– Через пять минут судно отойдет к «Титанику», – сказал француз. – Последний рейс…
Бестужев вздохнул. В подобных ситуациях самое правильное и выгодное – поставить себя на место противника. А будь он на месте Луизы, непременно отплыл бы на «Титаник» только после того, как туда попадет инженер. Для вящей надежности. Ей чертовски необходим Штепанек, дико было бы предположить, что она оставила его во Франции. Следовательно, он уже там. Даже если предположить хитрый ход, ну, скажем, Штепанек в одиночку или в сопровождении кого-то третьего отправился в Англию, а оттуда в Ирландию, кружным путем, чтобы в Ирландии и подняться на борт… Прекрасно известно, все газеты сообщали, что «Титаник» будет брать последних пассажиров и в Ирландии… И в этом случае надо плыть.
Даже если, пессимизма ради, предположить, что хитрющая и неглупая американская красотка придумала вовсе уж коварный ход… Скажем, уводит преследователей за собой, словно перепелка легавую от гнезда – а Штепанек поплывет в Америку совершенно другим пароходом… Даже если так, Бестужеву нельзя отступать: где прикажете, и как, искать Штепанека на суше? Учитывая, что помощь французской полиции, собственно говоря, в Шербуре и заканчивается? Нет, в любом случае имеется шанс выследить инженера в Америке, следуя за Луизой, и других возможностей попросту нет…
Его багаж давным-давно был доставлен на «Титаник», он пребывал налегке, разве что с тросточкой, той самой, тяжеленькой, способной послужить нешуточным аргументом в споре. Пора…
– Что же, я пошел… – сказал Бестужев.
– Удачи, господин майор! – воскликнул месье Риу искренне и, бросив взгляд в море, протянул с неприкрытым сожалением: – Как я вам завидую… Такой пароход… Такое путешествие… Удачи вам!
– Подите вы к черту… – как и полагалось, пробормотал себе под нос Бестужев по-русски, так что француз ничего и не понял. – Прощайте, месье Риу, спасибо за все…
Очень быстро позади остались и высоченный маяк на мысе Аг, и длинный волнорез шербурской гавани. Вечерело, солнце уже скрылось за горизонтом. «Титаник» рос на глазах: черный корпус, окаймленный золотой линией, четыре трубы, поверху украшенные широкими черными полосами. Над судном реяли флаги: треугольный красный с белой пятиконечной звездой – штандарт судовой компании… еще один, голубой с белым квадратом посередине… интересно, что он означает… ага, неподалеку кто-то на хорошем французском уверенным тоном знатока объясняет своей спутнице, что это «Голубой Петр», означающий, что судно готово выйти в море… флаг Северо-Американских Соединенных Штатов символизирует конечную цель плавания, а флаг британского торгового флота на корме в пояснениях не нуждается…
Только теперь Бестужев в полной мере осознал, как громаден корабль. Он заслонил море и небо, он вздымался над волнами, словно крепостная стена, он был колоссален, поражал воображение, даже подавлял, не верилось, что эта махина создана человеческими руками, а не сотворена природой подобно горным хребтам. Все невольно притихли, даже говорливые итальянцы, теснившиеся в уголке салона…
Вскоре «Номадик» причалил, теперь с одной стороны было только спокойное море, а с другой – высоченный черный борт океанского колосса. Озираясь вокруг, Бестужев отметил, насколько четко можно разделить пассажиров по выражению лиц, даже если люди разных, назовем вещи своими именами, сословий и не особенно отличаются одеждой. Спокойная, равнодушная скука у одних и то самое озаренное выражение надежды у других. Черный, как грач, итальянец неподалеку от него мелко-мелко осенял себя католическим двуперстием и что-то бормотал под нос, напоминая некоего сборщика налогов, в стародавние времена оказавшегося на пути в Дамаск.
Впервые Бестужев ощутил довольно-таки тягостную неуверенность…
Все обстояло, можно так выразиться, благостно, если иметь в виду внешнюю сторону дела. На шлюпочной палубе, где прогуливались пассажиры первого класса, в легком плетеном кресле из ротанга расположился в непринужденной позе путешествующий по собственной надобности коммерсант Иоганн Фихте, он же, как легко догадаться, ротмистр Бестужев из Санкт-Петербургской охраны. Никто не обращал на него внимания, он, одетый весьма прилично и чуточку консервативно (немец, господа, немец, натюрлихь!), растворился среди «чистой публики», словно кусочек рафинированного сахара в стакане чая. По происхождению своему и по предшествующей жизни он был сызмальства обучен хорошим манерам, так что не было нужды лицедействовать, напрягаться – как это порой случается с выскочками, попавшими в общество, ничуть не соответствующее по манерам их прежней жизни. Не было нужды разыгрывать «своего», он в некотором смысле и был здесь своим, дворянин, офицер, а, кроме того, мастер актерства.
