– О нет! – произнес он с той же самой язвительной улыбкой. – Если они заметят изъян в своих доказательствах, – а они его непременно заметят, – они могут повернуть дело совсем по-другому, и тогда мне придется еще тяжелее.
– Но как они могут повернуть дело в другую сторону?
– Ну вот, например… Что, если я заранее подрезал шнур от звонка?
Дженнифер собралась что-то сказать, но вовремя остановилась.
– Понимаешь? До того как Хлорис приезжает в «Пристань», я иду к ней в спальню и режу шнур. Он у меня наготове. Я так ломлюсь в дверь, что любой, кто находится внутри, обязательно ее откроет. И вот в темноте я…
– Прекрати! Пожалуйста!
– Я просто показал тебе, в чем можно меня обвинить.
– Значит, у тебя нет выхода?
– Нет, есть! – парировал он. – Я могу доказать свою невиновность полностью, доказав всего один пункт. И этот пункт, Дженни… – Филип вдруг замолчал. Натянув вожжи, он пустил лошадку очень легким галопом. – Застава Гайд-парка! – пробормотал он. – На первый взгляд все тихо. Достаточно уплатить подорожную… Но если сюда уже дошли вести с Боу-стрит…
Очевидно, вести еще не дошли. Длинные белые ворота со скрипом растворились, Филип заплатил шестипенсовик дружелюбному пожилому охраннику в бакенбардах, который изъяснялся на таком простонародном языке, что они почти ничего не поняли. Вроде бы сторож отпустил комплимент в адрес Дженнифер и величественно поклонился, когда их двуколка отбыла в сторону поросшей зеленью загородной Пика-дилли.
– Какой еще пункт? – не сдавалась Дженнифер. – Что ты собираешься доказать?
– Извини, милая. Сейчас не время.
– Почему?
Филип смерил ее загадочным взглядом:
– До сих пор мы встретили очень мало экипажей. Не успеем мы проехать и половины Пикадилли, как начнется движение, и оно будет все сильнее и сильнее. Я не правил лошадьми с детства – не хочу столкнуться или стать участником уличного происшествия, которое привлечет к нам внимание… и…
– Что?
– Дженни, постарайся не обижаться на оскорбления. Стисни зубы покрепче и терпи.
– Какие оскорбления?
Он не ответил. Но вскоре она все поняла.
Поездку, которая продолжалась почти час, Дженнифер впоследствии старалась вычеркнуть из памяти, как ночной кошмар, которого никогда не было. Однако все было реально, как и каменные булыжники, живо, как система канализации.
Она, разумеется, слышала и читала и даже однажды или дважды видела то, что называется трущобами. Однако она и помыслить не могла, и менее того – не могла представить своим осязанием и обонянием те трущобы, что лежали вокруг Грейт-Ньюпорт-стрит. Хотя ей было все равно, чем занимаются их обитатели, ее слух восставал против того, что они говорили. Непристойность уличной брани, не заглушаемой даже скрипом колес по булыжнику, так смутила ее, что она не поднимала глаз. Она чувствовала, что Филип так же смущен.
Не обошлось и без происшествий. Несмотря на прекрасное знание карт, Филип забыл, что в то время нельзя было проехать от Ковентри-стрит на Лестер-Сквер. Нужно было ехать кругом, по Уитком-стрит.
Один раз в давке они сцепились колесами с другой двуколкой. И потом, на узком выезде с восточной стороны Лестер-Сквер, Филип встал и обменялся парочкой ужасных ударов хлыстом с кучером наемного экипажа, который пытался прижать его к линии каменных тумб, обозначавших границу тротуара.
Спор закончился тем, что Филип с размаху хлестнул кучера по губам. Брызнула кровь, и показалось, будто рот у его противника разъехался до ушей. Зеваки разразились хохотом. Филипу по чистой случайности удалось направить их двуколку в проем между двумя тяжелыми подводами и удрать в самые жуткие трущобы.
Дженнифер закрыла глаза. Ей казалось, что ее сейчас вырвет, однако ее даже не стошнило.
Несмотря ни на что, она твердо решилась не выказывать ни страха, ни отвращения. Она открыла глаза, но тут же закрыла их снова. По мере того как они продвигались на восток, пелена черного дыма становилась все гуще и гуще. Ей показалось, что вокруг стало тише и лошадка передвигается теперь легкой рысцой.
Она во второй раз открыла глаза. Филип, слегка дрожа, тем не менее легко и непринужденно сжимал в руках поводья. Он улыбнулся ей улыбкой из прошлого.
– Надеюсь, мадам, – заявил он в самой официальной манере, приличествующей восемнадцатому веку, – вам не сделалось дурно?
Что ж, пора и ей играть свою роль!
– Что вы, сэр, отчего же мне должно быть дурно? Ведь подобное зрелище мы видим всю жизнь.
