— Если я правильно понял, ты считаешь, что на этот раз ловушка сработала бы, если б Цезарь не помиловал Хелидона… — прервал его александриец не очень уверенно. — И все же, хозяин, вряд ли найдется такой дурак, который будет надеяться, что из-за такого может вспыхнуть бунт!
— А бунт никому и не нужен, — возразил Аврелий. — Достаточно, чтобы Клавдий, желая избежать встречи со своими разгневанными подданными, покинул стадион через подземелье.
— А Маврик со своими головорезами сидел как раз там, совсем рядом… Может, ты и прав, хозяин, и афера со ставками подстроена для того, чтобы прикрыть настоящий заговор — покушение на Цезаря!
— Красиво получилось, гладко, как по маслу… — проворчал сенатор.
— Беги скорее к Клавдию, доложи, он выслушает тебя, он же твой друг!
— Да, но у него связаны руки. Наверняка, если Маврик действительно готовил покушение на Клавдия, у адвоката есть сторонники в армии, среди преторианцев и, может быть, даже в самом ближнем окружении императора. Цезарю нужны неопровержимые доказательства, чтобы осудить его!
— Но не может быть, чтобы в Риме никто не знал о происках Сергия. Найдешь свидетелей…
— Уверяю тебя — Маврик позаботился заткнуть им рты, как делал это всегда. Никто не посмеет пойти против него: каждый слишком многое может потерять.
— Так уж и никто? — задумчиво спросил Кастор. — На самом деле кто-то наверное есть… — Он хотел добавить что-то еще, но передумал, так и не закончив фразу.
За восемь дней до июльских календ
Аврелий сидел в полумраке таблинума с кубком вина и ждал. Он был уверен, что ждет не зря.
Рабы и домочадцы получили приказ исчезнуть, оставив своего господина одного в большом зале. Еще не стемнело, когда патриций услышал стук и не спеша прошел в атрий.
— Ave, Сергий.
— Ave, Публий Аврелий.
Их холодные голоса прозвучали столь же спокойно и решительно, как и у гладиаторов, приветствующих друг друга на арене перед смертельной схваткой.
— Один, без сопровождения, — отметил Аврелий, несколько удивившись. Подчеркнув это обстоятельство, он как бы оказал уважение гостю.
— Думаешь, боюсь? — с презрением ответил Сергий.
Нет, Маврик ничего не боялся. Известный в городе человек, обладатель огромного состояния, добившийся успеха, рисковавший всем в этом безумном мошенничестве, он не из тех, кто станет дрожать перед простым сенатором, подумал Аврелий. И, глядя в лицо своему противнику, почувствовал, как вспыхнуло в нем возбуждение, заговорил старый инстинкт воина и охотника, который не сумели подавить никакие книги по философии.
«Я не лучше какого-нибудь ретиария, — подумал он. — И Сергий точно так же, как я, рад устремиться навстречу опасности, броситься со своим мечом на мой трезубец».
На какое-то мгновение ему показалось даже, будто он понял, что влекло гладиаторов на арену, почему среди них столько свободных людей, готовых рисковать жизнью. Чтобы боги могли посочувствовать им… Боги или кто там вместо них.
— Итак, ты сорвал мою сделку со ставками, сенатор Стаций, и вдобавок увел у меня маленькую Ниссу. Немногие отважились бы на такое, но не рассчитывай, что далеко уйдешь. Имя Цезаря, которым ты прикрываешься, как щитом, не делает тебя неуязвимым. И не думай, будто так уж помешал мне. Это твоя забота — доказать, что афера со ставками моих рук дело. Впрочем, даже если вдруг это тебе и удастся, ты же знаешь — я все равно выкручусь.
— Не сомневаюсь, могущественный Маврик, — согласился Аврелий. — Но тогда зачем ты явился ко мне тайком, словно вор, крадущийся за курицей?
Сергий злобно закусил губу.
— И не пробуй тягаться со мной, сенатор. Ты напрасно обидел меня, когда я пришел к тебе как друг. Мы с тобой всегда ходим разными дорогами и встретились случайно. Могли бы по-прежнему не замечать друг друга и жить себе спокойно. Я знаю тебе цену, Публий Аврелий, имей это в виду. Именно поэтому я здесь. Конечно, ты не можешь арестовать меня, но в состоянии доставить мне массу хлопот, если действительно решишься на это. Только зачем? Ты уже арестовал Ауфидия за мошенничество со ставками и знаешь, почему был убит Хелидон. Знаешь также и кто его убил — Турий. Клавдий вполне будет удовлетворен, а объяснить смерть еще двух других гладиаторов будет нетрудно, если я передам тебе одного раба, сбежавшего из казармы…
— Чумазого из Мутины. Труп, естественно. Трудно доверять тебе, Сергий, видя, как ты предпочитаешь расплачиваться со своими наемниками, даря им в награду не золото, а смерть.
