Но почти сразу стало ясно, что скрытых резервов Аргайла оказалось недостаточно для полной победы. Противник упал, но у молодого англичанина не осталось сил, чтобы сделать единственно правильное в этой ситуации: бить его по голове своими тяжелыми ботинками с титановыми пластинами на мысках. Вместо этого он стоял, согнувшись от боли, и дождался: мужчина откатился в сторону, вскочил и, выставив перед собой нож, снова ринулся в атаку.
Оставался один шанс на спасение: выбежать на лестницу, ведущую к выходу из музея. Но на пути к этой двери стоял нападавший, поэтому Аргайл не мешкая выбежал на другую лестницу — она вела наверх, на смотровую площадку. Только так он мог сейчас защитить Флавию. Если незнакомец последует за ним, Флавия, наверное, придет в сознание и сумеет позвать на помощь.
Только бы он побежал за мной, молился Аргайл, взбираясь по лестнице. А если он решит сначала заняться Флавией? Может, лучше было остаться?
Но он тут же успокоил себя: оставшись, он ничем не сумел бы ей помочь, а так по крайней мере у нее будет шанс.
Аргайл вслепую поднимался по ступенькам, спотыкаясь в темноте, но стараясь не сбавлять скорость. Это становилось все труднее и труднее. Днем его вымотал даже недолгий подъем на вершину холма, сейчас же он настолько выбился из сил, что преступнику даже не понадобился бы нож. Вот что бывает, когда дни напролет просиживаешь в библиотеках — от этого только слабеют мышцы и набирается вес. «Если выживу, — пообещал себе Аргайл, — куплю беговую дорожку. И когда в следующий раз какой-нибудь негодяй попытается прирезать меня среди ночи в сиенской башне, я уж сумею дать ему достойный отпор. Я взлечу на вершину как ветер».
Он уже с трудом передвигал ноги, еле дышал и в конце концов остановился. Сердце сжималось от страха, но идти дальше Аргайл просто не мог. Он прислушался: помимо его хриплого дыхания, отчетливо звучали негромкие уверенные шаги. Враг сознавал свое превосходство и не спешил. «Конечно, — с отчаянием подумал Аргайл, — я же никуда не денусь. А может, он тоже устал?»
Представив, как его преследователь умирает на полпути от сердечного приступа, Аргайл мгновенно воспрял духом, но почти сразу отбросил эту надежду. Получив от незнакомца сокрушительный удар, он понял, что это не Бирнес: тот пожилой джентльмен ни при каких обстоятельствах не стал бы ввязываться в драку. Он, пожалуй, мог воткнуть нож в спину, но прятаться в ночном мраке и бить людей доской по голове точно не стал бы.
Аргайл снова начал взбираться по лестнице. Он шел очень медленно, но все-таки шел. Неотвратимость смерти не означает, что человек не должен пытаться хоть ненадолго отсрочить ее. Поэтому Аргайл продолжал плестись, упорно переставляя ноги. В другое время он непременно залюбовался бы великолепным видом, открывающимся со смотровой площадки, но даже сейчас, привалившись к стене и закашлявшись при первом же глотке свежего ночного воздуха, он подумал, что отсюда Сиена кажется сказочным городом. Яркий месяц заливал призрачным светом опрокинутый купол площади Кампо и средневековые здания, бликовал на мраморных плитах, из которых была сложена башня главного собора. Легкий теплый освежающий ветер шевелил листву на деревьях. Мерцающие огни в окнах домов выдавали тех, кто не спал в это глухое время суток, — люди еще смотрели телевизор, пили вино, беседовали с друзьями. Красивая, безопасная, нормальная жизнь.
Но у Аргайла не было времени восхищаться всей этой красотой и сожалеть о своей несчастной судьбе. «Я должен закричать, заорать во все горло, — подумал он. — Но кто услышит? И даже если услышит, пройдет немало времени, прежде чем он догадается, откуда доносятся крики». К тому же в легких у Аргайла саднило, голос осип, и он подозревал, что сумеет издать лишь слабое карканье.
Дверь скрипнула, и на площадке бесшумно появился человек. Аргайл почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Когда он увидел раненую Флавию, его толкнул вперед всплеск ярости; затем, когда незнакомец бросился на него с ножом, инстинкт самосохранения подсказал ему бежать; но сейчас у него уже не осталось сил ни на что. Ему было просто страшно.
«Ну столкни меня вниз, ударь ножом», — думал Аргайл. Скорее, столкнет вниз, решил он — тогда это будет расценено как несчастный случай.