(Правда ли? Неужели утонченные леди, пахнущие розами, знают о том, что творится на расстоянии чуть больше мили от их вылизанных порогов? Разве что по ночам, когда
они ездят в театр, но они путешествуют в закрытых каретах или портшезах.)
– Где мы, сэр?
– Это Длинный Акр, и мы приближаемся к его концу. Скоро мы подъедем к «Друри-Лейн». Вот сейчас повернем направо и окажемся на Грейт-Рассел-стрит, перед старушкой «Друри».
Сама улица, хотя и не считалась трущобами в полном смысле слова, была мрачной, застроенной высокими, закопченными домами. Филип прикусил губу.
– Однако, – продолжал он, – у меня есть и плохая новость. Чем ближе мы к театру, тем ближе и к полицейскому участку на Боу-стрит. Пожалуйста, смотри внимательно: если заметишь красный мундир и белые гетры, да еще и пистолет за поясом…
Почти тут же они увидели того, о ком он говорил.
Их кобылка, еле дыша после шестимильной пробежки, трусила по булыжникам Друри-Лейн. Завернув на Грейт-Рассел-стрит, они сразу увидели небритого сыщика, который куда-то устало брел впереди них. Грызя яблоко, он проталкивался сквозь толпу ребятишек, жаждавших посмотреть и пощупать наручники у него за поясом.
Двуколка проехала мимо, и сыщик оглянулся. Впереди слева на узкой Литл– Рассел-стрит уже виднелся огромный купол театра «Ройял» – таково официальное название театра «Друри-Лейн».
– Филип, – Дженнифер говорила тихо, не шевеля губами, – наверное, у них есть и приметы нашей двуколки?
– Ну и что? Мы проехали мимо дюжины двуколок такого же цвета. Но здесь нет почтовых станций, и…
Лошадь остановилась. И тут же двое чумазых мальчишек, которые вечно рыскали в округе, надеясь, что удастся заработать, придержав чью-нибудь лошадь, выбежали из-под портика. Филип спрыгнул с подножки и обошел двуколку кругом, чтобы помочь Дженнифер спуститься.
Остановившись на углу, сыщик внимательно смотрел на них, скаля гнилые зубы.
– Осторожно! – приказал Филип мальчишке, схватившему лошадь под уздцы. – Есть где-нибудь поблизости приличная конюшня?
Оба вскрикнули, что есть.
– Конюшня Барти, командир! На Уобэн-стрит, что насупротив паба «Лев и ягненок», вон где!
– Править умеете?
Оба мальчишки закивали.
– Вот вам флорин. Отведите ее к Барти да велите почистить как следует. Скажите… от его светлости.
Флорин на лету поймал мальчишка постарше. Он прыгнул в двуколку и распутал вожжи. Его товарищ не двинулся с места. Держа уздечку, мальчишка разинув рот смотрел наверх, на крышу узкого и чопорного дома напротив.
– Эй! Командир! Глядите-ка!
Филип повернулся и посмотрел наверх.
Солнце почти не проникало в узкий колодец улицы. Но он разглядел отполированное дуло мушкета, высунувшееся из-за одной трубы. Потом он увидел еще один мушкет… и еще…
Не говоря ни слова, Филип швырнул Дженнифер на мостовую, и сам бросился сверху, прикрывая ее. Мушкеты выстрелили разом. Лошадь захрипела от ужаса, стала рваться и едва не сбросила мальчишку. Похоже, на крышах засела целая дюжина стрелков.
Грохот выстрелов эхом отдавался у них над головами; с фасада театра «Ройял» посыпалась каменная крошка. Сыщик с Бру-стрит, стоявший на противоположном конце улицы, бросил яблоко и как будто окаменел.
Глава 12. «Однажды, в старом «Друри-Лейн»…»
– Тьфу! – послышался сочный голос мистера Ричарда Бринсли Шеридана. – Тьфу, тьфу, тьфу!
Филип посмотрел наверх из-за плеча Дженни.
Мистер Шеридан был пьян в стельку. Поскольку великий человек ни в чем не знал меры, можно было предположить, что он доверху накачан джином. Он стоял, покачиваясь, в широком дверном проеме, элегантно выдвинув колено вперед, и держал в руке табакерку.
– Не очень-то достойное положение, милорд, – заметил он, поднося к носу солидную понюшку табаку из золотой табакерки. – Кстати, целили не в вас. Посмотрите, как высоко они угодили.
Тряхнув париком, он указал на белые отметины от пуль на сером фасаде; одним выстрелом отбило нос у каменной Венеры.
– Но я, ей-богу, уши оборву тем, кто плохо обращается с почтенной мадам «Друри»! Внутрь, скорее!
Они встали. Дженнифер принялась отряхиваться. Сыщик куда-то исчез.
– По правде говоря, – продолжал мистер Шеридан, вводя их в огромное полутемное фойе, завешенное довольно пыльными красными гардинами, и закрывая за ними дверь, – они собирались припугнуть меня – чтобы я не давал вам убежища, понимаете?
