– Проклятие! Потому что у меня возникло смутное чувство, что что-то не так, – ответил настоятель дрожащим голосом. – И как видите, чутье меня не обмануло. И вообще, что это за допрос такой? Тебе-то, Иеремия, до́лжно радоваться, что облатки пропали! Если об этом узнают, я лишусь своего сана. Будто я не знаю, что ты только и ждешь того момента, когда сможешь занять мое место…
– Клевета! – вспыхнул Иеремия. – Пустая клевета! Нам давно следовало вызвать судью из Вайльхайма. Все здесь пошло наперекосяк! Пойми наконец, что ты уже не справляешься со всеми этими происшествиями.
– Да как ты смеешь… – начал настоятель.
Но в это мгновение Куизль задел плечом одну из множества икон, и тяжелая рама с грохотом упала на пол. Палач прикусил губу, чтобы не выругаться в голос, но промах было уже не исправить.
– Тихо! – прошипел библиотекарь. – Там кто-то есть!
– Это голем! – взвыл брат Экхарт. – Господи, он пришел за нами! Вот наш конец! Пресвятая Богородица, молись за нас теперь и в час…
– Заткнись, идиот, – перебил его приор. – Лучше посмотрим, что там стряслось.
Послышались шаги. Тихо, словно тень, палач отделился от стены и сбежал по ступеням. В следующую секунду он уже скользнул за низкую дверь и снова подсел к монахам, внимавшим беспокойной проповеди брата Лаврентия.
Куизль опустился на колени, сложил руки и зашевелил губами, точно бормотал молитву, но сам уже усиленно соображал. Он с трудом пытался собрать воедино все сведения, полученные за последние пятнадцать минут. Они, словно обрывки книги, вихрились у него в голове и распадались всякий раз, когда палач, казалось, находил две подходящих части.
Куизль сосредоточенно кусал губы, скрипел зубами, точно большими жерновами, и впервые искренне жалел, что монахам нельзя курить во время службы.
* * *– Она закрыта на три запора! – взволнованно рассказывал Симон, пока готовил в дальней части зловонного лазарета отвар из ивовой коры. – Три запора, открыть которые можно только тремя разными ключами, а те хранятся у трех разных людей. В этой хронике из библиотеки все подробно расписано. Святая обитель, вероятно, самая надежная сокровищница во всей Баварии.
Погруженный в раздумья, лекарь помешивал кипящий, бурого цвета отвар. Магдалена тем временем обмазывала тряпки пахучей мазью, чтобы затем наложить их на грудь пациентов. Супруги уже целый час возились с больными паломниками, которым числа не было. В бывшей конюшне уже не осталось ни одной свободной койки, а пациенты все прибывали.
Магдалена со вздохом убрала непослушную прядь со лба и размяла затекшую спину. Безмолвный подмастерье Маттиас оказался столь любезен, что согласился присмотреть немного за детьми. Он жестами объяснил, что пойдет с малышами собирать мед на монастырскую пасеку. Магдалена надеялась, что на этот раз он проявит больше ответственности, нежели прошлой ночью. Сорванцы, наверное, уже с головы до ног перемазались медом.
– Теперь в часовне хранится, наверное, несколько сотен реликвий, – восторженно продолжал Симон, разливая отвар через сито.
Лекарь до поздней ночи изучал Андексскую хронику. Лицо у него стало бледным, под глазами темнели круги, но, как это часто бывало, чтение старинных книг привело его в состояние крайнего возбуждения.
– Среди прочих святынь там есть крест Карла Великого и подвенечное платье святой Елизаветы, – рассказывал он с воодушевлением. – Но наибольшую ценность представляют, конечно, три святые облатки! Они хранились здесь еще во времена, когда здесь стояла крепость, а с тех пор прошла не одна сотня лет. Когда крепость разграбили, облатки вместе с остальными реликвиями спрятали, и только потом, гораздо позднее, их чудом разыскали вновь. С тех пор их держат в той часовне под хорошей защитой в серебряной дароносице весом в восемнадцать футов. Она одна только стоит, наверное, как бо́льшая часть этого монастыря.
– И что придает этим облаткам такую ценность? – спросила Магдалена, по-прежнему обмазывая тряпки клейкой мазью.
Симон наморщил лоб и попытался припомнить.
– Ну, две из них восходят предположительно еще к папе Григорию, который якобы обнаружил на них знак Божий. Позднее папа Лев добавил к ним еще одну – на ней проявилась, как утверждают, кровавая монограмма Иисуса Христа. Поэтому со дня основания монастыря сюда каждый год приходят тысячи паломников, чтобы посмотреть на святыню в Праздник причастия. Говорят, Господь услышит тебя лишь в том случае, если молиться перед ними достаточно долго.
