то Генриетта и пантомимой звали на ужин. Вадим отгонял их, как назойливых комаров. Побыть с юной богиней наедине – вот о чем взывал многострадальный мотор, стучавший за левым легким.
Расстались у ветлы. Глазастые звезды беззастенчиво взирали на них с чернильного небосклона. На Эджену прогулка тоже оказала расслабляющее воздействие, она позволила чмокнуть себя в щеку и пообещала завтра прийти, то бишь приплыть, пораньше.
– Только дать клятва, что не смотреть за мной. Идти сейчас дюлави… домой. А завтра я выйти из Лабынкыр и прийти к тебе.
Что может быть нетривиальнее встреч с девушкой, которая появляется из озера и в него же уходит… Вадим дал торжественную клятву, и Эджена, удовлетворенно кивнув, скрылась за тальником. Веточки немного покачались, как задернутый театральный занавес, и застыли. Озорной бесенок подзуживал Вадима приоткрыть кулису и глянуть, как тунгусская красотка будет переоблачаться в наряд ундины. Но нет. Переступить через только что данный обет – себя не уважать. Он повременил, дождался тихого всплеска и побрел восвояси, таща короб с продовольствием.
Хоть и наступило время сна, он застал обитателей землянки бодрствующими. Фризе и Забодяжный, по примеру кроманьонцев, занимались изготовлением примитивного бытового инвентаря: первый выжигал раскаленным углем углубление в круглой деревяшке, чтобы получилась то ли тарелка, то ли чаша, а второй вбивал в утолщение сосновой дубины каменное рубило, мастеря топор. Генриетта сидела, скорчившись и прижав руки к лицу. Вадим оторопел – он ни разу не видел, чтобы эта бой-баба плакала. Прикинув, к кому бы лучше подступить с расспросами, он выбрал Фризе.
– Что с ней? Кто обидел?
Тот, не отвлекаясь от работы, обмахнул его угольком, над которым вился дымок.
– Ду хаст ир дас херц геброхен.
И не посчитал нужным перевести, паскудник!
Из сказанного Вадим разобрал лишь «ты» и «сердце». Собирался уже самолично подступиться к печальнице, но его поманил на выход Федор Федорович.
Когда вышли из землянки, забота о разнюнившейся Генриетте враз покинули Вадима, потому что Забодяжный сказал:
– Видел сегодня Толумана и его плебеев, чтоб им кристаллическая решетка поперек кишечника встала…
– Где они?
– В полуверсте отсюда. Пока ты свою цыпу обхаживал, я к южной оконечности озера прошвырнулся. Там они, голуби, и засели. Устроили пикничок, оленину жарили, курлыкали на своем исконном… И лодки у берега. Вздумал я угнать одну, да не отважился. Уж очень близко.
– Это что получается? – Вадим напряг раскисшие за день мозги. – Они кружат по берегам и не сегодня-завтра могут на нас наткнуться?
«Я не хотеть ваша смерть. Смерть – худо, – заполнил голову голос Эджены. – Вы должны уходить».
Но как уходить, когда ничего еще не сделано и когда… наутро ждет новое свидание с прекрасной девой?
Сотрудник Разведывательного управления тоже не выказывал стремления бежать без оглядки:
– Наткнутся не наткнутся – это еще бабка надвое… А как твоя нимфа – узнал что-нибудь?
– Ничего. Но я знаю, откуда она выплывает. Надо искать на дне озера, у берега, где неглубоко, метра три-четыре, не больше. И кстати, там я и видел третий островок, который то появляется, то пропадает…
Забодяжный сделал стойку, как охотничья борзая.
– Когда пойдем?
– Завтра, как р-развиднеется. Но условимся: без огласки. Ты и я, больше никого.
– Лады. Меньше народу, больше о-два.
Ночью Вадиму приснилась Аннеке. Она с укоризной смотрела на него, нервически подергивая растрепавшиеся косички, и приговаривала:
– Ты меня забыть? А я помнить… Я тебя ждать.
– Как это забыть? – восставал он против крамольных подозрений. – Я каждый день о тебе вспоминаю!
– А как же она? Ты в нее влюбиться, а меня разлюбить…
– Кто тебе сказал? Я хочу получить от нее сведения, это часть моей р-работы. Вот и вынужден р-разыгрывать эту мелодраму… Потерпи, моя р-радость, скоро все закончится.
– Точно-точно?
– Точнее не бывает. Выполню задание, и мы снова будем вместе. Люблю я одну тебя, ты же знаешь…
Проснулся как с похмелья – в висках ломило, во рту был соленый мерзостный привкус. Вадим проскочил наружу мимо дремавшего у кострища часового Фризе, вдохнул утреннюю стылость.
Федор Федорович воспрянул ото сна еще раньше и сейчас делал зарядку, приседая и отбивая земные поклоны. Вадим потянулся, зевнул, растер мочки ушей, чтобы изгнать мигрень.
Лес припорошило, полегшая трава была заткана белизной.
– Совершим моциончик? – игриво подморгнул Забодяжный. – У меня все приготовлено.
Он продемонстрировал сучковатый дрын, который в равной степени мог послужить опорой при ходьбе и боевым орудием, а также доделанный вечером палеолитический топор. Вадим к снаряжению напарника отнесся с изрядной долей скепсиса. От толумановцев костылем не отобьешься, да и мутанты озерные вряд ли испугаются. Вслух, однако, он сомнений не высказал, молвил скупо:
– Нам туда, – и пошел в авангарде.
Когда показалась ветла, на него ни с того ни с сего накатила странная конфузливость: как будто вторгся без спросу в дамский будуар, да и еще одного мужика с собой привел. Вздор, конечно, но вот так…
Тунгусская Афродита еще не вышла из вод, для нее было слишком рано. Вадим надеялся, что они успеют закончить до ее появления. Хоть и тешил себя чаянием, что не нарушает клятву (обещал не подглядывать за ней, но о самостоятельных поисках речи не было), тем не менее сталкиваться сейчас с Эдженой лицом к лицу в его планы не входило. Девочка ранимая, со своеобычной моралью – неизвестно, как она воспримет этот, по выражению Федора Федоровича, утренний моцион.
Под ветлой, за тальником, все было как вчера. Вадим проверил: земная одежда царицы озера на месте, сложена стопочкой, здесь же и сапожки. Некстати вспомнилась разыгравшаяся на этой площадке эротическая сцена. Он был бы не против ее повторения, только пускай обзор будет более продолжительным, и желательно с разных точек…
– Куда дальше? – прервал Забодяжный полет альковной фантазии. – В воду?
– Куда ж еще… Ты, случайно, водолазным шлемом не запасся?
– Чего нет, того нет. – Разведчик, присев, окунул в озеро руку. – Ничего себе! Как в проруби, платинум двууглекислый! Со дня на день льдом покроется.
– Не покроется. Мне Мышкин говорил, что у Лабынкыра особые свойства, он плохо поддается замерзанию… Лезем, что ли?
Надо было поспешать. Вадим, подавая пример, быстро разделся, сняв и кальсоны и оставшись в синих сатиновых трусах. Ветер, который до того казался слабым и почти незаметным, превратился в пронизывающий. Забодяжный отставать не захотел – он сбросил с себя выданное днями ранее казенное обмундирование и смело ступил в воду. Не давая себе времени на менжевание, сложился утицей и нырнул. Отплыв под водой от берега, он выставил на поверхность голову и профырчал:
– Не Феодосия! До костей прожигает, лакмус мне в пробирку…
Вадим, чтобы