Незнакомец обхватил его рукой за шею и прижал к стене. Аргайл увидел, как блеснула сталь в лунном свете. Он закашлялся, потом сильно сжал запястье руки, державшей нож, — не потому, что надеялся одолеть противника, а просто так, из чувства самосохранения. Учитывая плачевное состояние Аргайла, незнакомец не ожидал от него сопротивления и на миг растерялся; тогда Аргайл согнул колено и резко ударил его в пах. Он был потрясен, когда враг вдруг ослабил хватку и согнулся пополам, схватившись за ушибленное место. Мало того — он издал совершенно искренний, громкий крик боли.
Передышка оказалась короткой. Противник снова надвигался на него, стальное лезвие ножа тускло блестело в его руке. Аргайл сжал пальцы в кулак и нанёс мощный удар в челюсть. Ему еще никогда в жизни не приходилось этого делать; в детстве его окружали сверстники, родители которых не одобряли столь низменного проявления неприязненных чувств. А зря — нужно учиться драться, пока маленький. От удара по челюсти противника у Аргайла заломило костяшки пальцев. Он отступил на несколько шагов, его противник все еще не пришел в себя после удара коленом. Оба тяжело дышали и не сводили друг с друга глаз. В слабом лунном свете Аргайл впервые ясно увидел его лицо и в шоке отпрянул.
В тот же миг противник занес руку с ножом и двинулся вперед. Аргайл сунул руку в карман и достал свое единственное оружие. Как жаль, что он не вспомнил о нем раньше. Он направил баллончик в лицо противнику и надавил кнопку.
Раздался яростный вскрик, нож со звоном упал на каменный пол. Аргайл отступил на несколько шагов и молча наблюдал за страданиями своего врага.
Продолжая одной рукой тереть глаза, другой рукой человек начал что-то нашаривать в кармане своей объемной синей куртки.
О Господи, неужели у него еще пистолет?! Этот человек — настоящий склад смертоносного оружия. Аргайл понимал, что бороться с ним и пытаться разоружить бесполезно, поэтому он приблизился и из последних сил столкнул его вниз.
Не издав ни звука, Антонио Ферраро, заместитель директора Национального итальянского музея, исчез из поля его зрения и, пролетев триста футов, встретился с землей.
Аргайл просидел на полу, прислонившись спиной к стене, минут двадцать, может быть, больше. От боли и усталости он не мог шевелиться. Адреналиновый всплеск отнял у него всю жизненную энергию, оставив лишь едва функционирующую оболочку. Было очень тихо. Молодой человек поднял голову и посмотрел наверх — там, над колоколами, сияли мерцающим светом звезды. Он подумал: что, если Флавия лежит с перерезанным горлом? Ведь он совершенно не в состоянии ей помочь. Потом Аргайл вспомнил, что только что убил человека, который, учитывая его хроническое невезение, наверняка окажется ни в чем не виновным. И все из-за этой дурацкой картины. Он предпочел бы никогда в своей жизни не слышать о Мантини.
Великолепный вечер. «Ну почему я никогда ничего не могу сделать по-человечески? — с горечью спрашивал он себя. — Вот что бывает, когда считаешь себя самым умным. А теперь попробуй все объяснить полицейским, которые появятся с минуты на минуту».
Они действительно не заставили себя ждать. Аргайл услышал вой сирен на площади Кампо, кто-то громко отдавал приказания. На лестнице раздался топот ног. «Ну вот за мной и пришли», — равнодушно подумал Аргайл.
Дальнейшее мало его волновало; он почти ничего не чувствовал, кроме боли. Когда полицейские выбежали на смотровую площадку, Аргайл продолжал смотреть в небо.
В лицо ему посветили фонариком. Он закрыл глаза и услышал голос генерала Боттандо:
— Это Аргайл. Еще жив.
Остаток ночи прошел словно в тумане. Как только Аргайл осознал, что его не собираются везти в кутузку, он закатил истерику, отказываясь от помощи врача до тех пор, пока ему не скажут, что с Флавией. Его убеждали, что с ней все в порядке, но Аргайл не верил и хотел увидеть ее.
В конце концов двое полицейских подхватили его с обеих сторон и, проклиная все на свете, помогли ему спуститься. Флавия сидела у стенки, закутанная в одеяло, ее голова была забинтована. На виске выделялось небольшое красное пятно. Флавия осознавала происходящее — она жаловалась на головную боль и просила есть. Аргайл так обрадовался, увидев ее в относительно добром здравии, что от избытка чувств мог только держать ее за руку и восторженно смотреть на нее. Боттандо стоял над ними, скрестив руки на груди, и неодобрительно качал головой.
— Генерал, а что с картиной? — сонным голосом спросила Флавия. Ей дали снотворное, и оно начинало действовать.
