– Это… это мое, – ответил Петер нерешительно. – Это я нарисовал.
– Ты нарисовал это?
Казалось, Непомук на мгновение растерялся. Потом к нему вернулась былая уверенность.
– Дай сюда. – Он быстро вырвал у Петера рисунок.
– Эй, ты что делаешь? – возмутился Петер. – Это… это мое!
– Было твоим, – ухмыльнулся в ответ Непомук; его грязные пальцы оставляли следы на белоснежной бумаге. Он показал рисунок своим хихикающим дружкам: – Гляньте только на эту еретическую дрянь! Послушаем, что скажет на это священник, когда мы ему покажем…
– Отдай! – крикнул Петер.
Он поднялся на ноги и пытался отнять у Непомука рисунок. Но рослый мальчишка поднял его над головой, так что Петер не мог достать.
– Отдай, отдай! – передразнил его Непомук тонким голосом.
Потом он внезапно толкнул Петера, и тот свалился в воду. От холода на мгновение перехватило дыхание, но дно, к счастью, было пологим, и течение его не подхватило. Петер вскочил и, отфыркиваясь и неуклюже ступая по гальке, вернулся на берег.
– Так я и думал! – усмехнулся Непомук. – Ты слабак, все вы в Шонгау такие! Эй, а вы папашу его видели? – Он оглянулся на приятелей. – Такой же маленький тощага, цирюльник вонючий… Сам-то из низов, а одевается как щеголь какой-нибудь!
– А его дед – палач из Шонгау. Тоже объявился у нас в деревне! – вставил Вастль. – Мне мама про него рассказывала. Говорит, все их семейство – нечестивые подонки. С ними надо держать ухо востро!
Петер на секунду закрыл глаза. Он понимал, что другие дети скоро выяснят, из какой он семьи, однако не предполагал, что это произойдет так быстро.
– Мой дед распотрошит вас, как рыб, если вы не оставите меня в покое, – ответил Петер ледяным голосом. Он твердо решил не давать себя в обиду. – Он и не таких молокососов вешал!
– Т-твоего деда никто сп-прашивать не б-будет, – заявил Мартль, чей отец входил в расширенный Совет деревни. Он сильно заикался. – И-и вашего сек-кретаря т-тоже. От-тец г-говорит, ск-коро мы выставим вас из д-деревни. Вместе с-с остальным сб-бродом.
– Как считаете, показать нам эту дрянь священнику? – спросил Непомук с невинным выражением и помахал листком. – Хм, пожалуй, сегодня я добрый… Знаете что? Мы не станем выдавать Петера, просто уничтожим эту ересь.
С мерзкой ухмылкой он разорвал рисунок пополам, а потом на мелкие кусочки.
– Нет! – крикнул Петер. – Что… что ты натворил!
Он был вынужден беспомощно смотреть, как Непомук швырнул обрывки его рисунка в течение, как они покружили на поверхности и наконец скрылись из виду, подобно листьям. Когда Петер снова развернулся, трое мальчишек стояли почти вплотную и пренебрежительно смотрели на него.
– А теперь посмотрим, хорошо ли плавает наш слабак, – прошипел Непомук. – Если забросим тебя подальше, доплывешь по меньшей мере до Унтераммергау. Ты ведь умеешь плавать, да? Иначе я тебе не завидую.
Он собрался уже снова толкнуть Петера, но его остановил властный голос:
– Оставьте парня в покое, он вам ничего не сделал!
Непомук закатил глаза, однако от Петера не укрылся промелькнувший в них страх. Наверху стояли двое мальчишек, им было лет по двенадцать или тринадцать. Петер уже встречал их в школе, но там они держались в тени. А сегодня он их и вовсе не видел. Одежда у них была бедная и грязная, лица худые и бескровные. Несмотря на это или как раз поэтому, в них чувствовалась скрытая сила. Глаза их сверкали, словно подростки только и ждали повода, чтобы выплеснуть неукротимую злость. Они с грозным видом подошли ближе.
– Не суйтесь, выродки нищие! – прошипел Непомук. – Вас это не касается.
– А по-моему, очень даже касается. – У говорившего были веснушки и копна золотистых волос. – Мы послушали вас немного… Как вы назвали мальца? Нечестивым? Забавно, вы и нас всегда так называли. Так что мы пришли выручить одного из наших, все честно.
– Давно пора показать вам, беднякам, кто здесь хозяин! – выругался Непомук. – Мой отец говорит, вас даже пускать сюда нельзя было. Бездельникам вроде вас нет места в этой долине!
– Пусть твой отец меня в зад поцелует, – ответил второй подросток с черными волосами; для его возраста голос у него был на удивление низкий. – А теперь проваливайте, пока Ханнесу не рассказали. Если мы вам уши не оборвем, то он уж постарается. Вы его знаете.
