— Итак, премьер-министр, я тут… — начал Камминг, но Ллойд Джордж перебил его и повернулся к Кингсли:
— Дело Аберкромби, так? Мы хотим, чтобы вы в нем разобрались. Либо докажите, что этот большевик виновен, чтобы мы могли без колебаний пристрелить его и чтобы никакой Джордж Бернард, мать его, Шоу не смог бы написать об этом в газетах, ну, вы меня понимаете, или же выясните, кто действительно виновен, чтобы мы могли его шлепнуть. Одно или другое, мне все равно. Нам нужна правда, понимаете? Правда. Вранья нам не надо. В противном случае разразится жуткий скандал. Вы ведь знаете, что папаша Аберкромби возглавляет в парламенте тори?
— Да, сэр, знаю, — сказал Кингсли, впервые открыв рот после того, как премьер-министр вошел в комнату.
— Представьте себе, тори с одной стороны, профсоюзное движение с другой, и все из-за зловещего убийства. Не окажись я как раз посередке, вот я бы позабавился, честное слово. Мы должны задушить это дело в зародыше. Говорят, вы лучший детектив в Британии. Если у кого-то и есть возможность все уладить, так это у вас. Министр внутренних дел согласен. «Достаньте этого негодяя Кингсли», — сказал он, но вы ведь были недосягаемы, верно?
— Хм… Нет, сэр. Я был…
— В тюрьме. Да, инспектор, представьте себе, я читаю газеты. Именно поэтому пришлось обратиться к Каммингу, чтобы достать вас. Я не мог просто вытащить вас из «Скрабз», слишком вы известная фигура! Мне бы в жизни было не оправдаться. Правительство Его Величества использует заключенных преступников и известных предателей, чтобы решать свои проблемы?! Король вышвырнул бы меня и позвал бы Бонара Лоу быстрее, чем я успел бы сказать «отставка». Упаси Господь, он бы еще и Асквита вернул.
— Поэтому мне пришлось погибнуть при попытке к бегству.
Ллойд Джордж заткнул уши, словно даже слышать не хотел о таких ужасах.
— Я не желаю об этом слышать! Не желаю этого знать! Люди Харлека, вперед!!! — взревел он. — Меня здесь даже быть не должно! И вообще, как оказалось, даже этого места не должно быть, поскольку, как, полагаю, вам известно, Камминга и всего его отдела тоже не существует! Правительство Его Величества никогда и ни за что не опустится до шпионажа, понимаете? Мне просто было чертовски любопытно на вас поглядеть. Вы ведь и сами наделали кучу шума.
— Весьма польщен, сэр.
— Так что же, это означает, что вы нам поможете?
Не будь Кингсли уже на крючке, он бы попался на него сейчас. Ллойд Джордж был не из тех, кому легко отказать; он мог усмирить враждебно настроенную толпу или вскружить голову женщине, просто разок подмигнув. Сила его голоса и смысл его речей изменили общественное лицо Британии. Он как лев бился за интересы Британской империи. Кингсли, как и большая часть страны, был совершенно очарован.
— Да, премьер-министр. Конечно, я помогу.
— Хорошо. Исключительно забавно, а? Покойник берется за задание, которого не существует, по приказу человека, который его никогда не видел, и все это происходит в комнате, существование которой все отрицают! Я обожаю политику, честное слово! Итак, я на вас посмотрел, а теперь мне пора в палату. Чаю выпьем в другой раз, хорошо, сэр Мэнсфилд?
— Конечно, сэр.
Ллойд Джордж вскочил.
— Томпсон! — крикнул он, направляясь к двери. — Мы уходим!
С этими словами небожитель исчез.
Через мгновение он вернулся.
— Забыл молоко, — сказал он, схватил банку и снова исчез.
Словно вихрь пронесся по зданию, и на секунду-другую Кингсли и Камминг замерли, пытаясь перевести дух.
— Так что? — спросил наконец Камминг.
— Скажите, сэр Мэнсфилд, а нет ли у вас чего-нибудь покрепче чая?
— Молодец! Что у нас, почти полдень? — сверился с часами Камминг. — Двадцать минут первого! Боже мой, как поздно. Почти вечер! И, черт возьми, мы заслужили стопку. Не каждый день «уэльский волшебник» окутывает тебя своими чарами, верно? Скотч подойдет? Соглашайтесь, больше ничего нет.
Камминг открыл стальной ящик шкафа, достал бутылку «Блэк энд Уайт» и налил две щедрые порции.
— По-моему, вы все сошли с ума, — сказал Кингсли, закуривая очередную сигарету, пока Камминг набивал трубку.
— Это еще почему?
— Ну, сами посудите. Эта война обходится нам в среднем в тысячу жертв каждый день, а мы обсуждаем участь всего двух людей, один из которых уже мертв! Вы сошли с ума, капитан. Премьер-министр сошел с ума, партия лейбористов, профсоюзы, тори и военные сошли с ума. Весь мир безумен, а я — вернувшийся к жизни мертвец, призванный обсуждать дела живого человека, который скоро умрет. Очевидно, я тоже сошел с ума.
