– Так есть или мимо? – сердито спросил Лыков. Оба наблюдателя молчали. Между тем вельбот пристал к шхуне, и с него начали подавать на борт людей.
– А ведь попали, ваше высокоблагородие! – вдруг объявил ефрейтор. – Ей-бо! Не знаю, убили ли, но попали. Вон его, собаку, на руках подымают! Самому идти невмочь… Ай да выстрел! Никогда такого не видал!
Попал Лыков или нет, теперь уже не имело значения. Беглецов-то они все равно упустили! Шхуна приняла вельбот и снялась с якоря. Вскоре преследователей ждало еще одно разочарование. У них на глазах корабль приблизился к берегу у гиляцкой деревни Милькво и подобрал там с лодки человека. Это был тот стрелок, что задержал погоню во второй раз. Закончив свои дела, японцы вышли в Охотское море и взяли курс на юг…
Теперь отряд должен был разделиться. Лыков с Ванькой Паном оставались в деревне Дауту на южном мысе, образующем Набильский залив. Они собирались дождаться военного судна и на нем прибыть в Корсаковск. И привезти с собой тело убитого японца. Таубе с «меделянами» возвращался в Рыковское по реке. Им предстояло идти вверх по течению, с одним раненым. Не меньше недели пути, чтобы доложить потом о неудаче… Однако подполковник их поход неудачей не считал. Лыков оказался прав! Каторжные действительно сбегали на Японские острова с восточного побережья Сахалина. Непонятным образом они заранее договаривались с рыбаками о шхуне. Теперь хоть ясно, в каком направлении искать. Поселившись на юге острова, Лыков этим и займется.
Перед расставанием друзья тщательно осмотрели вещи, найденные на убитом. Среди них обнаружили много необычного. Нож с изогнутым клинком – это еще понятно. Но для чего предназначались железные звезды с тремя лучами и очень острыми краями? Алексей осторожно взял одну в руку, попробовал нанести рубящий удар – неудобно! Скорее сам порежешься.
– А если их бросают? – предположил барон. Примерился, метнул железяку в дерево, и она воткнулась. Оказалось, что благодаря трем лучам она втыкается всегда, как ее ни брось. Интересно…
Далее последовал странный набор из десяти стальных наперстков. Наперстки оканчивались острым загнутым жалом, похожим на коготь. Барон надел «когти» на пальцы и задумался. Потом попытался забраться на сосну. Наперстки вошли в древесину, как нож в масло, и Таубе… полез. Высоко подниматься не стал, вскоре спрыгнул, но его догадка подтвердилась.
– Знаешь, Лешка, такие штуки рыбаку не нужны. Впрочем, как и винчестер. С кем же мы схватились?
Тайны на этом не закончились. В узком пенале они обнаружили бамбуковую трубочку длиною в три вершка и набор стальных иголок. Лыков хотел их рассмотреть, но Виктор отнял коробку со словами «не трожь!».
– Почему?
– Потому, деревня! Приключенческих романов не читал? Если эти иголки – оружие, то они могут убить лишь в одном случае – когда отравлены… Ох, не нравятся мне эти азиатские хитрости! Мы столкнулись с другой культурой. Нет, даже с другим миром! Тут все незнакомое: оружие, тактика, психология… Я тебе рассказывал о японской борьбе джиу-джитсу. Она позволяет голыми руками биться с вооруженным – и побеждать его. Представляешь? Европейцы только-только принюхиваются к этим тайным наукам. А им сотни лет! Возьми этот набор с собой и покажи в Корсаковске японскому консулу. Может быть, он что-то разъяснит. Если захочет.
Последними друзья разглядели странные белые шарики размером с грецкий орех. Из каждого торчала нитка. Лыков понюхал – нитка пахла серой.
– Это фитиль.
Подполковник поколупал шарик ногтем и сообщил:
– Смесь магния с чем-то еще. Кажется, с селитрой. Давай проверим. Прикрой глаза ладонью!
Алексей повиновался. Таубе поджег нитку и отбросил шарик подальше, а сам отвернулся. Ба-бах! Яркая вспышка, громкий звук – и никаких разрушений.
– Это не бомба! – заявил сыщик.
– Конечно, нет. Ее задача – ослепить противника. Вообще, из подобного арсенала становится понятно, с кем мы имеем дело.
– С кем?
– Помнишь, что предположил Костылев, наш консул в Нагасаки?
– Ну? Слово какое-то забористое, на букву «я» начинается, – Лыков попытался его вспомнить и не смог.
– Якудза. Преступное сообщество с вековой историей. Видимо, наши «иваны» действительно сговорились с японскими, и те прислали сюда боевой отряд. Для силового сопровождения побега.