Петер заметил, как Непомук вдруг побледнел. Рябой Ханнес, неотесанный молодчик тридцати лет, был помощником Георга Кайзера. Главная радость для него состояла в том, чтобы посечь розгой нарушителя порядка. Ему нравилось поднимать детей за уши, так что они вопили от боли. Вот и вчера утром, пока Кайзер работал над текстом мистерии, Ханнес снова свирепствовал на занятии.
– Ладно, – проворчал Непомук через некоторое время. – Все равно мы рыбачить собирались. – Он показал на Петера, мокрого и дрожащего: – Возитесь с ним, если вам и так забот не хватает. Но вот что я вам скажу, – он с грозным видом шагнул к веснушчатому, – придет день, и мы вышвырнем вас из долины.
Непомук дал знак своим приятелям, и они скрылись за крупными валунами.
– Мы ничем не хуже вас и останемся здесь! – крикнул им вслед веснушчатый. – Запомните!
Когда шаги их затихли, двое подростков подошли к Петеру. Мальчик дрожал от холода, и тот, что с черными волосами, снял куртку и накинул ему на плечи.
– Не лучшее время для купания, – проговорил он с ухмылкой. Потом с удивлением показал на рисунки, разбросанные по земле: – Это ты сам нарисовал?
Петер кивнул и, шмыгая, стал собирать грязные листки. Двое мальчишек помогли ему.
– У тебя неплохо выходит, – сказал веснушчатый и одобрительно взглянул на рисунки. – Ха, не хуже, чем у местных! Люди здесь гордятся тем, что умеют вырезать и рисовать. В этой долине по-другому не заработаешь… – Он показал на один из рисунков: – С таким умением ты вполне можешь стать раскрасчиком, а может, даже и лепщиком. В тебе от местного больше, чем в этих троих, вместе взятых.
– Почему они вас так ненавидят? – спросил Петер, поправляя листки.
– Эта деревня разделена на две части, – пояснил подросток с веснушками. – Есть коренные жители, а есть мы, приезжие. Наши семьи поселились здесь в основном после чумы, когда в Обераммергау на счету был каждый человек. Теперь они считают, что от нас можно избавиться. Мы выполняем грязную работу, трудимся за гроши в лесу или на крестьян. Но считаем Обераммергау своим домом! Ведь у многих из нас родители родились уже здесь. И все-таки отец Непомука и судья Аммергау хотят прогнать нас из долины. Но у них ничего не получится. – Он протянул Петеру руку: – Кстати, я Йосси, – и показал на своего угрюмого приятеля. – А это Максль. – Он подмигнул Петеру: – Как видно, парень, тебе не помешают несколько приятелей. Милости просим в круг бедняков и батраков. Ты – один из нас!
Йосси дружески хлопнул Петера по плечу, потом развернулся и стал подниматься по склону.
– Пойдем с нами. Мы знаем одно место, там можно кучу форели наловить. Если Непомук со своим дружками увидят наш улов, то лопнут от досады.
Петер улыбнулся и пошел вслед за новыми друзьями. Возможно, жизнь в Обераммергау будет не такой уж тягостной, как он опасался. Мальчик уже и забыл, что собирался еще повидаться с отцом.
* * *
Симон опустил стержень для прижигания и вытер пот со лба. Он был вымотан.
Операция длилась больше часа и потребовала от него полного сосредоточения. На столе перед ним лежал юноша, которого Куизль с дровосеками вытащили из-под валуна. Лицо у него было до того бледным, будто в парне вообще не осталось крови, но дыхание было ровным, только веки едва заметно трепетали. Почти сразу, как только Симон взялся за пилу, бедняга потерял сознание. Но прежде он так кричал, что сбежались соседи и принялись заглядывать в окна. Куизль, который все это время находился рядом, свирепо глянул на них и послал к дьяволу. После этого стало спокойнее.
Покуривая трубку, палач накладывал свежую повязку на культю. Всюду валялись окровавленные тряпки, над липкими лужами гудели мухи, цирюльня походила на бойню.
– Неплохо справился, – проговорил Куизль. – Рука не дрогнула, так и до́лжно хорошему хирургу.
Симон насторожился.
– Это что, похвала? – спросил он. – Впервые слышу от вас подобное.
– Чудеса все-таки случаются.
Куизль усмехнулся и завязал последний узел. Во время операции он держал юношу мертвой хваткой и то и дело вливал ему в рот настойку, перемешанную с отваром из белены. Симон еще на месте понял, что левую ногу по колено придется отнять. Даже если б ему удалось вправить раздробленную кость и затянуть культю в лубок, юноша скорее всего умер бы от гангрены.
Сначала Симон рассек скальпелем кожу и плоть чуть ниже колена, после чего распилил кость. В этот момент сомнению не было места и действовать следовало без промедления. В противном случае боль стала бы непереносимой – не помогли бы ни настойка, ни белена, – и юноша умер бы от шока. Прижечь рану в завершение, чтобы остановить кровь, следовало так же быстро.
