Так как Мартин, шеф полиции Нюрнберга, назначил нам встречу только на десять часов следующего утра, Корш и я решили, что мы просто обязаны провести вечер в поисках хоть каких-нибудь развлечений, которые мог предложить нам Нюрнберг. Тем более что счет оплачивало руководство Крипо. Эта идея особенно понравилась Коршу.
– Смотри-ка, – произнес он с восторгом, – Алекс оплачивает не только шикарный отель, но еще и сверхурочные!
– Надо воспользоваться этим случаем и погулять от души, – сказал я. – Не так-то часто таким, как мы, выпадает возможность побывать в роли партийной «шишки». А если Гитлер добьется-таки начала войны, то мы сможем долго жить воспоминаниями об этом маленьком приключении.
Большинство баров в Нюрнберге напоминали места, где в средние века, наверное, собирались старейшины небольших цехов. За столиками сидели старые вояки и прочие реликты, стены обычно бывали украшены старыми рисунками и курьезными вещицами, собранными несколькими поколениями владельцев, которые интересовали нас не больше, чем таблицы логарифмов. Но пиво, по крайней мере, было отличное, что, впрочем, характерно для всей Баварии, а в баре «Блау флаше» на Халплац, где мы решили пообедать, еда была даже лучше пива.
Вернувшись назад в «Дойчер хоф», мы заглянули в ресторан отеля, чтобы выпить бренди, и увидели там странную картину. За угловым столиком сидела компания из трех человек, вдрызг пьяных, – две блондинки, по виду совершенно безмозглые, и политический лидер НСРПГ, одетый в однобортный мундир светло-коричневого цвета, – не кто иной, как гауляйтер Франконии Юлиус Штрейхер, собственной персоной.
Официант, принесший нам выпивку, нервно улыбнулся, когда мы спросили его, действительно ли сам Юлиус Штрейхер сидит за угловым столиком. Он сказал: да, это он, и тут же ушел, так как Штрейхер начал громко требовать, чтобы ему принесли еще одну бутылку шампанского.
Нетрудно было догадаться, почему все боялись Штрейхера. Помимо положения, которое он занимал в партии, что само по себе давало ему огромную власть, этот человек и выглядел как кулачный боец. Почти без шеи, с лысой головой, безбровый, с маленькими ушами и массивным подбородком, Штрейхер был бледной копией Бенито Муссолини. Впечатление воинственности, которое он производил, усиливалось огромным хлыстом из кожи гиппопотама, который лежал перед ним на столе, словно длинная черная змея.
Он с такой силой стукнул кулаком по столу, что все рюмки и ножи громко звякнули.
– Что, черт побери, нужно сделать, чтобы тебя обслужили в этом вшивом ресторане? – заорал он на официанта. – Мы умираем от жажды. – Он показал пальцем на другого официанта. – Ты! Я велел тебе не сводить с нас твоих мерзких глаз, чтобы в ту минуту, когда ты увидишь, что наши бутылки пусты, немедленно нес другую! Ты что, придурок или что-нибудь похуже? – И он снова грохнул кулаком по столу, к вящей радости своих подружек, пришедших в такой восторг, что лаже сам Штрейхер рассмеялся над вспышкой собственного гнева.
– Кого он вам напоминает? – спросил Корш.
– Аль Капоне, – сказал я, не задумываясь, а затем добавил: – Хотя на самом деле они все напоминают мне Аль Капоне.
Корш рассмеялся.
Мы потягивали свое бренди и наблюдали этот спектакль. У нас и в мыслях не было, что мы сможем увидеть такое в самом начале своего визита. К полуночи в ресторане остались только мы и компания Штрейхера, все остальные не выдержали непрерывной ругани гауляйтера и ушли. Официант подошел, чтобы вытереть наш стол и вытряхнуть окурки из пепельницы.
– Он что, всегда такой? – спросил я его.
Официант горько усмехнулся.
– Какой? Да сегодня он еще тихий, – сказал он. – Вы бы посмотрели на него десять дней назад, когда наконец закончился партийный съезд. Он устроил здесь настоящий разгром.
– Тогда почему вы его пускаете? – спросил Корш.
Официант жалобно взглянул на него.
– Вы что, издеваетесь? Попробуйте только не пустить его. «Дойчер» – это его любимое место водопоя. Если мы его вышвырнем, он тут же отыщет предлог, чтобы закрыть нас. А может быть, придумает что-нибудь похуже, кто знает? Говорят, он часто появляется во Дворце правосудия на Фуртерштрассе и избивает своим хлыстом молоденьких мальчиков в камерах.
– Да, не хотел бы я быть евреем в этом городе, – сказал Корш.
– Истинная правда, – сказал официант. – В прошлом месяце он науськал толпу, и она сожгла синагогу.