– И у них это получилось, – пробормотал Алексей. – Вполне! Чубука с «шакалами» истребили. Нас, опытных весьма людей, задержали. Только оставили след – своего убитого.
– Но какова наглость! – возмутился Таубе. – Заявиться на российскую территорию и хозяйничать, как у себя дома. Нужно срочно сообщить Кононовичу, пусть телеграфирует в МИД.
– А я возьму за пищик японского консула!
– Ты там будь осторожен, – остудил пыл приятеля барон. – Из Корсаковского округа тоже бегут. Именно оттуда и сподручнее всего бежать.
– Это почему же? – обиделся за свой округ Лыков. – «Бывалые сахалинцы» как раз обратное говорят!
– Потому что до 1875 года эта часть острова принадлежала японцам. Граница проходила по реке Косунай. Что из этого следует?
Надворный советник подумал немного и ответил:
– Значит, у них есть точные карты всей местности.
– Правильно. А еще рыбные, зверовые промыслы и производство сельдяного тука. Все южносахалинское побережье в японских факториях. Есть где спрятать русских беглых. Чуешь?
– Догадываюсь. Ты полагаешь, что эта шхуна, что оставила нас сейчас с носом, поплыла не в Японию?
– Да. Каждые несколько беглецов возить туда накладно. Много удобнее поставить где-то на Сахалине секретный лагерь и там их собирать. Чтобы потом вывезти одним махом.
– И «где-то на Сахалине» – значит в моем округе?
– Да. Он всех ближе к Японии, и там фактории. Кононович говорил, что их аж двадцать восемь! Это здесь, в Тро [35], тайный лагерь не создашь: японских промыслов нет, гиляки сразу заметят чужих и сообщат властям. А в Корсаковском округе запросто! И еще рассуди. Из Александровска ребята, кого хотели, забрали. Из Рыковского тоже. Остались только твои! Они устроят им побег и затем всех оптом и увезут.
– Мне срочно надо в Корсаковск!
Таубе с «меделянами» ушли. Алексей привел к телу японского жмурика гиляков и пытался их расспрашивать: часто ли приплывают такие люди, чем занимаются? Инородцы, до того изъяснявшиеся по-русски, сразу позабыли язык… Видимо, смерть легендарного Чубука со всей родней здорово их напугала.
Полтора дня они со Збайковым прожили в рыбацкой деревне. Алексей успел изучить быт коренных сахалинцев. Маленькие крепкие аборигены одевались в одинаковые куртки из синей китайки. Несмотря на июнь, они носили меховые сапоги и часто – полушубки из собачьей шерсти. Курили в деревне все поголовно, включая женщин и детей. Гиляки никогда не умывались, поэтому и пахли соответственно… Из ароматов преобладала вонь от тухлой рыбы. Летние дома гиляков были поставлены на столбы. Рядом – сушилки для вяления лососей. Еще тут и там были разбросаны какие-то странные ящики, тоже на столбах. Лыков поинтересовался их назначением. В некоторых хранились припасы, спрятанные от собак, а в других – живые гуси и лебеди. Оказалось, аборигены ловят их по весне целыми выводками и откармливают для продажи. Збайков, узнав об этом, оживился и потребовал у Лыкова два рубля. Он купил пару самых жирных гусей и оставил их в ящике до появления корабля.
Вообще, эти полтора дня Алексей и Ванька Пан были неразлучны. Они много разговаривали. Каторжный, очень довольный своим новым положением, не знал, как угодить сыщику. Он начал даже рассуждать о будущем. Перевод в разряд исправляющихся сделал главное – снял с Ивана ужас бессрочной каторги. От отчаяния люди и решаются на крайность. Вечность наказания – основной движитель побегов. Две трети беглецов или погибает, или попадается. И получает добавку к сроку. Пан уже хотел задать лататы, да не случилось товарища. Теперь, с частыми на Руси манифестами, у него появлялась надежда. Шесть-восемь лет в вольной тюрьме, без кандалов и конвоя. Затем шесть лет поселения. И на материк! Отъезд с острова крестьян из ссыльных только что разрешили. Збайков вслух рассуждал о перспективах. Оказалось, в парнях он обучился плотницкому делу. На Сахалине это ремесло в цене и на виду у начальства. Здесь постоянно что-то строят! Значит, хорошему работнику скостят то, что можно скостить. Если сам не наглупит по новой. Но глупить Иван не собирался.
Вечером у костра Лыков задал вопрос, который для арестантов всегда самый тяжелый: за что сел? Обычно отвечают: по подозрению – в грабеже, поджоге. Еще добавляют: с преступлением или без. Преступлением каторга считает только убийство; все остальное пустяки. Многие известные злодеи твердят, что осуждены облыжно… Ванька Пан тоже сказал, что попал в каторгу за чужой грех.
