Франц наморщил лоб.
– Возможно. Он играл и с другими детьми. Однажды разбили мне целый поднос кружек. Просто забежали в общий зал, прихватили буханку хлеба, а пока убегали, опрокинули кружки, поганцы!
– А как выглядели дети?
Штрассер между тем говорил не умолкая.
– Стервецы они! Все-то им лишь бы нашкодить, этим пакостникам из города. Неблагодарное хулиганье! Вместо того чтобы тихо радоваться, что кто-то их приютил, становятся еще наглее!
Симон глубоко вздохнул, головная боль опять возвращалась.
– Как они выглядели, я хочу знать, – прошептал он.
Трактирщик задумчиво на него поглядел.
– Была среди них одна рыжая, как ведьма… Говорю же, ни на что не годны.
– И где это укрытие, вы не имеете никакого понятия?
Франц Штрассер выглядел взволнованным.
– Да на что тебе этот мальчишка? – спросил он. – Он что-нибудь такое натворил, раз ты его так разыскиваешь?
Симон мотнул головой.
– Да уже не важно.
Он положил на стол монету за пиво и покинул темный кабак. Франц покачал головой, глядя ему вслед.
– Псы они паршивые! – крикнул он лекарю. – Если увидишь его, отдери немного за уши! Он заслужил!
Пятница, 27 апреля 1659 года от Рождества Христова, 10 утра
Секретарь сидел в зале советов за большим столом и барабанил пальцами какой-то пехотный марш, мелодия которого так и не выходила у него из головы. Взгляд его блуждал по жирным лицам мужчин, которые занимали места перед ним. Красные, отвислые щеки, слезящиеся глаза, редкие волосенки… Ни модно расшитые камзолы, ни тщательно накрахмаленные кружевные платки не могли уже скрыть, что лучшие свои годы эти люди оставили далеко позади. Они хватались за власть и свои деньги, потому что ничего другого им не оставалось, думал Лехнер. В глазах у них читалась беспомощность, так что они уже заранее жаловались ему. В их маленьком красивом городке разгуливал дьявол, и они ничего не могли предпринять. Хранилище сгорело, кое-кто из них потерял много денег, а там, на улице, нечто похищало их детей. Служанки и слуги, крестьяне и простые люди ждали от них, властителей города, что они во всем разберутся. Но они и сами были беспомощны и смотрели на Лехнера так, словно он одним щелчком, одним росчерком пера мог отвадить от них все беды. Лехнер презирал их. Хотя никогда им этого не показывал.
Никогда не руби сук, на котором сидишь.
Судебный секретарь позвонил в колокольчик и объявил о начале собрания.
– Благодарю, что вы так скоро смогли оставить свои, несомненно, важные дела ради наспех назначенного собрания малого совета, – начал он. – Но, думаю, это необходимо.
Шестеро советников усердно закивали. Бургомистр Карл Земер вытер платком потеющий лоб. Второй бургомистр Йохан Пюхнер потер ладони и что-то согласно промямлил. Затем воцарилась тишина. Только содержатель больницы Вильгельм Харденберг выругался в потолок. Он уже подсчитал в уме, во что ему обошелся пожар на складе. Корица, сладости, тюки лучшей материи – все обратилось в пепел.
– Боже милостивый, кто-то за это заплатит, – причитал он. – Кто-то за все заплатит.
Полуслепой Матиас Августин нетерпеливо пристукнул тростью по дубовому полу.
– Руганью мы ничего не добьемся, – воскликнул он. – Дайте Лехнеру сказать, что прояснил допрос извозчиков.
Секретарь взглянул на него с благодарностью. Хоть кто-то еще, кроме него, сохранил здравый рассудок. Он вернулся к своей речи.
– Все вы знаете, что вчерашним вечером неизвестный похитил Клару Шреефогль. Прежде она, как и оба убитых мальчика, бывала у Штехлин. Люди утверждают, будто видели на улицах дьявола.
По залу прошел шепот, кто-то крестился. Иоганн Лехнер успокаивающе поднял руку.
– Люди многое видят, в том числе и то, чего нет, – сказал он. – Я надеюсь, что, допросив Штехлин сегодня после полудня, мы будем знать больше.
– Давно бы пора отправить ведьму на дыбу, – проворчал старый Августин. – У вас времени было на целую ночь.
Лехнер кивнул.
– Если бы все зависело от меня, мы уже продвинулись, – ответил он. – Но свидетель Шреефогль выпросил у меня отсрочку. Его жене нездоровится. А кроме того, следует сперва допросить извозчиков по поводу пожара.
– И? – Содержатель больницы Харденберг поднял глаза. В них сверкала ярость. – Кто это был? Кто эта скотина? Сегодня же он должен плясать в петле.
Судебный секретарь пожал плечами.
