– Да кто вы такая, – недовольно, но, не теряя хладнокровия, произнес Пряхин. – И почему я должен вам отвечать на какие-то вопросы? И вообще, извольте объясниться, что все это значит? Вы врываетесь в мой номер, что-то требуете. Я вот сейчас обслугу вызову и…
– Обслугу можете вызвать, – согласилась я. – Только несколько позже. А для начала ответьте мне, сударь, где вы были в понедельник, третьего числа с двух до пяти часов дня.
– Это что, допрос? – всплеснул руками Пряхин, и на его лице появилась глумливая улыбка. – Боже, какая прелесть, теперь у нас, что в полиции и дамы служат?!
– Да, – солгала я.
– Тогда давайте честь по чести, – предложил Пряхин, – предоставьте документы. – Я сурово на него взглянула, и он, коротко хохотнув, поднял руки и добавил: – Ну, хотя бы представьтесь, госпожа дознавательница.
– Екатерина Алексеевна Арсаньева, – отчеканила я. – Довольны? А теперь соблаговолите ответить на поставленный вопрос, а не то…
– А не то… – подхватил он, все так же подозрительно щурясь.
Я достала из-под полы ротонды пистолет.
– О, – произнес он тихо, – это серьезный аргумент. – Чем обязан?
– Сядьте, – я указала дулом на кресло. – У меня к вам вопросы, как я уже говорила. Если вас интересует, на законном ли основании я здесь, то не волнуйтесь, на законном. Сейчас прибудет старший полицмейстер подполковник Поздняков.
– О, – все так же тихо проговорил Пряхин, – это тоже серьезно. – Он прошел к креслу, опустился в него и закинул ногу на ногу. – В таком случае, давайте подождем вашего полицмейстера.
Я постояла в нерешительности. Невозмутимость Пряхина поставила меня в тупик. Я растерянно повернулась к Гвоздикину и это была моя роковая ошибка. Пряхин, воспользовавшись моим замешательством, проворно поднялся из кресла, подскочил к письменному столу, выдвинул ящик и, когда я обернулась на звук, на меня уже был наставлен пистолет. На Аполлинария Евгеньевича был направлен другой. Я замерла, Гвоздикин сдавленно вскрикнул.
– Ну что, госпожа Арсаньева, если это, конечно, ваше настоящее имя, – проговорил Пряхин, неприятно оскалясь, – похоже, что ваша затея не удалась?
– Это отчего же? – тихо спросила я, не сводя взгляда с черного кружка не больше гривенника размером, направленного мне в лоб.
– Да оттого, милая, что я сейчас вас тут обоих положу и – адье!
– Ничего не выйдет, Пряхин, – медленно выговаривая слова, сказала я. – Сейчас сюда прибудет…
– Слышал уже! – рявкнул Пряхин и тут мне подумалось, что он действительно причастен к Никиному похищению, иначе не стал бы так нервничать и уж, тем более, угрожать. – Только ничего и у него не выйдет! Жоржа Пряхина голыми руками не возьмешь! Встать к стене! – Я сделала несколько шагов назад и уперлась спиной в стену. – Пистолет на пол! – я выпустила пистолет из рук.
Пряхин ловко поддел его носком правой ноги и пнул, пистолет отлетел под стол.
– Так-то лучше! – воскликнул он и отступил назад, к одному из кресел. Только сейчас я заметила, что в кресле лежит его бобровая шуба с суконным верхом, цилиндр и трость, а на полу возле стоит кожаный саквояж. – Ну, что ж, милая дама и ее спутник, – он презрительно усмехнулся, – прощайтесь.
– Но я не понимаю, – проговорила я, все еще не веря, что он действительно собирается нас убить, – вы что, хотите нас застрелить? Но за что?
– А за то, что вы лезете не в свои дела. И за то, что я не привык оставлять свидетелей.
– Свидетелей чего? – я все же, несмотря на отчаянное мое положение, хотела узнать о его причастности к Никиному похищению. – Того, что это вы похитили Нику Селезнева, убили лакея, а затем и горничную? – я решила пойти ва-банк.
– Бред! – отмахнулся он. – В любом случае, теперь это не важно. Простились? – Он поднял пистолеты. – Сначала, я думаю, дама…
– Вам не удастся скрыться! – заявила я.
– Милая, здесь не так уж высоко, пока сюда сбегутся людишки, в числе которых пусть, так уж и быть, окажется, ваш полицмейстер, я уже буду далеконько! Прощайте, сударыня, – ухмыльнулся он.
Я видела, как его палец лег на курок. Осторожно, чтобы не нервировать его, левой рукой, спрятанной под подолом ротонды, я нащупала свой второй пистолет и собралась уже было одновременно отшатнуться вправо и выхватить пистолет, но тут случилось неожиданное.
