насыпи. Они долго стояли, разглядывая следы. — А на той стороне путей? — Там нет, — сказал Климов. — Вот я голову и ломаю: след свежий. Обязательно сегодняшний. Значит, подъехали к самой линии, а потом повернули и обратно? Это для форсу, что ли? Клыч быстро пошел к лесу. Стас помчался к станционному строению. Климов ждал. Вернулся Клыч.
— Если бы поезд стоял на этом пути, то коляска могла оказаться почти рядом. В двух шагах от него, внизу.
Подошел Стас, ведя железнодорожника.
На каком пути стоял московский поезд? — спросил Клыч.
На этом самом, где мы стоим.
Так… А на коляске к станции кто-нибудь подъезжал, когда московский здесь стоял?
Кому же подъезжать? У нас и у мельника коляски нет. У нас в Клебани народ небогатый, знаете.
А в деревнях есть коляски на дутых шинах?
В селах? Может, и есть. У нас по уезду торговые села. Возницыно вот или другие…
Значит, вы не видели коляски на дутых шинах?
Нет.
Вы давали отправление московскому?
Да.
И всех, кто был на станции, разглядели?
Да кого тут разглядывать. Два калеки, три дворняги…
Пошли в Совет, — приказал Клыч. — Климов, сгружай Потапыча. Скажи мотористу: пусть едет.
Через полчаса на сельсоветской линейке они уже рысили по пыльному проселку, с двух сторон стиснутому подступившими к самому кювету березами и осинами. Лес гудел вокруг. Сумерки сгущались. Возница, изредка оборачиваясь к седокам, жаловался:
Нету порядку. Середь ночи вызывают в Совет, говорят: вези! А куда? А может, у меня нету никакой моей возможности? А?
Ты, дядя, вези. Потом поговорим, — отвечал Клыч. Остальные помалкивали. Минут через сорок услыхали лай собак, потом замелькали огоньки.
Решетовка, — сказал возница, оборачиваясь. — Дальше я вас, ребята, ни в жисть не повезу. Никакой такой моей возможности нету.
Проехали первую избу за глухим забором. Она стояла у самого леса. Сквозь дощатую ограду не было ничего видно. Потом избы пошли гуще, кое-где палисаднички, кое-где вообще никакой ограды. Сады были не у всех. Но седо, видать, не бедное — много железных и цинковых крыш. У церкви остановились. Рядом с ней над небольшим домиком реял по ветру флаг.
— Совет, — сказал возница. — Так я возвертаюсь, граждане товарищи. — Вот что, дядя, — внушительно сказал Клыч и сунул к самому лицу возницы удостоверение. — Сиди тут тихо и дуй в сопелку. Ежели исчезнешь, я тебя из гроба выну, понял?
Бородка мужика взъехала наверх, и он затряс головой — За что томите, граждане начальники? Отпуститя!
— Может, и отпустим, — сказал Клыч и спрыгнул с подводы, — а ты жди. И чтоб никакой ини-циа-тивы. Климов и Стас тоже слезли с подводы, приморенный Потапыч дремал, привалясь к спине возницы.
— Мой трудовой день на етом считаю законченным, — кричал тощий человек в солдатской рубахе и фуражке, когда они вошли в Совет, — Будут тут все приезжать и командовать. Я при исполнении служебных обязанностей и не потерплю! — Слушай, браток, — сказал Клыч. — Ты сядь! А то неудобно. Я вроде гость — а ты власть, я сижу — а ты стоишь!
Председатель грохнул о стол кулаком и сел.
— Михеич! — крикнул он. — Волоки лампу! Сторож, согнутый длинный старик, внес керосиновую лампу. Выплыли из мрака стены с плакатами и заклеенные газетами углы.
— Почитай наши корки, — протянул Клыч председателю удостоверения.
Тот взял, прочитал, потом отодвинул в сторону и заулыбался:
— Другое дело. Теперя понятно. Раз служба такая, вас и носит по ночам, черти полосатые. — Он закрутил головой. — Скажи пожалуйста, и мы, значит, под ваш прицел попали? — Скажи мне, председатель, — Клыч внимательно присматривался к нему, — у вас в селе есть у кого-нибудь коляска на дутых шинах? Председатель поерзал па стуле, наморщил лоб.
— Откуда? У меня тут особо больших богатеев нету. Может, из Возницына кто? Там у них и Королев Сила Васильич — мукомол и прасол на три губернии, там и Ванюхин — кирпичный завод имеет. У тех точно есть коляски. У нас нету.
Утром никто по деревне в такой коляске не проезжал?
Не видал. Вот, может, Михеич знает? Михеич, не видал: утром у нас никто на екипаже по деревне не прокатывал? Чтобы дутые шины?
Михеич долго думал. Его худое солдатское лицо с длинными седыми усами было почти величаво.
Так что, — сказал он, — за мое, значит, дежурство при вверенном… етом… значит… долге службы… не видал. Я днем бабку свою, зверя неистового, прости и помилуй, царица небесная, чтоб ей три раза лопнуть и кишков не собрать, ее, значит, милостивицу, навещал. Так что не приметил.
Вот, — развел руками председатель, — нету у нас колясок.
Клыч внимательно следил за ним. На лице председателя лежала тень от козырька, глаза он все время водил в сторону.
— Скажи-ка мне, председатель, — Клыч придвинулся вместе со стулом к окну, — много у вас по селу Аграфен будет?
Председатель заерзал на месте, потом забарабанил пальцами по столу.
— А чего Аграфены? — спросил он с недоумением. — Ну есть. Так что?
— Есть у тебя в селе Аграфена, чтоб не местная, пришлая была и чтобы к ней посторонние люди из города ездили?
Председатель забеспокоился:
Село, понимаешь, товарищ, торговое. Тут много людей к нашим ездит.
Ето, тово-етого, они про енто говорят, — забубнил Михеич, — ето про крайнюю, что на околице поселилась… Что, тово-етого, Ваньки Макарова дом летошний год укупила. Про ее, точно. К ей из городу ездють.
Про Груздеву нешто? — поразмыслил председатель. — Ну тут я ни при чем. Дом при купле мы ей оформили. Документы в порядке были. Мы тут ни причем.
Кто, дедок, навещает-то ее? — спросил Клыч. — Людей-то этих видел?
А нешто нет? — сказал Михеич. — Как я при сполнении своего, значит… тово… етого… я всех видел. Как же без етого.
Какие из себя люди-то? — допытывался Клыч.
Обнаковенные, — равнодушно ответил Михеич, почесывая затылок, — один навроде лысый. Побрит весь. Здоровый мужик. Молчит все. А при ем рыжый давеча приезжал — соплей перешибешь. Разряженный. Видать, при торговле состоит.
Теперь все трое стояли. Клыч натягивал кепку, ощупывая в кармане кольт. Климова пробрал озноб. Стас был белее стены.
— Веди! — приказал Клыч председателю. — И гляди, никому ни слова!
Председатель, захваченный их возбуждением, только ошалело пялился на приезжих. Потапыча и возницу будить не стали.
Они быстро прошагали всю деревню и подошли к тому одинокому дому, на который они обратили внимание при въезде.
