– А еще лучше и вовсе ни о чем не жалеть, – добавила Катя и посмотрела ему в глаза. – Но вот это-то как раз почти никогда и не удается сделать. Ну что ж, желаю вам удачи, Алексей Петрович. Очень надеюсь, что вы нынче не зря туда едете. Вы ведь туда сейчас, к дому вдовы Ковалевой?
– Нет, – несколько уклончиво ответил Сульский. Он поцеловал Катеньке ручку и раскланялся на прощание.
Катя осталась одна, села за стол, написала Анне Антоновне записку, в которой просила о встрече, и велела ее отнести. А сама снова задумалась. Что же, получалось, что Ковалев тут вовсе ни при чем? Странно, но этого она уж никак не могла предположить, наоборот даже, была более чем уверена, что без него-то как раз и не обошлось, да и не могло обойтись. Однако вот нате вам, ошиблась.
А несчастный покойный Сергей Юрьевич, прикрывавший свои злодейства и жажду благ материальных желанием отомстить за поруганную честь своей сестры, только-то и виноват оказался в том, что проигрался генералу Морошкину и отдал свой проигрыш векселями. Катенька вздохнула. Что ж, тогда, возможно, тут действительно история одна, а не две, как ей давеча показалось.
Получалось, что началась эта история действительно с подмены векселей. Возможно даже, что Алексей Петрович прав и дело тут как раз в шантаже, и Мельский как раз выступает главным злодеем. Однако при чем же тут тогда четьи-минеи? Это и следовало выяснить.
Катенька исполнилась решимости, велела закладывать лошадей, поднялась к себе, оделась, и едва она закончила со своим туалетом, как принесли ответ от Анны Антоновны. Васильева, как всегда, была чрезвычайно многословна и любезна в своей записке и, конечно, приглашала Катеньку приехать в любое удобное для нее время. Карозина спустилась в кабинет, завернула растерзанные четьи-минеи в оберточную бумагу, одела шляпку и поехала к Васильевой, ничуть не испытывая совестливых угрызений, потому как находиться в сомнениях и бояться получить им либо подтверждение, либо опровержение – это было не в ее характере. Неизвестность и неопределенность выводили ее из душевного равновесия, хотя и решиться на что-либо ей порой было чрезвычайно трудно, но уж если Катерина Дмитриевна на что-либо решалась, то всякая неуверенность в собственных поступках оставляла ее тотчас. Так же случилось и на этот раз – едва только она решилась, как перестала мучиться от того, что, может быть, еще ошибается и наверняка уж доставит Анне Антоновне неприятные минуты объяснений.
«Полноте, – думала про себя Катя, подъезжая уже к особнячку госпожи Васильевой, – если она тут ни при чем, то авось простит меня. А если она знает все, что происходит, то тогда тем более следует с ней объясниться». С этими мыслями Катенька и вошла в ее дом.
Анна Антоновна встретила ее в своем будуаре, выглядела она и вела себя как обычно. Сколько ни приглядывалась к своей родственнице Катенька, но никаких перемен ни в поведении, ни в обращении с собой не обнаружила.
– Здравствуй, голубка моя, – просияла Анна Антоновна, сидя на миленьком диванчике, и потянулась с приветственным поцелуем.
Катенька подставила щеку.
– Что у тебя на сей раз стряслось? – улыбнулась Анна Антоновна. – Да ты присаживайся, Катенька, присаживайся, милая, – и похлопала по диванчику рядом с собою. – Сейчас чайку выпьем.
Катенька послушно опустилась рядом на диванчик.
– Так что, голубка моя? – заворковала Анна Антоновна. – Вижу, вижу, что что-то у тебя на уме есть. Что тебя мучает, Катюша? Вид какой-то нездоровый, глазки не блестят, – заботливо промолвила она, внимательней приглядываясь к Катеньке.
Катя помолчала, не зная, как начать. Но тут принесли чай, и пока Анна Антоновна разливала золотистый напиток в фарфоровые чашки и нахваливала поочередно то печенье, то варенье, Катенька решилась. Она развернула книгу и сказала:
– Анна Антоновна, будьте любезны, взгляните сюда, – попросила она, показывая вырванные из середины книги листы, а сама тем временем не сводила внимательного взгляда с ее лица.
– Батюшки мои, – прошептала Анна Антоновна и побледнела, а чашка в ее руке дрогнула так, что чай пролился на блюдечко. – Катенька, голубка… – и беспомощно посмотрела на Катю.
– Полагаю, вы знаете, что это за книга? – с прохладцей в голосе спросила Катя. – Это та самая книга, которую вы мне вернули. Но не та, которую я оставляла у вас. Ведь так?
Анна Антоновна поставила чашку на столик, вздохнула так глубоко и так тяжело, что у Катеньки невольно сердечко екнуло. Быть может, не стоило так резко и холодно начинать разговор?
