С недоверием? Леберехт был озадачен. Разве Господь наш Иисус, когда ходил по земле, заботясь об основании Церкви, не проповедовал любовь?
— Я вас не понимаю, — ответил Леберехт, теперь уже робко. — Что вы хотите этим сказать, ваше преосвященство?
Приветливая мина архиепископа моментально превратилась в язвительную усмешку.
— Как я уже сказал, мы с недоверием следим за каждой овечкой, особенно если она общается с еретиками, сторонниками переворота и пророчествующими.
— Мой отец Адам был богобоязненным человеком, почитавшим законы Божьи и человеческие!
— Но душа! — воскликнул архиепископ с демонической улыбкой на лице и резко вскочил со стула. — Его душа, его бедная душа не нашла покоя!
Леберехт едва не взорвался от возмущения. Ему хотелось закричать, вступиться за своего отца, хотелось спросить: "Кто это сказал? Какое доказательство вы можете привести?" Но он усилием воли сдержал себя и с внешним спокойствием произнес:
— А почему вы объясняете это мне, ваше преосвященство?
Архиепископ снова занял место за письменным столом и сложил руки перед собой.
— Мы не хотим, — ответил он, понизив при этом голос, — чтобы ты шел той же дорогой, что и твой отец.
К чему клонит архиепископ? На мгновение Леберехт заподозрил, что его заманили в ловушку и ему никогда уже не выйти живым из этого мрачного здания. Но потом он сказал себе, что архиепископ не тратил бы свое время, вовлекая обреченного на смерть в подобные дискуссии. Правда, в общении со Святой Матерью Церковью сложно было следовать законам логики, однако же, если рассуждать логически, архиепископу от него что-то нужно…
Долго ждать Леберехту не пришлось, ибо благонамеренный муж заговорил откровенно:
— Отец твой Адам проводил много времени с бенедиктинцами Михельсберга и достиг таких познаний в современных науках, что равных ему трудно было найти.
— Пожалуй, это верно. И многое из своих знаний отец передал мне. Я научился читать и писать и был силен в латыни еще в том возрасте, когда мои ровесники считались слишком юными для латинской школы иезуитов.
— А ныне ты поступаешь подобно своему отцу и посвящаешь себя тайным наукам у монахов?
— Тайным наукам? Простите, ваше преподобие, но науки, которыми занимаются бенедиктинцы на горе Михельсберг, не более тайные, чем "Записки о галльской войне" Цезаря, или "Метаморфозы" Овидия, или искусство вычислений Адама Ризе из Штаффельштайна. Конечно, эти труды не благочестивы, но разве наука благочестива?
— Вот-вот! — прервал архиепископ юношу. — Разве наука благочестива? Всякое знание исходит от дьявола, оттого и презираемо Церковью. Церковь в течение полутора тысячелетий обходилась без науки, она взросла сама в себе и породила мучеников и святых — без науки о звездах, геометрии и учений греческих философов.
Леберехт хотел возразить, что для строительства любой церкви, хоры которой обращены на восток, необходимо учение о звездах, что любая башня собора без геометрии давно бы обрушилась, не говоря уж об учениях великих философов, мудростью которых пользовался даже Господь Иисус, когда пребывал в земной юдоли. Но он предпочел промолчать.
Архиепископ перегнулся через стол, придвинувшись совсем близко к Леберехту.
— До наших ушей дошло, что во время чумы ты был у бенедиктинцев, посвятив себя учебе в их библиотеке.
— Не по собственному желанию, — рассмеялся Леберехт, — во всяком случае поначалу. Эпидемия застала меня там, когда я оторвался от работы в соборе, чтобы изучить травы и растения, произрастающие в саду монастыря.
— Дьявольские травы! — вскипел архиепископ. — Все это знахарские и дьявольские травы! Монахи, наверное, околдовали тебя!
— Клянусь мощами святого Бенедикта, нет! Это благочестивые монахи, которые служат Господу трудами и молитвой.
— Ха! — возмутился архиепископ. — Мужи, которые по пять раз в день сходятся на общую молитву, отнюдь не святые. Напротив, они говорят исключительно по-латыни, чтобы никто из посторонних не понял их тайных проклятий, и хулят Бога. Поверь мне, в монастырях гнездятся грех и скверна.
Соборный проповедник, следивший за обвинениями архиепископа не дыша и напрягшись, молча кивнул и возвел очи горе. Леберехт задыхался. От душной атмосферы этой сумрачной комнаты у него сжималось горло.
