— Наконец-то я с вами познакомилась. Во Флоренции только о вас и говорят. Вы озорник! Уж позвольте это сказать женщине, которая повидала свет.
Прозвучала еще одна труба. В зал внесли десять позолоченных поросят, изрыгающих пламя, а за ними зайцев и щук, тоже блестящих золотом.
Даже такое зрелище не могло остановить даму:
— Какая же я глупая! Я ведь не представилась. Вдова Бекуччо, а это моя дочь Чекка.
Девушка встала и сделала неуклюжий реверанс. Джованни ответил воспитанной улыбкой.
— Вам нравятся бокалы? — продолжила дама. — Я видела, как вы ими любовались. Их сделали на моей фабрике, в Валь д’Эльза. Великий герцог — мой клиент. Он оказал мне честь, пригласив на праздник по случаю обручения дочери. Надеюсь, этот брак принесет удачу. Моя Чекка тоже достигла брачного возраста.
— В самом деле? — отозвался Джованни, изобразив интерес.
— Ей только что исполнилось восемнадцать. У нее прекрасное приданое. Конечно, я не могу позволить себе такое, как наш хозяин, но у меня везде есть земли, магазины и дома. Скажи, Чекка.
— Да, синьор граф. Мама обеспечила меня прекрасным приданым. Я готова выполнить ее волю и любое желание моего супруга.
Мать удовлетворенно улыбнулась и вполголоса спросила:
— А вы знаете, какое приданое у Маддалены?
— Нет, в самом деле.
— Все владения семейства Пацци, включая дворец на улице Проконсула. Добрый Папа Иннокентий будет счастлив, и я тоже, с вашего позволения. Союз Медичи и семейства понтифика принесет новые возможности для торговли. Когда жених тоже залюбуется моими изделиями, я наверняка получу хороший заказ. У меня уже есть эскиз свадебных бокалов: золотая лилия в окружении ромбов семейства Чибо.
— Я уверен, он будет в восторге.
Все перемены блюд были выдержаны в золотой гамме, от яркого, цвета дрока, соуса, покрывавшего жареных павлинов и фазанов, до ядовито-желтых консервированных лимонов на заячьих тушках. По своему обыкновению, Джованни отведал каждого блюда, оставляя кусочек на тарелке. Посуду тут же с готовностью меняли.
— А вы не женаты, граф? — спросила девушка.
— Женат, — ответил Джованни, утомленно откинувшись на спинку стула.
Чекка Бекуччо вытаращила глаза и стукнула по столу кулаком.
— Как женаты? А нам сказали, что нет. Мама, да скажи же что-нибудь!
— Не беспокойтесь, синьора, я не заслуживаю вашего внимания. Это правда, я женат. Я сочетался браком со своими книгами и поклялся им в вечной верности.
Дама свирепо на него взглянула и с яростью впилась зубами в заячью ножку, положив тем самым конец разговору. Несколько капель соуса упали при этом в глубокий вырез ее платья.
Часа через два слуги опустили висячие лампы и прикрутили почти все фитили. Зал погрузился в полумрак. Снова заиграла труба, на этот раз предваряя торжественное появление гигантского сверкающего блюда, вплывшего в зал на плечах восьми слуг. На нем высилась огромная золоченая римская волчица, которую сосали двое младенцев. Лоренцо что-то сказал, но вокруг скульптуры возникло такое замешательство, что Джованни ничего не расслышал. Он только увидел, как Франческетто встал и начал благодарить хозяина.
Пока граф разглядывал скульптуру, которая напомнила ему библейского золотого тельца, паж вложил ему в руку записку. Джованни огляделся кругом. Вдова Бекуччо, сраженная количеством выпитого и съеденного, покачивалась рядом с ним, прикрыв глаза. Ее дочь Чекка хохотала и увлеченно болтала с кавалером слева. Пико быстро прочел записку и сразу бросил ее в огонь лампы, висевшей напротив. Бумажка мгновенно превратилась в пепел.
Праздник продолжался. После того как гостей развлекли салатом из горьких корешков и драгоценным фруктовым мороженым, гордостью флорентийских кулинаров, настала очередь осетров, тоже золоченых, в строгом соответствии со стилем праздника. Их внесли слуги, одетые рыбаками. За ними шли музыканты с лирами, цитрами и лютнями, подражая своей игрой шуму морской волны. Затем к оркестру присоединились новые инструменты. Музыканты заняли место в глубине зала и принялись играть сальтареллы, пивы, гальярды и морески,[40] подготавливая гостей к тому, что скоро начнутся танцы. Быстрыми, по-военному слаженными движениями слуги собрали кушанья, потом унесли стол и расставили стулья вдоль стен.
