Мы с певцом молчали.
– Господин Гиляровский, пожалуйте сюда! – позвал меня освободившийся следователь.
Я подошел и честно ответил на все вопросы. Под конец полицейский спросил меня:
– Разрешите поинтересоваться, господин Гиляровский, а какова ваша заинтересованность в этом деле? Решили материальчик в газету написать?
– Моя заинтересованность самая что ни на есть личная. Из-за моей неосторожности в тюрьме сидит один человек, которого обвинили в этих убийствах. – Я махнул рукой в сторону ряда лежавших тел, над которыми фотограф устанавливал свой аппарат. – Потому я взял себе за обязанность попытаться его вытащить из тюрьмы.
– Рискованно, – сухо заметил следователь. – Зря вы не передали дело в руки полиции. Играетесь в сыщика? Могли бы и до смерти доиграться.
Я кивнул.
– Прошу вас больше так не делать. Попросите теперь ко мне господина Шаляпина. Кстати… Это тот самый Шаляпин?
– Да.
– О!
Я вернулся к Шаляпину и передал ему, что следователь просит на допрос. Разговор Шаляпина с полицейским был долгим – с моего места было видно, что следователь польщен тем, что ему попался такой импозантный свидетель. Наконец, они пожали друг другу руки.
– Поедем? – спросил я. – Наш извозчик все еще ждет.
– Поедем.
– Хорошо. Только с фотографом переговорю. Подождете еще минутку?
Как только мы выехали на Смоленский тракт, потемнело, пошел дождь.
– Хоть умоемся, – заметил Шаляпин.
– Как вы, Федор Иванович?
– Скверно.
– Вспоминаете погреб?
– И это тоже. А еще и другое. Вот, казалось бы, сделали мы хорошее дело – нашли убийцу, отдали его в руки правосудия. Радоваться надо бы. А на душе паршиво. Убийцу мы нашли, да вот убитых мальчиков не воскресить. В книжках про сыщиков все не так. Там никто особо про мертвецов и не беспокоится. Ну, убили и убили. Главное – хитрость главного героя. Злодей. Вот главные лица. А в нашем случае, я так думаю, главные – те, кого сейчас дождиком мочит перед погребом. Ведь за что их убили, Владимир Алексеевич? За что?
– За деньги, Федор Иванович.
– За паршивые деньги…
Я искоса бросил взгляд на Шаляпина.
– За деньги и кокаин.
Шаляпин промолчал, а потом вдруг признался:
– Знаете, Владимир Алексеевич, я ведь тоже кокаином балуюсь иногда… У нас, артистов, это… Это модно. Но теперь – ни крупинки! И друзьям буду запрещать. До чего же может довести этот проклятый кокаин! Водку пить – пожалуйста. Но кокаин…
На следующее утро, выполнив необходимые формальности, мы с Шаляпиным стояли у ворот Пугачевской башни Бутырского замка. Дождь, начавшийся вчера, шел всю ночь. Не прекратился он и теперь. Мы стояли под зонтами, полностью застегнувшись и надвинув шляпы поглубже.
Наконец, дверь в воротах открылась, и наружу выбрался промокший Блоха, держа в руках маленький узелок.
– Привет, старина! – сказал я шарманщику. – Ну вот и все. Как обещал.
Блоха робко кивнул.
– Поймали, стало быть, убивца?
– Поймали.
– Говорят, это Полковник?
– Он.
Блоха снова кивнул, не глядя на меня.
– Ты уж прости меня за то, что попал сюда. Это все Рудников устроил.
Блоха еще раз кивнул.
– Мальцов моих тоже нашли?
– Да. Девять человек. Все мертвые.
Блоха кивнул третий раз.
– Упокой Господь… упокой Господь…
– Ты сейчас куда?
– Домой пойду.
– На Хитровку?
– Да.
– Поехали на извозчике, – предложил Шаляпин. – Довезем тебя.
Блоха испуганно посмотрел на Шаляпина:
– Спасибо, барин, мы не гордые, пешком дойдем.
– Да какой я барин? Давай, поехали.
– Нет, – сказал просто Блоха. – Благодарствуйте. Но я как-нибудь сам, пешочком… Подышу воздухом…
Он поклонился и пошел прочь.
– Вот странный человек! – с досадой сказал Федор Иванович. – Вы ради него столько всего сделали, а он даже спасибо не сказал.
Я проводил сгорбленную фигуру Блохи взглядом, а потом повернулся к певцу:
– Ведь это он не со зла. Просто мы для него – как тени из другого мира, понимаете?
– Из какого другого мира?
Я пожал плечами:
– Из другого. Теперь из другого. Когда-то и мы с вами жили в его мире. А теперь…
Шаляпин достал папиросу и закурил.
– Ну и черт с ним.
Мы двинулись в сторону флигеля Шаляпина, обходя лужи.
– А как с профессором Войнаровским? – спросил Федор Иванович. – Его уже арестовали?