– Мы пока не знаем. Сторож и Георг Ригг сообщили, что огонь распространился очень быстро. Склад не просто так подпалили. Но никого из аугсбургцев не было видно. Они пришли только потом, чтобы вынести товары.
– Слишком уж быстро они пришли, – подал голос Маттиас Хольцхофер, третий бургомистр, тучный лысый мужчина, который сделал себе состояние на продаже пряников и сладостей. – Вынесли все свои мешки и почти не понесли убытка. Ловко сработали.
Бургомистр Земер провел рукой по редеющим волосам.
– И все-таки, возможно ли, что это аугсбургцы устроили пожар и быстро вынесли свои товары в безопасное место? – спросил он. – Если они и в самом деле хотят проложить новую дорогу, то им следует позаботиться, чтобы люди не желали больше хранить у нас товары. И им это удалось.
Второй бургомистр покачал головой.
– Не верится, – сказал он. – Неудачный ветер, горящая балка, и они потеряли бы весь товар, так же, как и мы свой.
– Пусть так, – рассудил Карл Земер. – Что такое для аугсбургцев несколько бочек и мешков? Если они наладят этот свой маршрут, ты ни гроша не сможешь себе возместить. Сначала богадельня для прокаженных прямо перед городом, теперь пожар на складе. Они нас просто затопчут!
– Кстати, о богадельне… – взял слово Лехнер. – Вчера вечером не только склад разрушили, кто-то побушевал и на строительной площадке. Священник сообщил мне, что там опрокинули подмостки. Кто-то частично порушил несущие стены, раствор исчез, доски разломаны… Недельный труд псу под хвост.
Бургомистр Земер задумчиво кивнул.
– Я всегда говорил, что все против строительства этого рассадника проказы. Люди просто боятся, что торговцы престанут к нам заезжать, если прямо перед воротами будет этот приют. А кроме того, кто даст гарантию, что болезнь не попадет в город? Эпидемия разрастается…
Седой Вильгельм Харденберг согласился:
– Конечно, нельзя одобрить это разрушение, но с другой стороны… Людей можно понять, они защищаются. Никто не хочет этого приюта, но его все равно строят. Из ложного понимания о милосердии!
Бургомистр Земер сделал большой глоток из хрустального бокала, прежде чем заговорить:
– О милосердии следует забывать там, где начинаются интересы города. Вот мое мнение!
Полуслепой Августин грохнул тростью по столу, так что опасно заплескался дорогой портвейн в графинах.
– Что за дрянь! Кому сейчас есть дело до приюта! У нас заботы поважнее. Когда до Аугсбурга долетит весть, что мы заперли их человека, и не какого-нибудь, а нанятого Фуггерами… Я вам говорю, отпустите извозчиков и сожгите ведьму. Тогда в Шонгау вернется спокойствие!
Второй бургомистр Пюхнер покачал головой:
– Не сходится все это, – сказал он. – Убийства, пожар, похищение, разрушенный приют… Штехлин давно за решеткой, а это все равно не прекращается!
Остальные принялись яростно перебивать друг друга.
Секретарь Лехнер молча слушал споры и время от времени что-то записывал. Но вот он кашлянул. Все советники сразу повернулись к нему в ожидании. Лехнер помедлил с ответом.
– Я пока не убедился окончательно в невиновности аугсбургцев, – сказал он наконец. – Вот что я предлагаю: сегодня мы допросим Штехлин. Если она наряду с убийством детей признается и в поджоге, то мы так и так сможем отпустить бригадира из Аугсбурга. Если же нет, то я и его не побоюсь допросить.
– А как же Фуггеры? – спросил Земер.
Лехнер улыбнулся:
– Фуггеры были могущественны до войны. Теперь до них никому дела нет. И еще: если этот возчик и в самом деле под пыткой сознается в поджоге, тогда и Фуггерам станет не до смеха. – Он встал и свернул исписанные пергаменты. – И тогда у нас на руках будет хороший козырь против Аугсбурга, так?
Советники закивали. Хорошо, когда есть судебный секретарь. Такой, как Лехнер. Он всегда может убедить всех в том, что для любой проблемы найдется решение.
Белая костлявая рука схватила девочку и начала медленно сжимать. Клара почувствовала, как она выдавливает из нее воздух; язык разбух в один мясистый комок, глаза вышли из орбит и уставились на лицо, которое расплывалось перед ней, словно в тумане. Дьявол был обросшим, как козел, изо лба росли два загнутых рога, и глаза сверкали раскаленными угольками. Но вот лицо изменилось, и перед ней кривилась в гримасе знахарка, взглядом просила прощения, а руками вцепились в горло. Она что-то шептала, но смысла слов Клара понять не могла.
Белый, словно снег, алый, будто кровь…
