Вещи отца мать заметила сразу, как только переступила порог комнаты. Алеша положил их на виду, посреди письменного стола. С мгновенно застывшим лицом она подошла к столу, осторожно, словно боясь обжечься, протянула руку, взяла обручальное кольцо, прижала его к груди и, теряя сознание, беззвучно упала Алеше на руки…
Букет увядших роз сиротливо торчал в стеклянной банке из-под вишневого компота. Опавшие лепестки усеяли стол, вызывая тягостные ассоциации. На кушетке лежал небритый капитан Савин и, бездумно уставившись в потолок, страдал: последняя, довольно продолжительная командировка в Москву окончательно разрушила робкие попытки Бориса покончить с холостяцким образом жизни. А если короче – о, эти коварные женщины! – Наташка вышла замуж, даже не позаботившись известить его о таком важном социальном свершении.
Когда он субботним вечером, едва отряхнув дорожную пыль и, побрившись как никогда тщательно, появился возле ее квартиры с многострадальным букетом роз, и, изобразив на лице улыбку, позвонил, дверь открыл широкоплечий, спортивного вида малый и ехидно осведомился: «Вы к кому? К Наташе? Простите, вы Савин? Вот и хорошо. Знаете, Наташа, моя жена, просила вам передать, что ее нет дома». «А когда будет?» – сдуру ляпнул ошеломленный капитан. Ему в этот момент неожиданно изменила вся его профессиональная проницательность. «Для вас – никогда…» – с легким сожалением, как на умственно недоразвитого, посмотрел на него удачливый соперник и закрыл дверь.
Розы Савин не выбросил. Неизвестно почему. Наверное, по той причине, что букет стоил столько, сколько капитан зарабатывал за неделю.
Он принес цветы в свою крохотную комнатушку, и даже поставил их в банку с водой. Как монумент своей глупости и фатального невезения.
В управление Савин не звонил, ночью выпил чашек десять круто заваренного чаю, и уснул только под утро.
Капитан страдал. И вовсе не потому, что его невеста ушла к другому. Просто в нем взыграло уязвленное самолюбие. По крайне мере, он так думал, пытаясь разобраться в своих чувствах.
Это же надо так – его опрокинули, как дешевого фраера! С этой мыслью Савин и забылся сном без сновидений – будто провалился в бездонную пропасть. Только спускался он в нее медленно, кругами – как опавший древесный лист темной осенней ночью.
Проснувшись, Савин подкрепился банкой тушенки, которая каким-то чудом завалялась в холодильнике, погрыз закаменевший сухарик, запил свой «завтрак» водой из-под крана и снова забрался на кушетку.
Забывшись в полудреме, капитан, чтобы избавиться от назойливых мыслей, начал вспоминать дни, проведенные летом на побережье Черного моря. И неожиданно понял, что это более интересное занятие, нежели стенания по поводу несостоявшейся любви, которая так и не завершилась записью в ЗАГСе. Когда он уже почти уснул, расслабленный приятными воспоминаниями, в дверь неожиданно постучали – настойчиво и сильно.
Звонок сломался года два назад, и Савин, уходя на работу, клятвенно обещал себе почти каждый день, что уж сегодня вечером он починит его обязательно.
Но к вечеру (а нередко и к ночи) капитан вспоминал только об одном – что в очередной раз не успел купить в киоске свежего хлеба. «А вдруг Наташка!» – стукнула ему в голову шальная мысль.
Савина словно ветром сдуло с постели. Даже не пытаясь анализировать это дикое предположение, он заячьим скоком заметался по комнате, запихивая подальше с глаз разбросанные вещи. Смахнул в мусорное ведро остатки завтрака, и на ходу застегивая рубаху, Савин подошел к двери.
– Минуту! Открываю… – сказал он, волнуясь.
– Ну ты силен поспать… Здорово. С приездом, – затопал унтами на пороге, стряхивая снег, КаВэ Мышкин.
– А-а, это ты… – разочарованно буркнул Савин. – Привет… Проходи.
– Что, не рад?
– Почему, рад… – вяло пожал ему руку Савин. – Как узнал?
– Земля слухом полнится… Мышкин покопался в бездонном кармане полушубка и положил на стол большую пачку дефицитного индийского чая. С другого кармана он достал бутылку водки.
– По случаю приезда, скромный презент… – сказал Мышкин, улыбаясь. – Чай натуральный, не морские водоросли, такую прелесть теперь днем с огнем не сыщешь. И водка точно не поддельная, лично проводил химанализ. Закусить найдется?
– А кто его знает. Сухари, кажется, есть. И сахар.
– Подходит. У меня тут еще кое-что имеется, посущественней… Мышкин вытащил из-за пазухи сверток.
– Что это? – спросил Савин, принюхиваясь.
