Что до Цезаря, он представлял для меня неразрешимую загадку. То был человек с огромными возможностями, за всю свою жизнь не сделавший ровным счетом ничего. Аристократ, происходивший из одной из самых знатных патрицианских семей, он из кожи вон лез, заискивая перед чернью. При этом на протяжении целых двадцати лет, когда весь Рим пресмыкался перед Суллой, Цезарь оставался в стане Мариев. Мы, Метеллы, сочли возможным оказать поддержку Сулле, причем то же самое сделали Клавдии, Корнелии и множество других знатных семейств, включая Крассов. В числе сторонников Суллы оказались и некоторые представители рода Юлиев. Но Гай Юлий неизменно подчеркивал, что благодаря своей женитьбе породнился с семейством Гая Мария, не думая об опасностях, которые могло навлечь на него подобное родство. Возможно, он вел какую-то сложную игру, которая находилась за пределами моего понимания. Поддержав Зеленых во время скачек, он сделал очередной ход в этой игре.
Как видно, в тот день божества, оберегающие Рим, были слишком заняты, чтобы обратить на меня внимание и направить мои шаги в нужном направлении. Безо всякой цели я долго бродил около Большого цирка. Затем обошел вокруг Палатина и отправился на Форум, который в это время дня был почти пуст. Поднимаясь все выше по склону Капитолийского холма, я оказался перед храмом Юпитера и, сам не знаю почему, зашел внутрь. Стоя у колонны, я наблюдал, как жрецы входят в святилище, дабы справить вечерний ритуал. Про себя я отметил, что новая статуя Юпитера слишком подавляет пространство храма, хотя, бесспорно, и поражает своим величием. Статую эту установили по настоянию этрусских прорицателей, которые утверждали, что она необходима для защиты государства от всякого рода заговоров. Возможно, они были и правы, ведь как только колоссальный Юпитер занял свое место, в Риме был раскрыт заговор Катилины.
Я всегда считал, что священные обряды помогают обрести душевный покой и погрузиться в созерцание — разумеется, за исключением тех случаев, когда в жертву приносится животное, громко протестующее против подобной участи. Храм Юпитера Капитолийского был одним из старейших в Риме; возможно, только храм Весты превосходил его по древности. Храм много раз перестраивался, и бывали времена, когда в его святилище не имелось изображения бога, ибо традиция изображать богов в человеческом обличье укоренилась в Риме относительно недавно. Став рабами римлян, греки принялись украшать наш город на свой вкус и лад, приводя его в соответствие с собственными идеями и представлениями. Рассудок мой отказывается понять, по какой причине рабы возымели такую власть над господами; но, судя по всему, правило это действует повсеместно.
Ощущая запах ладана, пропитавший мои волосы, я вышел из храма и направился к дому Милона. Согласно римскому этикету наносить визиты в этот час не полагалось, но Милон отнюдь не относился к разряду обычных римских граждан. Создавалось впечатление, что он никогда не спит. Всякий, имевший к нему дело, мог заявиться к нему домой в любое время дня и ночи, поскольку Милон исходил из принципа, согласно которому политик должен быть доступен для всех и каждого. (Кстати, подобным принципом он руководствовался и в своей криминальной деятельности.) По части завоевания публичных симпатий мой друг был мастером, в сравнении с которым Цезарь казался жалким дилетантом. Правда, Милону не нужно было отвлекаться на командование войсками, управление провинциями и соперничество с другими политиками. Он не ставил перед собой цель — завоевать мир, ограничившись более скромным вариантом — держать под контролем город Рим. Для этого он окружил себя огромной армией клиентов, которые отнюдь не являлись уголовниками. Залогом власти и могущества Милона оставалась банда головорезов, которую он возглавлял, но в последнее время он сумел наладить прочные связи со многими представителями верхушки римского общества; приглашение на полуденную трапезу к Лукуллу служило тому веским подтверждением.
Столь впечатляющего восхождения от заурядного бандита до перспективного политика Милон добился не только благодаря своей неиссякаемой энергии и неотразимому обаянию, но и благодаря жестокости, поразительной даже по меркам того безжалостного времени. Они с Клодием преследовали сходные цели, но их пути имели между собой мало общего. Клодий с рождения пользовался всеми преимуществами, которые дает богатство и высокое положение в обществе, с юных лет вращался в избранных кругах. Милон начинал с нуля. Нельзя сказать, чтобы он обладал развитым чувством чести, но взятые на себя обязательства он выполнял неукоснительно, и всякий, заключивший с ним союз, мог быть уверен в его лояльности. Поэтому Милона окружали друзья, а Клодия — лишь прихлебатели.
