Легкий скрип двери заставил комиссара обернуться, однако он с неудовольствием увидел не Бюсси, не кого-нибудь из сотрудников, а пожилую даму с крючковатым носом и в шляпке с пожелтевшими перьями. Серые глаза дамы строго смотрели на него.
– Что вам угодно, сударыня? – промямлил комиссар.
– Я ищу комиссара Папийона, – с достоинством ответила посетительница. – Это вы, я узнала вас по фото в газете. Не предложите мне сесть?
Спохватившись, комиссар указал рукой на стулья. Дама с сомнением оглядела их и, выбрав тот, который внушал ей больше доверия, присела на краешек.
– Я вас слушаю. – Комиссар вернулся на свое место. – Прежде всего, сударыня, по какому вы делу?
– Меня зовут мадам Рамбальди, я живу в Руане, – сообщила дама. – Мой покойный муж был профессором пения… впрочем, это к делу не относится. Пребывая в стесненных обстоятельствах, я увидела объявление в газете и, посоветовавшись с нашим кюре, решилась на путешествие в Париж.
Папийон мысленно застонал. Еще одна ненормальная увидела объявление о награде в тысячу франков и явилась его зарабатывать, а инспекторы ее проворонили и вместо того, чтобы самим выслушать ту чепуху, которую она собиралась изложить, пропустили к нему. Положительно, это было ничуть не лучше, чем все время трезвонящий телефон.
– Я знаю, кто убил русского графа, – многозначительно промолвила мадам Рамбальди, подавшись вперед.
– И кто же? – машинально спросил Папийон.
– Филипп Бонту. Наверняка он, больше некому. – Видя полное непонимание на лице комиссара, мадам Рамбальди поторопилась объяснить: – Видите ли, я прожила в Руане всю жизнь. А когда постоянно живешь в одном и том же месте, поневоле узнаешь людей. Я хочу сказать, тех, кто живет в городе.
– Разумеется, разумеется, – пробормотал комиссар.
– Филипп и его сестра носили фамилию Бонту, но после той истории им, конечно, пришлось несладко. Отец их был пьяница, мать пыталась устроиться то к модистке, то к портнихе, но у нее руки не годились для иглы. – Мадам Рамбальди сделала крохотную паузу. – Люди говорили, что старый Бонту был вовсе не отец Соланж, но сами знаете, в провинции люди любят посплетничать. Во всяком случае, девица не слишком походила на своего брата. Однако она целиком была под его влиянием.
– И что? – промямлил комиссар.
Поглядывая на телефон, полицейский прикидывал, не вернуть ли трубку на рычаг. Авось звон чертова аппарата заставит старушку поторопиться с рассказом. Папийон предвидел, что посетительница не закончит его, пока не ознакомит со всеми достоинствами и недостатками руанских обывателей.
– Про нее я могу вам рассказать очень подробно. Сначала Соланж устроилась ученицей к модистке, – благожелательно улыбаясь, повествовала мадам Рамбальди, – потом стала служить в кафе. Она хорошо считала, и иногда ее ставили на кассу. Так вот, когда девица ушла из кафе, кто-то забрался в него ночью и похитил всю выручку. Тут все вспомнили, что, когда Соланж ушла от модистки, кто-то ограбил ее лавку. Само собой, пошли всякие разговоры…
Решившись, комиссар вернул трубку телефона на место. Он рассчитывал, что аппарат тотчас же начнет трезвонить, но не тут-то было. Тот молчал как убитый.
– Я говорила с нашим инспектором, – продолжала неутомимая мадам Рамбальди. – Разумеется, оказалось, что Соланж ни при чем – когда произошло второе ограбление, все ее видели на танцах. Но инспектор предположил, что сначала девица все узнавала, ну, где лежат деньги и прочее, а потом рассказывала своему брату, и именно он ограбил лавку и кафе. У них дома устроили обыск и нашли кое-что из вещей, украденных у модистки. Не украшения, их успели продать, а какую-то фарфоровую фигурку или что-то в этом роде. Филиппа хотели арестовать, но он скрылся. Мать Соланж валялась у мадам Фреше, модистки, в ногах, умоляя не губить ее дочь. А старик Бонту к тому времени уже умер, да… Жена вскоре последовала за ним, у нее сердце не выдержало. Мадам Фреше не стала преследовать Соланж, хотя всем была ясна ее роль в этом деле. Ограбление кафе девица категорически отрицала, и против нее не было никаких улик, но люди больше не желали иметь с ней дела, и их вполне можно понять. Брат ее, как я уже сказала, исчез, а сама Соланж вскоре перебралась в Париж. Ну, комиссар, вы, конечно, уже поняли, к чему я веду?
– Кажется, да, – медленно проговорил Папийон.