– Права ты, Катя, – проговорила Анна Антоновна, не поднимая глаза. – Права. Это другая книжка, другая. Мне такую же Владимир Сергеевич Подольцев принес. Я думала, что ты подмены и не заметишь, но вот… Катенька, – как-то даже умоляюще спросила Анна Антоновна и посмотрела Кате в глаза, – а кто же это сделал?
– Вы хотите знать, уж не я ли? – улыбнулась одними губами Карозина. – Думаете сейчас, наверное, знаю ли я загадку этой книги? Так?
Анна Антоновна снова тяжело вздохнула и не выдержала Катиного взгляда.
– Виновата я перед тобою, Катерина Дмитриевна, виновата, – проговорила она. – Не всю я тебе историю прошлый раз рассказала. Да и то, если уж по чести сказать, так и выдумала большую часть.
– Так в чем же там дело? Может быть, сейчас расскажете? – чуть мягче обратилась к ней Катенька.
– Ты, главное, одно мне скажи, – и Анна Антоновна буквально впилась глазами в Катенькино лицо, да и глаза ее неприятно как-то блеснули. – Ты-то знаешь, что в той книге было?
– Вы о том, чего в этой книге, – выделила Катенька голосом, – не оказалось? – Она не решалась признать сейчас, что и знать не знает, что такого загадочного и важного могло храниться в обычной книжке, полагая, что если признается в своем неведении, то Анна Антоновна снова может ее обмануть. Уж, по крайней мере, ничто не помешает ей это сделать. Потому и ответила уклончиво.
Они помолчали, глядя друг другу в глаза. Катенька смотрела открыто и с вызовом, не желая подать виду, как мало она знает и понимает в происходящем. Но сильный и пытливый взгляд Анны Антоновны, всегда такой ласковой, отзывчивой, всегда прежде такой милой с ней, ее смущал и пугал. Катенька вдруг подумала, что она, возможно, ничего о ней и не знала, и ее саму никогда прежде не то что хорошо, не то что близко – а не знала совсем. Сидела перед нею сейчас какая-то чужая и страшная женщина с холодным и жестоким блеском в глазах. Катеньке больше всего в эти несколько долгих минут хотелось оказаться где-нибудь в другом месте и не продолжать, ни в коем случае не продолжать этот разговор, не сидеть в этом будуаре, на этом миленьком диванчике и не знать никогда никакую Анну Антоновну Васильеву!
– Не знаешь ты ничего, Катенька, – с кривой ухмылкой проговорила Васильева. – Не знаешь. Это и к лучшему, быть может.
И отвела наконец свой взгляд. Кате стало одновременно легко и обидно. Легко оттого, что прекратилась эта мучительная пытка жестоким взглядом, а обидно оттого, что не смогла она, не сумела сделать вид, что все ей известно. Не выдержала ее взгляда. Катя промолчала. Говорить что-либо было глупо. И молчать было глупо. Но говорить… Да и что?
– Что ж, голубка, – вздохнув и как-то сразу обмякнув, продолжила Анна Антоновна, – если тебе ничего не известно, то ничего страшного. – Она даже улыбнулась. – И не надо тебе ничего знать, милая моя, – доверительно добавила она.
– То есть как это? – вскинула бровки Катенька. – Вы хотите сказать, что книга, которая попала ко мне, теперь оказалась у вас, а я, получается, вовсе ни при чем. Но в таком случае, возможно, вам стоило бы позаботиться о том, чтобы меня не беспокоили по этому поводу?
– О, ну это… – как-то странно проговорила Васильева, будто речь шла о вещах столь незначительных, что и не стоило даже их обсуждать.
– Мне очень жаль, Анна Антоновна, – не без горечи проговорила Катенька, не сводя взгляда со своей родственницы, – что все вот таким образом оборачивается. Но я должна вас предупредить, что обстоятельствами этого происшествия… Вы, полагаю, понимаете, о чем я?.. – но сама она не стала объяснять. – Так вот, всеми обстоятельствами заинтересовалась полиция, и если вы не хотите ничего говорить мне, то что ж, Анна Антоновна, – вздохнула Катенька, – придется вам тогда объясняться с ними.
Васильева как-то многозначительно улыбнулась и промолчала, и это снова огорчило Катеньку, возможно, просто потому, что она, признаться, надеялась все же на то, что хотя бы такой довод подействует на Анну Антоновну отрезвляюще и она, сравнив – полиция или Катя, – выберет все-таки Катеньку. Однако и на этот раз она ошиблась.
– Значит, вы, Анна Антоновна, полагаете, что все идет так, как и следует? – решила предпринять последнюю попытку Катенька. – И полагаете, что никаких объяснений давать мне и не надо?