В этот момент Штрейхер запел, сопровождая свое пение стуком ножа и вилки по крышке стола, с которого он предусмотрительно снял скатерть. Однако из-за такого аккомпанемента и акцента Штрейхера, а также из-за того, что певец был совершенно пьян и не мог правильно взять ни одной ноты, не говоря уже о том, что две его гостьи непрерывно взвизгивали и хихикали, мы с Коршем так и не смогли понять, что за песню он пел. Но можно было поклясться, что не песню Курта Вайля, и этот его хор заставил нас наконец подняться и уйти.
На следующее утром мы отправились на Якобсплац, расположенную совсем близко к северу от нашего отеля. Здесь напротив прекрасной церкви стоит старинная крепость, построенная рыцарями Тевтонского ордена. На ее юго-восточном углу возвышалось здание Элизабет-кирхе с куполом, а на юго-западе, на углу Шлотфегергассе, располагались старые казармы, в которых сейчас находилась штаб-квартира местной полиции. Насколько я знаю, во всей Германии не было другого такого полицейского управления, которое имело бы в своем распоряжении собственную католическую церковь.
– Уж здесь-то из тебя так или иначе вытянут признание, будь уверен, – пошутил Корш.
Обергруппенфюрер СС доктор Бенно Мартин, среди предшественников которого на посту полицей-президента Нюрнберга был сам Генрих Гиммлер, встретил нас в своем кабинете, расположенном на последнем этаже здания. Кабинет его напоминал жилище средневекового барона, я не удивился бы, окажись в руках у Мартина сабля. Когда он повернулся, я заметил у него на щеке шрам, полученный на дуэли.
– Как там Берлин? – вежливо поинтересовался он, предлагая нам сигареты из своей коробки. Сигарету для себя он вставил в мундштук розового дерева, больше похожий на трубку, сигарета торчала в нем вертикально, под прямым углом к лицу.
– В Берлине все спокойно, – ответил я. – Но только потому, что все затаили дыхание.
– Совершенно верно, – согласился он и махнул рукой в сторону газеты, лежавшей на его столе. – Чемберлен прилетел в Бад-Годесберг для новых переговоров с Гитлером.
Корш потянул газету к себе, посмотрел на заголовок и вернул ее на место.
– По-моему, слишком много болтовни, – сказал Мартин.
Я промычал что-то нечленораздельное.
Мартин усмехнулся и положил свой квадратный подбородок на руку.
– Артур Небе сообщает мне, что по улицам Берлина разгуливает психопат, срывающий лучшие цветы германского девичества. Он также предупреждает меня, что вы хотели бы посмотреть на самого мерзопакостного психопата Германии и решить, не замешан ли он в этом деле. Я имею в виду, конечно, этого поросячьего сфинктера Штрейхера. Я прав?
Он уперся в меня своим холодным, пронизывающим взглядом, но я выдержал его. Готов поклясться, что генерал сам отнюдь не ангел. Небе описал мне Бенно Мартина как выдающегося руководителя. Для шефа полиции в нацистской Германии это могло означать все что угодно – этот человек вполне мог оказаться вторым Торквемадой.
– Это правда, генерал, – сказал я и протянул ему первую страницу еженедельника «Штюрмер». – Здесь показано, каким способом были убиты пять девушек. За исключением еврея, который собирает кровь в сосуд, разумеется.
– Разумеется, – сказал Мартин. – Но вы же не исключили евреев из возможных подозреваемых?
– Нет, но...
– Но именно театральность самого способа убийства заставляет вас сомневаться, что это сделали они. Я прав?
– Да, и тот факт, что среди жертв не было евреек.
– Может быть, он просто предпочитает более привлекательных девушек, – усмехнулся Мартин. – Ему милее светловолосые, голубоглазые девушки, чем развращенные еврейские дворняжки. А возможно, это просто совпадение. – Он заметил, как я удивленно поднял брови. – Но вы ведь не очень верите в совпадения, комиссар, не так ли?
– Нет, генерал, в делах, связанных с убийством, я в совпадения не верю. Там, где другие видят совпадения, я усматриваю образ действий. Или, по крайней мере, я пытаюсь его нащупать. – Я откинулся на стуле и скрестил ноги. – Вы читали работу Карла Юнга, посвященную этому вопросу, генерал?
Он насмешливо фыркнул.
– Боже милосердный, неужели криминальная полиция Берлина занялась изучением психологии?
– Я думаю, из него получился бы хороший полицейский, генерал, – сказал я, любезно улыбаясь. – Если, конечно, вы не возражаете, что я высказываю свое мнение.
– Избавьте меня от лекции по психологии, комиссар, – вздохнул Мартин. – Скажите просто, что это за образ действий, к которому имеет отношение наш обожаемый гауляйтер здесь, в Нюрнберге?