— Скоты, убийцы, машины, натасканные убивать, — это всего лишь орудия, их жизнь ничего не стоит. Но ты смотришь на это иначе, сенатор: я знаю, с кем имею дело. Ты упомянул о золоте — можем договориться.
— Мои кладовые переполнены, Сергий, и, чтобы пополнять их, мне нет нужды ни поджигать дома, ни облагать данью бедняков или отправлять людей на верную смерть на арене.
— Знаю. Ты рожден знатным и богатым, ты потомок древнего рода хозяев и воинов! — злобно воскликнул Сергий. — Мне же, напротив, все время приходилось самому изворачиваться, чтобы заполучить то, что у тебя всегда имелось по праву крови. И уверяю тебя, мой знатный патриций, особой разницы между тем, каким способом сколотили свое богатство твои знаменитые предки, и тем, как это делаю я, нет. Так что не думай, будто ты лучше меня! Я, по сути, очень нужный человек. Люди прибегают к моим услугам, чтобы выйти из затруднений, восстановить справедливость, навести порядок там, где закон не может или не хочет этого делать. Иногда я вынужден действовать по своему усмотрению, присваивая себе право принимать решения, не слишком считаясь с законами священной республики, которая давно уже перестала существовать, потому что превратилась в огромное владение одного-единственного человека… И не уверяй меня, будто каждый должен смиренно склонять голову перед законом, — ведь и сам ты не всегда это делаешь.
Аврелий слушал молча, не перебивая. Маврик был вором, притеснителем, убийцей, а чувствовал себя глашатаем справедливости.
— Сенатор, я пришел к тебе поговорить на равных. Мы с тобой оба свободные римские граждане и всего лишь обсуждаем одно дело. Я хочу, чтобы ты перестал преследовать меня, словно собака, учуявшая кабана, и готов на переговоры, только бы ты оставил меня в покое. Назови свою цену, и я заплачу, сестерциями или человеческими жизнями, но не вздумай мешать мне, когда я буду брать то, что мне полагается!
— В том числе и жизнь Клавдия Цезаря? — холодно спросил Аврелий.
На недвижном, словно каменном лице Маврика еле заметно дрогнул только уголок рта.
— Ты хотел убить Клавдия, — решительно заявил патриций.
— Так утверждаешь ты, сенатор Стаций. Однако, на свою беду, ты никогда не сможешь доказать этого. Мне жаль, мне действительно жаль. Знаю, ты рад был бы видеть меня на плахе, однако не получишь этого удовлетворения. Нисса не заговорит, можешь не сомневаться.
— Ты слишком уверен в этом, — возразил Аврелий, зная, что актриса находится в его доме, под охраной.
— А ты слишком полагаешься на свое мужское обаяние, сенатор. Тебе его не занимать, конечно. Во всяком случае, если послушать мою сестру Сергию! — ухмыльнулся адвокат. — Но душа женщины — потемки, и в ней таится такое, что ты и представить себе не можешь… Поверь мне и оставь все это, пойди к Цезарю, расскажи ему про дело со ставками и отдай Ауфидия в руки палача.
— Дело со ставками было лишь прикрытием. Оно служило тебе только для того, чтобы никто не разгадал твоих истинных планов, о которых ланиста и не подозревал, — мрачно возразил патриций. — Гелиодор — вот кто был твоим настоящим соучастником. Это его ты отправил посеять панику среди гладиаторов в тот день и вынудить тем самым Клавдия пройти в подземелье. Это твоя сестра отнесла ему приказ!
— Увы, Гелиодор мертв, — притворно вздохнул адвокат. — И будь я на твоем месте, не стал бы беспокоить Цезаря всеми этими выдумками о заговоре. Он еще подумает, будто у тебя воспаленное воображение… Теперь я ухожу, ну а ты решай: хочешь сразиться — я готов. Я привык побеждать.
Аврелий даже не подумал ответить. Он проигрывал, но упрямо не хотел сдаваться.
Сенатор подождал, пока Сергий скрылся в ночной темноте, и, словно охваченный мрачным предчувствием, поспешил к Ниссе.
В ее комнате стоял тонкий запах духов. На кровати одиноко лежал маленький хорек, казавшийся меховой подушкой, а хозяйки его не было!
Аврелий тут же заметил, что алебастровое окно, выходившее в огород за домом, распахнуто, а снаружи, возле высокой стены, ограждавшей огромный дом от городского шума, жимолость, цеплявшаяся за камни, помята во многих местах, а одна ветка даже сломана и свисала, точно указывая место, где пробежала беглянка.
— Несчастные, вы упустили ее! — вскричал Аврелий.