– Тебя послушать, так не очень-то ты и веришь во все это, – ответила насмешливо Магдалена. – Мы сами не для того разве пришли в Андекс, чтобы помолиться перед облатками?
– Признаться честно, я прельстился возможностью провести целую неделю с тобой, без малышей. Как раньше… – Лекарь вздохнул. – А в итоге не только детей получил, но и ворчливого тестя в придачу.
– До сих пор мой отец всегда что-нибудь придумывал, – возразила Магдалена с улыбкой. – Радуйся, что он пришел.
– Может, ты и права… – Симон вдруг просиял. – Теперь я, по крайней мере, знаю кое-что об этой болезни. Сегодня утром я снова заходил в аптеку, взять кое-каких трав. Приор и его люди действительно все там вверх дном перевернули, чтобы найти какие-нибудь колдовские растения. Остальное они, слава богу, не тронули. – Он ухмыльнулся. – В шкафу у Непомука я нашел, помимо всего прочего, иезуитов порошок. Поистине лучшее лекарство против лихорадки! Правда, хватит там только на одну порцию… А среди его книг я отыскал вот это.
Лекарь достал толстый, переплетенный в кожу фолиант.
– Это книга некоего Джироламо Фракасторо, и в ней описаны те самые симптомы, которые мы теперь наблюдаем. Усталость, головная боль, лихорадка, а также красные точки на груди и обложенный желтым язык.
– А твой синьор Фракасторо не пишет, как эту болезнь можно вылечить?
– Э… так далеко наука, к сожалению, еще не зашла, но…
– Боюсь, придется твоим объяснениям немного подождать, – перебила его Магдалена. – Судя по тому, как заглядывает к нам отец, он пришел явно не затем, чтобы беседовать с нами о лекарствах.
Она кивнула на дверь: палач как раз переступил порог и, точно громадный корабль, двинулся, пригнувшись, в их сторону. Вид у него был крайне угрюмый.
– Нам надо поговорить, – проворчал Куизль. – Случилось нечто непредвиденное. И уверен, это связано с нашими убийствами.
* * *Спустя четверть часа Симон и Магдалена сидели на ограде неподалеку от лазарета, а палач беспокойно расхаживал перед ними из стороны в сторону. Не вдаваясь в подробности, он рассказал им о пропаже святых облаток и разговоре, услышанном в сокровищнице. Для немногих проходивших мимо паломников все выглядело так, словно сердитый монах выговаривал двум пилигримам.
– Но… это же ужасно! – прошептала Магдалена. – Если облатки не найдут до праздника, люди наверняка решат, что их украл голем. И весь Андекс превратится в колдовское сборище!
– Может, именно этого и добивается этот полоумный, – отозвался Симон.
Магдалена взглянула на него вопросительно:
– Так ты считаешь, что между убийствами, исчезновением Виргилиуса и пропажей облаток существует связь?
– Во всяком случае, это было бы в духе нашего незнакомца, – пожал плечами Симон. – Этот сумасшедший явно хочет породить панику среди паломников. Сначала убийства и автомат, теперь эта кража… Надо подумать, чего безумец этим добивается.
Куизль остановился и вытер вспотевший под капюшоном лоб.
– Панику породить? Не уверен, – пробормотал он. – Возможно, тут замешано нечто совершенно иное. Не забывайте, Виргилиус говорил, что проклятые эксперименты могут кого-то заинтересовать. Я, во всяком случае…
– Тсс!
Магдалена стиснула руку отца и незаметно кивнула в сторону переулка, по которому приближались еще два паломника. Это оказался бургомистр Карл Земер в сопровождении сына. Старый патриций двинулся прямиком к Симону, не обратив на его собеседников ни малейшего внимания. Куизль в последний момент успел спрятать лицо под капюшоном.
– Фронвизер, хорошо, что я вас встретил, – начал бургомистр властным голосом. – Уверен, при последнем нашем разговоре между нами случилось недопонимание.
Он с улыбкой протянул лекарю руку, но тот ее проигнорировал.
– Что ж, ладно, – продолжил Земер и разгладил в некотором смущении сюртук. – Скажите, вы в последнее время общались с настоятелем? Для меня его преподобие недосягаем, да и граф Вартенберг явно не в духе. Сначала опаздывает на мессу, потом уходит прежде времени и хлопает дверьми… Вы, случаем, не знаете, что произошло?
Симон скрестил руки на груди.
– Сожалею, но я почти все время провожу с больными, – ответил он бесстрастно. – Я и вправду ничем не могу помочь вам.
Бургомистр вздохнул.
– Если не мне, то, быть может, моему сыну…