Признаю, ненависть, которую я питал к Клодию, могла сделать мое мнение предвзятым. С другой стороны, я ненавидел его исключительно потому, что он и не заслуживал иного отношения. До сих пор ни у кого не было поводов упрекнуть меня в необъективности, и думаю, в данном случае мне тоже удалось сохранить определенную беспристрастность.
Увидев меня, Милон поспешил навстречу. На мою удачу, он был один, в том смысле, что никаких других визитеров, способных помешать нашей беседе, в атрии не наблюдалось. Что до головорезов Милона, то они, по обыкновению, слонялись по дому во множестве. Милон проводил меня в боковую комнату, где мы привольно раскинулись на кушетках.
— Ты выглядишь усталым, Деций, — заметил Милон. — Выпей вина.
Он наполнил вином два кубка и протянул мне один из них. То было отличное фалернское, разбавленное водой лишь настолько, чтобы избежать обвинений в подражании варварам. Я с удовольствием осушил кубок.
— На моем месте всякий выглядел бы усталым, — пожаловался я. — Мой день начался с визита к Целеру, затем я отправился на Форум, оттуда в дом Цезаря, от него к Крассу, и в довершение ко всему заглянул в египетское посольство. Поговорив с Лизасом, решил заглянуть в храм Юпитера, надеясь, что по милости нашего верховного божества на меня снизойдет озарение. Однако Юпитер отказал мне в этой малой любезности. Как видишь, теперь я притащился к тебе для очередного бесплодного разговора. Лучше бы я оставался в Галлии. Военная служба куда менее утомительна, чем подобные хлопоты.
— Тот, кто хочет достичь успеха, не должен бояться трудностей, — наставительно изрек Милон, без всякого сочувствия относившийся к слабакам, не обладавшим столь же неиссякаемым запасом энергии, как он сам. — Но из-за чего ты так хлопочешь? Из-за того несчастного святотатства?
— Да, — кивнул я. — К тому же в деле об убийстве Капитона открылись новые обстоятельства.
Я передал ему все, что Асклепиод рассказал мне об особенностях нанесенных убитому ран. Милон слушал меня как завороженный. Все, что касалось искусства убивать, всегда вызывало живейший интерес моего друга.
— Значит, этот парень был уже мертв, когда убийца огрел его молотком по лбу? — уточнил он.
Я молча кивнул.
— Все это гораздо больше похоже на ритуальное убийство, чем на обычное, — продолжал Милон. — Я уже расспрашивал своих людей, не знают ли они профессионала, использующего технику двух ударов. Прежде я не сомневался, убийца нанес жертве удар по башке, чтобы сбить с ног. Если все было иначе, это меняет дело. Убийство явно ритуальное, но в Риме подобные ритуалы не известны. Тебе стоит обратить внимание на чужеземцев.
— Прекрасный совет, ничего не скажешь! В Риме их полно, и большинство из них исповедуют самые диковинные религии. Не могу же я хватать за руку всякого азиата или африканца и спрашивать, не принято ли у его народа стучать мертвецам молотком по лбу?
— Ну, зачем же всякого, — усмехнулся Милон. — Круг подозреваемых вполне можно ограничить теми, кто имел общие дела с Капитоном. Уж конечно, арабских погонщиков верблюдов или нубийских кочевников ты можешь оставить в покое. Выясни, чем в последнее время занимался Капитон, и, скорее всего, узнаешь, у кого из чужеземцев имелась причина его убить.
— Эти слова не лишены смысла, — признал я. — Могу я рассчитывать на твою помощь?
— Разумеется, — кивнул он. — Но, как говорится, услуга за услугу.
— Готов выполнить любую твою просьбу, — кивнул я. — Но ты сам понимаешь, от такого политического ничтожества, как я, толку пока мало.
Я никогда не обманывал себя, полагая, что услуги, которые оказывал мне Милон, — следствие его бескорыстия и душевного ко мне расположения. Нет, я отдавал себе отчет, что в один прекрасный день он потребует с меня платы. Но я полагал, день этот настанет после того, как я сумею добиться высокого положения.
— На этот раз ты пустишь в ход не свой политический вес, а свое знатное происхождение. Я хочу, чтобы ты помог мне жениться на Фаусте.
Мне следовало предвидеть нечто подобное.