Телефон разразился яростным звоном, но комиссар не обратил на него никакого внимания.
– Грюйер – девичья фамилия ее матери, – радостно осклабилась мадам Рамбальди. – И негодяйка была горничной в доме убитого графа. Ее имя Соланж Грюйер или Соланж Бонту. Уверена, она поддерживала связь с братом. И не удивлюсь, если ее бывшие хозяева не раз страдали от краж – когда она уже перестала у них работать, само собой. Графа Ковалевского ограбили и убили после того, как он рассчитал своих слуг. Конечно, на него напал Филипп, больше просто некому.
– Сударыня, – с чувством проговорил комиссар, сбрасывая трубку телефона на стол, чтобы трезвон не мешал разговору, – не могу выразить, до чего я вам признателен. Один вопрос: вы помните, как выглядел Филипп?
– Высокий молодой человек, – подумав, ответила старушка. – Волосы довольно светлые, лицо приятное. Знаете, во времена моей молодости о таких говорили «все при нем». Мальчиком он был очень мил, но потом его призвали на военную службу, которую Филипп отбывал где-то в колониях. Вернулся сильно переменившимся. Конечно, ему шла военная выправка, но, мне кажется, ему не пошло на пользу, что в полку его учили стрелять и убивать. Еще до того, как он начал грабить, Филипп несколько раз ввязывался в скверные истории. Вспыльчив был невероятно…
«Н-да… – подумал Папийон. – Вот тебе и мотив. И слова Монкура о человеке из низов, и подозрительные ночные прогулки Михаила Корфа, и все остальное. Не стоило поручать проверку бывших слуг Бюсси, ох, не стоило! Это его, Папийона, ошибка. Если бы он сам занялся Соланж Грюйер, то по вздрагиванию ресниц, по еле заметным изменениям цвета лица, по модуляциям голоса сразу же понял бы, что горничная не та, за кого себя выдает. Опыт, господа, опыт! Бесценная, незаменимая вещь!
Итак, в деле намечается новый поворот: горничная устроилась в особняк графа, а когда ее уволили, по наработанной схеме навела сообщника, своего родного – или сводного – братца. Высокий блондин с военной выправкой – именно его Роза Тесье видела в ту ночь возле особняка, а не Михаила Корфа. Только вот непонятно, зачем было ему красть ключ у графа, когда Соланж в любой момент могла сделать дубликат своего? И еще непонятно: зачем понадобилось убивать графа, если в предыдущих случаях целью всегда было только ограбление? Но на то и комиссар Папийон, чтобы разбираться во всех этих хитросплетениях…
Полицейский призвал к себе помощников Бюсси и Мелло, велел последнему запротоколировать показания мадам Рамбальди, а проштрафившемуся инспектору поручил во что бы то ни стало отыскать и доставить на набережную Орфевр уроженку прекрасного города Руана Соланж Грюйер, ранее Соланж Бонту. Что касается ее брата, то Папийон приказал бросить на его поиски все свободные силы. Чутье подсказывало ему, Филипп Бонту вряд ли успел далеко уйти, а раз так, можно надеяться, что тайна гибели графа Ковалевского не сегодня завтра будет раскрыта.
Когда Михаил и его спутница покинули ресторан «У Максима», уже стояла ночь, и парижские фонари отбрасывали в весенний сумрак дрожащий желтоватый свет. Роза одной рукой придерживала шлейф, а другой цеплялась за локоть своего спутника. В знаменитом ресторане она перепробовала множество блюд, выпила вина и шампанского, и теперь у нее слегка кружилась голова. Она чувствовала, что у нее развязался язык и что, может быть, не стоит столько говорить, но остановиться не могла.
– День, когда сбываются мечты… – пробормотала мадемуазель Тесье, смеясь счастливым, пьяным смехом. – А какое у них шампанское! В жизни такого не пила. Ты видел, как другие посетительницы на меня смотрели?
Михаил, который не выносил фамильярности, ничего не ответил. Роза расхохоталась и стиснула его локоть еще крепче.
– Они же там все шлюхи… это ясно, как день! Но у меня было самое красивое платье, и глупые девки так на меня таращились! Одна была совсем старой, с нее так и сыпалась косметика. Да еще фальшивые ресницы, фу! Наверное, ее месье слеп. Хотя он не производил такого впечатления… А ты как думаешь?
– Я на них не смотрел, – ответил Михаил.
Теперь молодой человек немного сожалел, что его желание хоть немного отблагодарить Розу за то, что та сделала – точнее за то, чего не сделала, – привело к столь плачевным результатам. От матери он унаследовал презрение к пьяницам, а девушка явно перебрала, и теперь ему было крайне тягостно находиться в ее обществе. В то же время, как честный человек, он не видел никакого способа от нее избавиться.