Джованни как раз ждал этого момента. Он небрежной походкой направился к главному входу и спустился по лестнице. Во дворе он нырнул в боковую дверь и по длинному коридору вышел за пределы дворца, прямо к воротам таможни. Там его ждал человек, голова которого была накрыта капюшоном.
— Рад видеть тебя, — прозвучал знакомый голос.
— Я тоже, Ферруччо.
— Пойдем. Не хочу, чтобы нас видели вместе.
* * *
По улице Гонди они дошли до Борго-деи-Гречи, и Ферруччо свернул в какой-то переулок, ведущий к маленькой гостинице, на вывеске которой красовалась женщина с обнаженной грудью. Едва они оказались внутри, как к ним подошли две девушки и уселись на колени.
— В другой раз, милые дамы, — сказал Ферруччо. — В эту ночь нам надо подумать о наших душах.
— А о наших? Они у нас там, внизу.
И девчонки дружно тряхнули юбками.
— Держите, — ответил Ферруччо, бросив им серебряный флорин и шлепнув по заду ту, что была к нему ближе. — И угадайте, почему у мужчины, который вам заплатил, такие широкие штаны.
Девчонки прыснули со смеху.
— Мы к вашим услугам, благородные синьоры, — сказала та, что поймала монету. — С этим мы спасем наши души и кое-что еще.
Ферруччо и Джованни проследили глазами за удаляющимися девушками. Хозяин принес вино в деревянных бокалах, пахнущих так скверно, словно их не мыли уже год. Друзья заговорщицки взглянули на бокалы, но не притронулись к ним. Зато хозяину сразу заплатили, надеясь, что в этот вечер их больше никто не будет трогать.
— У путаны порой больше чувства чести, чем у знатной дамы, — заметил Ферруччо. — И уж точно больше, чем у той, которая тебя хотела женить на своей дочке.
— Похоже, ты все знаешь.
— Иногда очень полезно иметь друзей среди пажей и шлюх.
— А среди знатных ученых — очень опасно…
— Можешь в том поклясться, друг мой, но ты ничего с ними не поделаешь в этом мире, особенно если они знают твое имя. Вот тебе пример. Взгляни-ка.
Ферруччо расшнуровал и закатал рукав. На предплечье отчетливо виднелся глубокий шрам.
— Память об одном сикарии Франческетто.
— Они напали на тебя здесь, во Флоренции?
— На самом деле не они, а я: мне нужна была кое-какая информация, и этот тип ее предоставил. Но мне пришлось быть очень убедительным.
— А он не отомстит тебе, не разболтает?
— Думаю, щуки в Арно уже отъели ему язык.
Покачав головой, Джованни взглянул на друга и не смог сдержать улыбки. У него, платоника, философа, аристократа, в друзьях человек, который запросто может убить ради информации.
— А о чем ты его спрашивал?
— Потом, Джованни. Пока это неважно. Скажи-ка лучше, зачем ты меня позвал, хотя могу себе представить.
— Двое самых могущественных людей Италии заключили союз, освященный Церковью. Теперь я и во Флоренции не чувствую себя в безопасности, Ферруччо.
— Это политический брак. Маддалена и Франческетто даже не знакомы. Ты только подумай!.. Жених притащил за собой во Флоренцию нескольких любимых шлюшек.
— Знаю, но именно поэтому особенно боюсь. Не за свою жизнь, ты же знаешь.
— Скажи, что я могу для тебя сделать, Джованни.
— Тебе не надо никого убивать. Напротив, придется охранять. Не меня. На это уже нет времени. Книгу, Ферруччо. Я хочу отдать ее тебе на хранение. Ты единственный, кому я по-настоящему доверяю.
Ферруччо отпил большой глоток вина и возразил:
— Друг не станет приставлять меч к горлу.
— Он еще и не то сделает, чтобы убедить, что ему можно доверять. Слушай! Все, что написано в этой книге, крепко сидит в моей голове. Я в любой момент смогу все это воспроизвести и сделать копию, но на это понадобятся месяцы. Вряд ли они у меня есть. Копия мне ни к чему, но я предпочел бы, чтобы оригинал хранился в надежном месте, у человека, которому можно доверять. У меня есть еще два экземпляра в Риме. О том, где они спрятаны, знает только Джироламо Бенивьени, в дружбе и верности которого у меня сомнений нет.
— Тогда мы в беде!
Ферруччо с досады так громко стукнул деревянным бокалом, что за соседними столиками поднялся шепот.
— Этот ублюдок сказал мне не все. Прежде всего я хотел сообщить тебе об аресте Джироламо.
— Когда? По какому обвинению?
— Незадолго до твоего отъезда из Рима. Тут поработали люди Франческетто. Не знаю, была ли его инициатива или постарался отец. Бенивьени арестован по обвинению в содомии. Насколько мне известно, он все еще в тюрьме.