– Нет! – завопил Гвоздикин и вытащил из-за пазухи свое оружие.
Тут же грянул выстрел, затем еще один, и еще. Я шарахнулась в сторону. Комната заполнилась пороховым дымом, я услышала вскрик, затем звук падающего тела и выстрелила в том направлении, где еще мгновением раньше был Пряхин. Я практически ничего не видела, глаза слезились, в горле першило, но я надеялась, что попаду. Расстояние было небольшим и промахнуться было бы сложно, тем более, учитывая эффект неожиданности. Я слышала, как Пряхин кашляет, перемежая кашель проклятиями, но затем послышался звук разбиваемого стекла, и я с ужасом поняла, что он убегает. Я метнулась в направлении окна, наткнулась на кресло, пребольно ударилась коленом, отпихнула его в сторону, но тщетно.
Когда я приблизилась к разбитому, распахнутому окну и дым в комнате от порывов морозного ветра относительно рассеялся, я с отчаянием поняла, что преступнику удалось скрыться.
Я метнулась к Гвоздикину и в этот момент в дверь громко и настойчиво постучали. Я открыла и увидела на пороге Позднякова и нескольких человек, по всей видимости, из обслуги.
– Екатерина Алексеевна! – вскричал Михаил Дмитриевич, – Что здесь произошло?!
– Позже, – коротко ответила я. – Сейчас важнее другое.
Я осмотрела Аполлинария Евгеньевича, который лежал на полу у стены в неестественной позе и обнаружила, что он довольно серьезно ранен в грудь. Кровь уже успела пропитать рубашку и фрак.
– Скорее, – проговорила я, обращаясь к обслуге, – ему нужен врач.
– Он ранен? – спросил Поздняков и тоже принялся осматривать Гвоздикина. – Живей, чего уставились?! – прикрикнул он на людей. – Немедленно доставьте сюда доктора!
Два человека спешно ретировались. Осталось еще трое, которые, под «командованием» Позднякова, уложили несчастного Гвоздикина, пребывающего в бессознательном состоянии, на диван. Пальто и фрак с него сняли, расстегнули рубашку, и господин подполковник велел принести таз с водой и несколько полотенец. Рану промыли, оказалось, что пуля вошла в правую сторону грудной клетки и вполне могла задеть легкое. А это означало, что рана может быть практически смертельной, тем более, если учесть, что он потерял много крови.
В комнате из-за разбитого окна было довольно холодно, поэтому Поздняков велел занавесить окно, что и было сделано незамедлительно. Двое молодых парней закрыли распахнутые рамы и занавесили окно парой одеял.
– Хорошо, – сказал Поздняков. – А теперь, милая Екатерина Алексеевна, расскажите мне, что же здесь все-таки случилось? Я села в кресло и принялась рассказывать о том, каким неудачным оказалось нынешнее «приключение». И зачем только я выбрала такое легкомысленное определение для столь опасной затеи!
* * *
Врач, Николай Густафович Рюккер, прибыл довольно быстро. Он осмотрел Гвоздикина и вынес вердикт – пуля прошла навылет. Николай Густафович обработал рану и заверил, что легкое, слава Богу, не задето, но из-за большой потери крови ранение может оказаться довольно опасным. Правда, Аполлинарий Евгеньевич был молодым человеком, а это давало шанс на то, что его организм все-таки справится. За ним необходим был постоянный уход и, посоветовавшись, мы решили, что следует отвезти нашего пострадавшего к Селезневым. Рюккер заявил, что сам будет сопровождать Гвоздикина и, дав пациенту болеутоляющего, Аполлинария Евгеньевича, закутав в одеяла, осторожно спустили вниз и разместили в моем возке. Степан, кучер бывалый, осторожно повез Гвоздикина к селезневскому дому, а мы с господином Поздняковым сели в его сани и поехали следом.
Его превосходительство оказался дома. Гвоздикина устроили в своей комнате, Николай Густафович дал последние указания и обещался заехать завтра.
Затем мы прошли в хозяйский кабинет и устроились там для «военного совета». Я снова рассказала, теперь уже генералу, что произошло, выпустив при этом из рассказа некоторые деликатные подробности, касающиеся отношений Елизаветы Михайловны с графом Успенским. В принципе, получилась довольно гладкая история и версия в моем изложении выглядела весьма правдоподобной и довольно стройной, тем более, в свете последних событий. А именно – поведения этого самого Жоржа Пряхина. Теперь уже даже Поздняков не сомневался, что злоумышленник именно заезжий шулер.
Его превосходительство также вполне согласился с подобным предположением, тем более, что теперь похититель не казался призраком. У него было имя, плоть, привычки, характер и уже это выглядело предпочтительнее. Гораздо легче иметь дело с реальным человеком, нежели с неизвестной злобной силой.