– За что? – спросил я. – Войнаровский был обманут Воробьевым. Сам он – не убийца.
– Как же незаконные опыты?
– А вдруг он у мальчиков в бессознательном состоянии брал подпись под разрешением?
– Ну, – с сомнением сказал певец. – Это ваше предположение.
– Войнаровский – известный профессор. Полиция будет долго тянуть, прежде чем предъявить ему обвинение. Это может вызвать шум. Еще может оказаться, что среди его клиентов – влиятельные люди. Что им до хитровских мальчишек, если речь пойдет о таком уважаемом докторе?
– Мерзость!
Я переменил тему:
– Когда премьера вашего «Годунова»?
– Через два дня.
– Хватило ли вам наблюдения за Воробьевым в качестве детоубийцы? Для роли Бориса Федоровича?
Шаляпин задумчиво поджал губы:
– Нет… Слушайте, Владимир Алексеевич, я понимаю, что это с моей стороны выглядит придирчивостью, но Воробьев – это тоже не то, как и Акулина.
– Отчего?
– Годунов – человек. Воробьев – уже давно нет. Годунов у Пушкина убивает Димитрия, чтобы освободить себе путь к власти, он глубоко внутрь хоронит воспоминание о своем злодействе. Но оно рвется наружу и ранит сердце царя. Это – как зверь в клетке, которого Борис пытается удержать, но прутья клетки оказываются как воск. Димитрий – кошмар Годунова. А наш Воробьев, мне кажется, как убьет, так тут же и забудет. Простите, но Воробьев – не то. Опять не то. Видимо, придется придумывать самому. А это – плохо. Наша фантазия намного беднее того, что показывает нам жизнь…
Мы подошли к крыльцу флигеля.
– Ну что же, Федор Иванович, – сказал я. – Есть еще один шанс для вас.
– Какой?
– Как я говорил, полиция будет тянуть с обвинением Войнаровскому. А вот мы тянуть не будем. Если завтра в полдень вы поедете со мной, то покажу я вам такого детоубийцу, который вам нужен.
Шаляпин схватил меня за руку:
– Поедем к Войнаровскому?
– Да.
– А если его не будет дома?
Я усмехнулся:
– Будет. Я послал ему записку от вашего имени с просьбой принять для новой консультации.
19
Признание профессора Войнаровского
Войнаровский еще ничего не знал и ни о чем не догадывался. Когда Шаляпин представил меня как своего друга, он провел нас в кабинет, обставленный с хорошим вкусом и напоминавший скорее библиотеку ученого, чем приемный покой врача, и усадил в кресла. Приказав подать кофе, Войнаровский сел за стол и начал разговаривать с певцом о его мнимой болезни горла. Мягко, но уверенно склоняя к глубокому исследованию и продолжительному лечению. Он производил впечатление очень уверенного в себе и очень внимательного человека – трудно было даже поверить в то, что именно Войнаровский виновен в том, что нам открылось.
– Не буду пугать вас, Федор Иванович, – говорил он. – Пугать любят шарлатаны, чтобы вытащить у пациента как можно большую плату за лечение. Я же пугать вас не буду и скажу то, как есть. Если существует сомнение, то врач просто обязан предположить самое худшее. Обыкновенно наши опасения не подтверждаются, и мы со смехом рассказываем об этом нашим пациентам. Но хуже, если врач проявит беспечность и не увидит зародыш опасной болезни, чтобы успеть легко и без страданий ее подавить. Поэтому позвольте я сперва вас подробно осмотрю.
Шаляпин продолжал играть в безобидного пациента, но тут я слегка двинул своим коленом по его ноге.
– Простите, профессор, – сказал я. – Простите, что вмешиваюсь в вашу беседу. Но прежде чем вы приступите к осмотру Федора Ивановича, хочу задать вам один вопрос.
– Какой?
– Знаком ли вам некто Аркадий Степанович Воробьев?
Войнаровский вздрогнул и впился взглядом мне в лицо.
– Почему вы спрашиваете? – В голосе его послышалось страшное напряжение.
– Потому как вчера мы с Федором Ивановичем имели с ним одну интересную беседу, – ответил я, твердо встречая взгляд профессора.
Войнаровский встал.
– Прошу покинуть мой дом, – сказал он. – Федор Иванович, я не ожидал-с, что вы опуститесь до такого…
– До какого? – невинно спросил Шаляпин.
– До шантажа-с! – выкрикнул профессор. – Вон! Подите вон или я кликну дворника. И он оттащит вас в участок!
– Господин Войнаровский, – спокойно сказал я. – Поймите простую вещь. Полиция скоро придет за вами. За вами! Понимаете? Мы вовсе не шантажисты.
– Ничего не хочу слышать! – продолжал бушевать Войнаровский. – Вон!
Я тоже встал.
– Ну хорошо! – сказал я. – Желаете говорить громко, извольте! Вчера близ Голицына в погребе были найдены трупы тех мальчиков, которых вы оперировали.
