Около шести утра он вспомнил о дворнике. Терентьев уже мысленно попрощался с теплым местом и клял себя последними словами, что сразу не ушел из участка, а высиживал, надеясь выбить лишний рубчик из домовладельца. Вот он ему и аукнулся. Допрос Тереньтев принял как еще одно горе, которое себе накликал. Пристав задавал вопросы, на какие дворник уже отвечал. Но он скрывать ничего не стал, а честно рассказал: видел жуткого, ужасного призрака, ростом выше его на две головы, что налетел и обдал его замогильным холодом. Отчего дворник чуть не упал в обморок. Еще призрак протянул к нему костяную руку, а вместо лица у него был черная дыра, так что только шея и виднелась. Также дворник не забыл упомянуть о черной шляпе-треуголке и кошмарном плаще, будто сшитом из черного дыма. Терентьев прикинул, что чем больше он сочинит, тем скорее от него отвяжутся. И постарался на славу.
Заносить всю эту околесицу в протокол пристав не стал. Он вспомнил описание убийцы Комара и Рябчика, которое ему составил Ванзаров. Если исключить фантазии дворника, могло выйти очень интересно… Приведение в чувство не потребовало больших усилий. Давыдов только легонько тряхнул свидетеля за грудки, напомнив, что за вранье полагается каторга до одного года. А если не хочет Терентьев подметать снег в Сибири, немедленно закончит врать и заговорит, как дело было. Тем более пристав уже и так все знает, ему важный господин из сыскной полиции доложил. Так что это проверка Терентьева.
Дворник совсем скис и нудно, без затей, изложил, как заглянул на лестницу, увидел человека в черном плаще и треуголке, лицо и правда разглядеть не смог. Он проскочил мимо него и был таков. Конечно, дворник испугался, но заметил, что дверь в квартиру приоткрыта. Дошел до площадки, а там тело лежит… Тут уж он и «побёг». Портрет убийцы совпал. Давыдов мог только удивиться, насколько точно Ванзаров описал преступника, даже не видя его. Терентьев скулил, чтоб его отпустили с миром, но пристав отправил его обратно за решетку: свидетель был нужен живым. Мало ли что…
Показания дворника, собранные по крупицам, наконец приобрели смысл. Все прочее, сделанное чиновниками, не стоило бессонной ночи. Пристав оказался в точке, когда ему надо было двигаться дальше, но он не имел ни мельчайшего представления, как и куда. Мучиться одному с этой бедой было невозможно. Пристав громогласно объявил подъем, напомнивший ему милые армейские будни.
Заспанные и помятые чиновники, осоловевшие от краткого, неудобного лежания, походили на остатки разгромленной армии, ищущей победителя, чтобы сдаться на его милость и заснуть глубоким сном. Василий Автономович Макаров окончательно раскис и только утирал слезящиеся глаза. Но пристав забыл, что такое жалость и снисхождение. Прохаживаясь по части не хуже Наполеона перед Ватерлоо, он сообщил радостную весть: никто не уйдет домой, пока не будет составлен четкий план действий. Даже сменить грязное белье не будет считаться веской причиной покинуть участок. Разве только кого-то хватит удар и он отправится прямиком в морг. Перспектива была нерадужной. Чиновники, и так некрепкие, окончательно пали духом.
Пристав ничего не замечал. Он пересказал портрет убийцы и спросил, где найти этого субъекта. Чиновники переглянулись, словно бросая друг другу раскаленный уголек. Высказывать мысли, которых отродясь не водилось, было затруднительно.
– Значит, ряженый был, – вдруг проговорил Василий Автономович, которому было так плохо, что уже все равно, что с ним сделают.
– Да, костюм не уличный… – согласился пристав.
– Выдумщик экий… Маскарад устроил…
– Да какой теперь маскарад, пост ведь… – сказал кто-то из чиновников.
– Сам, что ли, пошил… – робко предположил Василий Автономович.
– Или взял у жены…
– Да теперь женская мода все больше на шляпки с фантазией, такие, что и смотреть страшно, кто теперь треуголку наденет… – продолжал Василий Автономович.
Пристав насторожился, словно почуял свежий след.
– Как вы сказали, Макаров? – строго спросил он.
Василий Автономович испугался, что сболтнул лишнего и теперь его со свету сживут, когда до пенсии…
– Я что, я ничего… – жалобно проговорил он, но коллеги его на всякий случай отодвинулись подальше. Вот ведь народ…
– Актриса… Актер… Театр… – сказал Давыдов и обвел всех взглядом, в котором чиновники заметили, как в зеркале, будущие хлопоты. – А где у нас театр имеется, желательно венецианский…
– Венецианского никак нет, а вот итальянская опера имеется…
Пристав кивнул и издал кровожадно-победный звук. Как зверь, почуявший добычу.
