера, — сказал он. — Это человек, который пойдет на все ради осуществления своих желаний. И так во всем. В спорте, в денежной реформе, в… ну, во всем. Люди нужны ему только для того, чтобы добиваться своего. Он требует рабской верности, а взамен обещает райские кущи. Трудно устоять перед таким соблазном.
— Хотите сказать, что Риберу не было нужды убивать Бобби потому, что он ему был нужен?
— Вам видней.
— Я имел честь общаться с его невестой, Женечкой Березиной, барышней милой, строгой и очень правильного воспитания… — сказал Ванзаров, наблюдая за тем, как Немуров реагирует на его слова. — У меня сложилось твердое убеждение: Женечка не только не любит своего жениха, но, откровенно говоря, презирает его.
— Я не желаю это обсуждать, — сказал Немуров, стиснув ружье. — И вам не советую.
— Благодарю за откровенность, — Ванзаров поклонился. — В таком случае можно сделать единственный вывод: Олимпиада Звягинцева, невеста князя Бобби, имеет роман с Рибером.
— Это вы сказали, а не я… Да что там… Ладно, скажу откровенно: это никто особо не скрывает. Я же говорил, что мой начальник всегда добивается того, чего хочет.
— Такое положение всех устраивает?
— Что в нем плохого? Любовница будет неплохо пристроена. Доброму другу, кроме приданого невесты, была обещана выгодная должность в министерстве, правда, в обмен на поездку в Афины. Липа получает титул и мужа, который будет закрывать глаза на ее похождения. И все довольны.
— А Женечка?
— Оставьте ее в покое! — закричал Немуров. — Она тут совершенно ни при чем.
— Предпочитаю не спорить с человеком с ружьем, — сказал Ванзаров. — Вы сказали более чем достаточно. Благодарю вас, вы мне очень помогли. Кстати, вас случайно никто не расспрашивал про Лунного Лиса?
— Граве вчера приставал. Все выспрашивал: кто такой, да не Рибер ли это случайно?
— И что ему ответили?
— Сказал, чтобы не приставал с глупостями. Он что-то в блокнотике черкнул и удалился с чрезвычайно загадочным выражением на физиономии. Вот его Рибер откровенно презирает. Из всей команды его одного держат на некотором отдалении. Лучше бы тренировками занимался.
— Перед Олимпиадой тренировки обязательны, — сказал Ванзаров, старательно рассматривая снег.
Немуров отвернулся, показывая, что разговор исчерпан, и занялся перезарядкой.
— Позвольте последний вопрос…
— Только поскорее, вороны заждались.
— Припомните, кто из членов команды увлекался химией?
— У нас все больше специалисты по бегу или гимнастике, — ответил Немуров. — Хотя… князь Урусов, кажется, закончил химический факультет. Но это так, от лени…
Остывшее ружье поднялось на позицию и ударило по вороньей стае. Парк в Лесном затрясло от птичьих криков.
Чемоданы словно смеялись над ним, раззявив рты. Граве с досады пнул крышку одного из них ногой. Чемодан захлопнулся, но легче не стал. Он так легко поддался на шантаж Стеньки-Обуха потому, что надеялся на козырь в рукаве. Сегодня утром поезд должен был уносить его в Одессу, а дальше в Грецию. Куда воровской старшина никогда не дотянется. А потом все как-нибудь утряслось бы. Нашли бы воры Лунного Лиса и без его помощи. Козырь оказался бит. Олимпиада прикрылась, покидать столицу запрещено. От воров Граве еще бы попробовал скрыться. Тут бы любой поезд в любое направление сгодился. Но играть в догонялки с полицией не хотелось. Чего доброго, повесят всех собак. Придется продолжать игру в сыщика. Хотя игра эта ему порядком поднадоела.
Он достал блокнотик и развернул на главной странице. Новых записей не прибавилось. Только вопросительные знаки. Да еще князь Бобби был вычеркнут из подозреваемых. Что делать дальше, Граве категорически не представлял. Из жизненных затруднений он всегда находил простые выходы: отправиться в атлетический манеж, отправиться в ресторан или отправиться на прогулку. Соблюдать спортивный режим или поддерживать форму не было никакого смысла, а гулять по сырости — удовольствия никакого. Из всего разнообразия Граве выбрал ресторан. Для обеда было еще преступно рано, а завтракать неприлично поздно. Поэтому его выбор пал на «Вену», где можно посидеть за бокалом вина, послушать, как непризнанные гении в живописи, литературе и театре рассуждают об искусстве. Тоже в своем роде театр.