— Только в монастыре, — продолжал свои поношения архиепископ, — могли вызреть семена Реформации. Ведь кто такой этот доктор Мартин Лютер? Августинец! Почему все монастыри окружены высокими стенами? Чтобы никто не видел, что совершается за ними! Бенедиктинцы с Михельсберга пользуются монастырской неприкосновенностью. У них существуют — если вообще существуют — собственные законы, и ни светский судья, ни инквизиция не могут покарать их постыдное поведение, хотя они насилуют монахинь, растлевают детей, а также совершают непотребства со своим собственным полом. Sodomia natione sexus[40] — ты знаешь, что я имею в виду. Скажи, что ты там видел?
Леберехту стало не по себе. Он не знал в точности, какие намерения преследует архиепископ своим вопросом. Если он заступится за монахов с Михельсберга, то его, как их сторонника, могут ожидать гонения; с другой стороны, не мог он и очернять монастырь как гнездо порока. Как же, ради всего святого, ему поступить, чтобы не попасть впросак перед архиепископом?
— В монастырской жизни видел я не более того, что ожидает там увидеть благочестивый христианин, — солгал Леберехт. — Я был безмолвным свидетелем их служб и разделял их трапезы. Я спал в крохотной келье, а в остальное время предавался своим занятиям. И хотя библиотека открыта для всех монахов аббатства, за все время я встретил там лишь троих. Таким образом, за короткий период я смог прочитать больше, чем ученый студент в школе.
— И какие же книги вызвали твой сугубый интерес?
— Все, ваше преподобие. Глупец тот, кто штудирует лишь определенные книги! Но в основном я обнаружил там теологические труды, посвященные мистицизму святых, таинству покаяния, аскезе и толкованию Библии.
Лицо архиепископа скривилось в гримасе, которая должна была выражать отвращение.
— До ушей моих дошло, что бенедиктинцы хранят также и еретические книги, такие, как "Против Римского Папства, учрежденного дьяволом" Мартина Лютера и "Прорицания" Мишеля Нострадамуса. Что ты можешь сообщить об этом?
Озадаченный щекотливым вопросом, Леберехт задумался, как ему вынуть голову из петли. Что известно епископу о библиотеке бенедиктинцев? И главное, какие сведения он хочет получить?
— Во время своих занятий, — объяснил Леберехт, — я не обнаружил никаких еретических трудов. Кроме того, ни та ни другая из названных вами книг мне незнакома. Однако я не могу с уверенностью утверждать, что их не существует. В библиотеке сотни тысяч книг, и ни один человек за целую жизнь не сможет даже отчасти изучить все труды, которые там хранятся.
Но и этим ответом архиепископ не удовольствовался. Он побарабанил пальцами по столешнице и пробормотал нечто, похожее на проклятие.
— А наука о звездах? — вдруг произнес он шепотом, словно употребил греховное слово. — Науку о звездах ты тоже изучал?
— Астрономию и астрологию? Ну конечно, ваше преподобие! — облегченно вздохнув, ответил Леберехт, не видя в этом вопросе никакого подвоха. И увлеченно заговорил о том самом греке Фалесе, который почитался как всезнающий, потому что предсказал солнечное затмение 585 года до Рождества Христова. На самом деле Фалес отнюдь не был всезнающим, а просто хорошим математиком. Затем он вспомнил о пифагорейцах, которые первыми заявили, что Земля — шар, доказательство чего лишь сейчас обнаружил Христофор Колумб. А еще об Аристархе из Самоса, который еще 1800 лет назад рассчитал размеры Солнца и Луны и их удаленность (истинность чего, впрочем, некому было проверить). Упомянул Леберехт и об "альфонсинских таблицах", которые Альфонс Кастильский триста лет назад заказал иудейским ученым, чтобы описать Солнце, Луну и пять планет в их движении по отношению друг к другу. Не забыл молодой каменотес и благочестивого Николая Кузанского, который после знакомства с новым учением о светилах на Базельском соборе выдвинул предложение заново пересчитать древний календарь римлянина Юлия Цезаря, но не встретил ожидаемой поддержки.
Архиепископ повернулся, обращая вопрос к соборному проповеднику:
— И что, все эти труды находятся в согласии с учением Святой Матери Церкви?
Землер смиренно закатил глаза, словно хотел предоставить ответ Всевышнему, затем услужливо ответил:
— Моего разумения не хватает, чтобы постигнуть движение светил, ваше преподобие. Я держусь первой книги Моисея, где написано: "И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом"[41].