Отделение для беспокойных больных мало отличалось от тюрьмы. Вход в него преграждала массивная дубовая дверь с металлическим запором. Каждая из палат закрывалась кованым замком. Надзиратель носил связку ключей на большом кольце, чем поразительно напоминал своего тюремного коллегу. Он недобро покосился на корзину, но доктор Мазуркевич, вызвавшийся проводить гостя, упредил его, сославшись на разрешение главного врача. Надзиратель отпер палату и, поддерживая за локти, вывел худощавого юношу с бледным лицом, который о чем-то сосредоточенно думал и не обращал внимания на происходящее вокруг. Мазуркевич принял его и обещал доставить обратно после необходимой беседы с Чечоттом.
Ванзарову разрешили войти. Сходство с тюремной камерой дополняла массивная решетка на окнах, через которую можно было дотянуться до форточки. Между двумя кроватями и походной раскладушкой осталось немного места, чтобы стоять. На одной из кроватей развалился человек с нечесаной шевелюрой. Через плечо он посмотрел на вошедшего, смерил его взглядом и потерял интерес, обратившись назад к стене. Другой узник устроился полусидя на подушке. Он прижимал к себе какой-то альбом. Вид у него был слишком мирный и добродушный, чтобы находиться в таком месте. Ванзарову он улыбнулся, будто с облечением, и торопливо попросил извинения за тесноту. Он оказался щедрым хозяином, истосковавшимся по гостям, и с радостью предложил располагаться где будет удобно. Альбом он бережно прислонил к стене. Торопливо вскочив, пациент представился Николаем Апсом. Ванзаров назвался без чинов и протянул ему корзину.
– Это что же, мне? – не веря своим глазам, проговорил Николай. – Здесь же запрещены передачи, как вам удалось? О, это какое-то чудо! А что там?
– Загляните и увидите.
Поборов смущение, Николай схватил корзину и уселся на кровать, но тут же вскочил, предложив гостю немедленно сесть, иначе ему будет стыдно. Снова усевшись, с величайшей осторожностью он снял рогожку и вдохнул волнующий аромат фруктов.
– Боже мой, – проговорил он. – Это даже не чудо, это глоток свободы, какое счастье… Господин Ванзаров! – опомнился он. – Вы подарили мне праздник… Позвольте вас угостить?
– Нет, это только для вас… Посмотрите, что там…
Апс не смог побороть соблазн. Разворачивая плотную бумагу, он находил то оранжевый шар апельсина, то солнечно-желтый лимон, то крутобокое пурпурное яблоко. Были и фрукты, совершенно невиданные в Петербурге, мохнатые и похожие на большую грушу, вытянутые, как слива, с торчащими желтоватыми отростками. Николай крутил гостинцы в руке, поворачивая их, словно драгоценные камни.
– Из вас мог бы выйти художник, – сказал Ванзаров.
– Не всем мечтам суждено сбыться… – ответил Апс.
– Фрукты будят воспоминания о Южной Африке?
– О да, это чудесная страна… – Николай смотрел на натюрморт, выложенный из фруктов на больничном одеяле. – Это совсем другой мир, сильных, вольных людей…
– Вы сражались за их свободу.
– Отчасти… – Он с трудом оторвался от фруктов, поражавших буйством красок. – Позвольте, откуда вы узнали, что я люблю? Извините, я совсем забыл спросить, кто вы… Ваш подарок меня сразил наповал. Когда сидишь в одиночестве в серой палате, а за окном мерзкая зима… так хочется тепла.
Ванзаров только сейчас обратил внимание на спину, выставленную к нему.
– Сосед попался немой?
– Оставьте его… – Николай глубоко вдохнул запах лимона. – Он считает меня своим врагом.
– Что же это, больничную пайку не поделили?
– Господин Зюк презирает офицеров русской армии, виновных в захвате его милой Польши…
– С другой стороны, неплохо, что он поляк. Не понимает по-русски, вы можете развлекаться, называть его разными словами. Главное – улыбайтесь: он все равно ничего не поймет…
От стены послышались непонятные звуки, похожие на тихие проклятия.
– Неужели понимает? – Ванзаров ждал, что будет дальше, но спина упрямо не двигалась.
– Пусть его… – примирительно сказал Николай. – Так вы не ответили на мой вопрос, добрый ангел с фруктами!
– Это не мой гостинец. Вам его велел передать князь Вачнадзе.
Апс выразил удивление.
– Багратион вернулся? Ну надо же! А что же он сам-то не пришел?.. Какая жалость, так хотел его увидеть…