– Нет, у тебя точно нюх отшибло. Запах вяленого хариуса ни с чем не спутаешь.
– Клево! – обрадовался капитан. – Давно мечтал…
– То-то. Наливай…
Выпили, похрустели сухарями, затем принялись за рыбу. Мышкин вытер руки о газету, исполнявшую роль салфетки, и похлопал Савина по плечу:
– Не горюй, Боря. Все что ни есть, то к лучшему.
– Ты о чем? – безразлично поинтересовался капитан.
– Да ладно, не темни. В райотделе уже в курсе… Неплохая девка Наташка, но знать не судьба тебе с нею.
– Да пошли вы все!.. Судьба, не судьба… Гадатель нашелся. Сам разберусь, что к чему.
– Не горячись, Боря. Поздно уже разбираться. Что, морду бить ее мужу пойдешь? Он-то при чем?
– Послушай, Костя, имею я право хоть в этом случае быть не милиционером, а простым человеком, мужчиной?! Да не полезу я в драку, можешь не сомневаться. Если, конечно, не придется сдачи дать… А вот с Наташкой я должен поговорить. Обязательно должен!
– Как хочешь, дело твое. Только о чем ты будешь говорить? Просить, чтобы вернулась к тебе?
– Не знаю… Просить не буду. Просто поговорить хочу.
– Ну-ну, давай… Мышкин скептически ухмыльнулся.
– Как рыбка? – спросил он, после того, как они выпили еще по одной.
– Хороша, ничего не скажешь, – ответил Савин.
– Между прочим, твой шеф Саша Кудрявцев угостил. Он и для тебя рыбки припас – осеннюю путину ты ведь по столицам прокатал. Слушай, Борька, а как там наши дела? Что нового привез?
– Долгий разговор… А в общем-то, дело дрянь.
– «Хоронить» придется?
– Не знаю. Что шеф скажет.
– Ну, а твое мнение?
– Не хотелось бы… Да вот беда – не знаю теперь, с какой стороны к этому делу подступиться. Все настолько запуталось и осложнилось, что просвета никакого не видно. Впрочем, возьми папку – вон там, в секретере, – и ознакомься с последними данными.
Пока Мышкин, устроившись на кушетке, занимался бумагами, Савин побрился, переоделся в свежую рубаху и подмел в комнате.
– Значит, Христофоров-Раджа лег на дно? – спросил Мышкин.
– Похоже. Он объявлен в федеральный розыск, но пока безрезультатно. Ребята из МУРа сейчас его связи отрабатывают, да, боюсь, толку из этого будет мало – хитер, старый лис. Савин присел рядом с Мышкиным.
– А как с шифровкой? – спросил Мышкин.
– Никак. Отыскали только источник, откуда взято изречение. Вот здесь, сам смотри. Бытие, первая книга Ветхого завета, двенадцатая глава. Жизнеописание праотца Авраама и его жены Сарры. Читай, здесь полный текст.
– «И сказал Господь: «Пойди из земли твоей, от родства твоего в землю, которую я укажу тебе; и я произведу от тебя великий народ и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь ты в благословении, и злословящих тебя прокляну, и благословятся в тебе все племена земные». Уф!.. Мышкин перевел дух.
– Интересно, что хотел сказать тот, кто преподнес нам эту загадку? – задумчиво спросил Савин.
– Послушай, Борис, а что если это не шифровка?
– Как это не шифровка? Ты сомневаешься в этом?
– Не то, чтобы сомневаюсь, но предпосылки к этому есть. Суди сам: над этим текстом работают лучшие шифровальщики уже не одну неделю – и все впустую. Неужели граф Воронцов-Вельяминов – если это и впрямь его вещи – был такой дока по части шифров? Да еще в те времена, когда шифровальное дело было, образно выражаясь, в колыбели?
– Ну, не скажи, Костя. Методика шифровального дела, разработанная русским Генштабом перед первой мировой войной, по сей день считается одной из лучших.
– Не спорю. Но в нашем случае это еще требуется доказать. А то мне кажется, что мы в трех соснах заблудились… Впрочем, Боря, давай пока оставим в покое твои московские изыскания. У меня тут тоже кое-что есть, и довольно интересное.
– Очередная загадка? – хмуро поинтересовался Савин, складывая бумаги в папку.
– Нет, просто стоящий шанс покончить со всеми загадками по этому делу.
– Блажен, кто верует…
Капитан скептически ухмыльнулся.
– Борис, я тебя не узнаю, – с укоризной сказал Мышкин. – Где твой хваленый оптимизм?
– Взрослею, Костя. А значит, по пути в мир потусторонний шишки набиваю. И представь себе, это больно даже оптимисту.
– Спасибо за откровенность. Понял. Может, оставим на завтра?