— Один человек убит, а другому грозит казнь. Вы полицейский. Что безумного в том, чтобы хотеть докопаться до истины?
— Да просто единственная «истина» заключается в том, что эта война на данный момент забрала три четверти миллиона жертв в одной только Британии. Цивилизация совершенно безнравственна, она убивает своих, убивает все, что видит. Если я спасу рядового Хопкинса, он все равно уже приговорен, войной. Не будь Аберкромби, он бы почти наверняка пал в бою. Британская армия проводит расследование убийства? По мне, это похоже на фарс. Поверить не могу, что армия или правительство, вовлеченные в это безумие, могут рассматривать такие вопросы, как вина и невиновность.
— Это политика. Итак, давайте вас подготовим.
Взяв свой бокал, Камминг повел Кингсли в соседнюю комнату. Здесь на большом столе в центре комнаты лежала форма капитана военной полиции.
— Пока вы находились во Фолкстоне без сознания, с вас сняли мерки. Не можем же мы отправить вас во Францию в ботинках не того размера.
— Очень предусмотрительно, — отметил Кингсли. — Вы, должно быть, даже не сомневались, что я вступлю в игру.
— И мы были правы, не так ли, капитан Марло?
Кингсли переоделся. Снова оказаться в форме было приятно, этого он отрицать не мог. Пускай в военной форме, но все же военного полицейского, вот что было важно. Единственное, кем он хотел быть, это полицейским. Три дня назад на нем была форма заключенного, а теперь он снова стал полицейским.
— Сидит отлично, — сказал Камминг, одобрительно кивнув. — Ну, как насчет обеда?
Камминг предложил отправиться за реку, в южный Лондон, и найти неприметный паб, где подают отбивные, или маленькое китайское заведение. Он не видел причин подвергать Кингсли опасности больше, чем необходимо.
— Как только вы доберетесь до фронта, — сказал он, — проблем быть не должно. Там есть более важные заботы, чем недавно погибшие детективы, но здесь, в Лондоне, вас многие знают, особенно в Уэст-Энде и в Сити. Всегда есть вероятность, что наткнешься на старого знакомого.
Кингсли ничего и слышать не хотел.
— Мы не станем прятаться, сэр Мэнсфилд. Я считал, что вы лучше остальных понимаете: блефовать нужно с абсолютно уверенным видом. Того, кто прячется, всегда найдут, а удача на стороне храбрых. Если у меня не хватит уверенности пройтись по Стрэнду, я нигде не буду в безопасности. Но у меня хватает уверенности, капитан. Потому что инспектор Кингсли мертв, а капитан Кристофер Марло, офицер Королевской военной полиции с бородой, в очках и в великолепной форме, похож на него не больше, чем фельдмаршал Хейг. Но даже если меня побрить и отправить к бывшим коллегам, могу вас уверить, меня никто не узнает, потому что я не хочу быть узнанным, и поэтому не буду узнанным. Успех обмана — во внутренней убежденности, капитан, а не в бороде и шляпе.
— Хммм. Ну, если честно, как по мне, так это чушь собачья, но я восхищаюсь вашими словами, инспектор…
— Капитан.
— Ах да, капитан. К тому же, признаюсь, в таком наряде едва ли кто-нибудь сможет признать в вас Кингсли, даже на Стрэнде.
— Меня никто не узнает, и я предлагаю проверить это утверждение, пообедав в моем любимом ресторане, где я ужинал много раз. В «Симпсонсе» на Стрэнде.
Они вместе прошли до Уайтхолла, а затем через Трафальгарскую площадь к Стрэнду. Митинг закончился, и здесь теперь играл военный оркестр.
— «Сложи невзгоды в старый ранец и улыбайся, улыбайся, улыбайся», — добродушно подпел Камминг. — Похоже, это про вас, а, Марло?
Они прошли мимо станции Чаринг-Кросс, у которой стояли машины скорой помощи, ожидая распоряжений насчет того, куда везти раненых. Ходячие сидели жалкими группками, курили папиросы и пили чай, который бесплатно раздавали с лотка Армии спасения. Все солдаты были перемазаны как черти — в грязи Северной Франции и Бельгии, с почерневших лиц неподвижно смотрели глаза, солдаты расчесывали укусы донимавших их вшей и клопов. Те, кому повезло меньше, лежали рядами на носилках; одни стонали, другие лежали очень тихо. Кингсли так и не привык к подобному зрелищу в сердце Лондона. Некоторые солдаты казались мертвыми, но он знал, что армия не утруждает себя отсылкой на родину безнадежно раненных, потому что места были нужны для тех, у кого еще оставался шанс. За ними ухаживали офицеры медслужбы и медсестры. Некоторые сестры только что прибыли из Франции и были такие же вымотанные и отчаявшиеся, как и больные. Другие пришли сюда из больницы Чаринг-Кросс — чистенькие, опрятные. Они были совсем юные, только недавно прошли подготовку и очень нервничали. Кингсли заметил, что парочка девушек застенчиво улыбнулась ему и сэру Мэнсфилду. Он подумал, что с их стороны это слишком откровенно, но потом увидел, что у них за спиной откуда ни возьмись возник Шеннон и принялся подмигивать санитаркам и махать им рукой.