Увы, увы, увы… Если бы все заключалось только в том, чтобы благополучно замешаться в великосветское общество и выглядеть естественной его частичкой…
Теперь, когда пошли вторые сутки пребывания на «Титанике», Бестужев понимал, что казался, называя вещи своими именами, самонадеянным болваном. Именно так, он не жалел в собственный адрес уничижительных эпитетов.
Виной всему, конечно, его скуднейший опыт пребывания на кораблях, заключавшийся лишь в плавании на невеличке (по сравнению с «Титаником») «Джоне Грейтоне» и двумя поездками на волжских пароходах. Оказалось, опыт этот абсолютно бесполезен.
Те волжские пароходы, действительно немалые по размерам, в сравнении с «Титаником» предстали теперь едва ли не убогими шлюпками. На них (как это показала та история с «товарищем Мрачным»), обнаружить искомую персону и не составляло особенного труда. А здесь… Он решительно недооценил, вообще не взял в расчет колоссальность «Титаника». Подсознательно при слове «океанский пароход» рисовалось нечто, конечно, большое, но все же не способное создать нешуточных хлопот опытному сыщику.
На деле же… Это оказался едва ли не город. Побольше иного роскошного отеля, в каких приходилось бывать. Разумеется, район поисков не распространялся на весь пароход и был ограничен первым классом – однако и те места, где обитали триста с лишним пассажиров первого класса, оказались, по сути, форменными дебрями.
Как прикажете обнаружить среди пассажиров очаровательную девушку и молодого человека, возможно, изменившего внешность?
На берегу, в Шербуре, размышляя о предстоящем, Бестужев в конце концов нарисовал в воображении нехитрый план: он будет задерживаться за столом в ресторане, насколько позволят обстоятельства, он будет проводить все время на палубе, до поздней ночи не переступая порога каюты. В конце концов он увидит либо Штепанека, либо Луизу, ну а дальше проследить за ними и определить их, так сказать, местожительство, будет и вовсе, несложным предприятием.
Действительность этот план разнесла в пух и прах. Ресторан первого класса оказался огромным залом с белоснежными стенами, лепным потолком и многочисленными нишами, где располагались отдельные столики. Чертовски трудно было высматривать в нем нужных персон: не станешь же вертеть головой, словно неотесанная деревенщина, бродить по залу, откровенно пялясь на сидящих за столиками…
Он, конечно, ухитрился все же, сохраняя непринужденность скучающего путешественника, изучить весь немаленький зал – но не увидел там искомых ни за вчерашним завтраком, ни за вчерашним обедом, ни за вчерашним ужином. Пришлось с барственно-небрежным видом, изображая крайне привередливого в гастрономическом смысле, пресыщенного светского бездельника, задать несколько вопросов услужливому стюарду. Результаты беседы оптимизма не прибавили, наоборот – оказалось, помимо большого, главного ресторана на верхней палубе, имеется расположенной под ней, в корме, еще один ресторан, поменьше, где как раз могут при желании вкушать пищу особо пресыщенные гурманы. А рядом с ним – еще и «Кафе Паризьён», опять-таки для приверед. Ну и, наконец, как явствовало из слов стюарда, стремившегося посвятить пассажира во все подробности, Луиза со Штепанеком вполне могли, не привлекая ничьего внимания, преспокойным образом оставаться в ресторанах второго, а то и третьего класса – у богатых могут оказаться самые разнообразные причуды, вышколенная прислуга к этому привыкла и не проявит никакого удивления. Это пассажирам второго класса неуместно было бы заявиться в ресторан первого, зато обратный процесс никого, в общем, не удивил бы… Ну, наподобие российских купцов-миллионщиков, которые куража ради едут в дешевый извозчичий трактир побаловать себя копеечными яствами…
А ведь имелись еще библиотека, курительные салоны, всевозможные гостиные, зимний сад, плавательный бассейн, турецкие бани, зал для игр с мячом, прогулочные палубы… Наконец, ни у кого не вызвала бы удивления молодая пара, ведущая в своей каюте затворнический образ жизни, носа не показывающая за порог, требующая приносить им завтраки-обеды-ужины в каюту. И не нужно объявлять себя мизантропами, наоборот, достаточно прикинуться парочкой счастливых молодоженов – и их желание уединиться совершенно будет воспринято всеми окружающими с пониманием…
