Трон механически наполнил свой бокал, размышляя: не выпить ли с Хаслингером на брудершафт? Как, между прочим, его зовут? Игнац? Вацлав? Триглав? И надо ли будет при этом подхватывать друг друга под руки и пить до дна? За соседним столом кутила группа императорских егерей. Через час здесь никому ни до кого дела не будет…
Хаслингер вывел Трона из состояния бесплодных размышлений, спросив:
– Вы действительно считаете, что Моосбруггер вел записи обо всех своих клиентах?
– Я не стал бы это исключать. Моосбруггер – человек педантичный, – сказал Трон.
– Удалось вам тем временем уточнить этот адрес в Триесте?
– Нет. Я знаю только фамилию женщины, с которой жил Моосбруггер.
– Шмитц. Улица Браманте, четыре, – улыбнулся Хаслингер. Он гордился своей блестящей памятью. – Держу пари, что в списке Моосбрутгера есть и Грильпарцер.
– Сказал что-нибудь Шпаур о Грильпарцере после моего ухода? – поинтересовался Трон.
Хаслингер покачал головой.
– Нет. По-моему, он опасается вмешиваться в эту историю.
– Значит, он считает, что молодую женщину убил Грильпарцер, но предпринимать ничего не собирается?
Хаслингер кивнул.
– Да. У меня сложилось такое впечатление.
– Но список заполучить он все-таки хочет.
– Конечно. Но не пошевелив для этого и пальцем За то, что вы предпримете в Триесте, он ответственность с себя снял.
– Зачем Шпауру список?
Хаслингер достал охлажденное шампанское из серебряного бочонка, наполнил бокалы.
– Шпауру не терпится узнать, нет ли в списке среди клиентов Моосбруггера и фамилии Тоггенбурга. Он хочет удостовериться, что этот ревнитель морали, который всегда смотрел на него свысока, ничуть не лучше его самого.
Трон понял намек Хаслингера. Ни для кого не составляло секрета, что у полицай-президента есть любовница – дочь трактирщика из Кастелло.
– Только и всего?
– Не думаю, что список понадобился Шпауру для того, чтобы расследовать дело на пароходе со всей возможной дотошностью.
– Как он поступит, если в списке обнаружится фамилия Грильпарцера?
Хаслингер бросил на Трона лукавый взгляд.
– Я-то полагал, что вы считаете Грильпарцера ни в чем не замешанным, комиссарио.
Трон так же, не без хитринки, ответил:
– Мне не впервой будет ошибиться. – Он пригубил шампанское. – Для нас должно быть ясно одно: если список Моосбруггера существует, в нем есть и имя убийцы этой молодой женщины.
Хаслингеру почудилось, будто на него из зарослей в джунглях выпрыгнул дикий зверь. Хотя на самом деле Томмасео неторопливо вышел из-за кадок с высокими, в человеческий рост пальмами, расставленными между столами в салоне. Увидев Трона с Хаслингером, он сразу подошел к ним. Томмасео был в шерстяной рясе антрацитового цвета, подпоясанной, как это принято у монахов, крученым шнуром. На груди у него висел на цепочке скромный деревянный крестик. Взгляд серых глаз падре Томмасео пренебрежительно скользнул по бутылкам шампанского. Трон подумал, что он похож на актера в роли монаха.
– Приветствую господина обер-лейтенанта, – сказал Томмасео по-немецки.
Трона удивило, что Томмасео, оказывается, прежде был знаком с Хаслингером.
Обращаясь к Трону, Томмасео воскликнул, тоже почему-то по-немецки:
– Эта история с Моосбруггером – просто ужас! Дело ведете вы?
– Персонал «Ллойда», – объяснил Трон, – приравнивается к армейским вольнонаемным. Поэтому дело не в нашей компетенции. А как вы узнали, что Моосбруггера убили?
– Мне сказал падре Игнацио из церкви Сан-Стефано. Вы кого-нибудь подозреваете?
– Пока нет.
Томмасео задумчиво покачал головой…
– Помните наш разговор в ризнице? – Он холодно, едва заметно улыбнулся, причем глаза его оставались серьезными.
– Да, несомненно.
– Мы беседовали о грехах и о том, что никому не уйти от карающего меча Господнего. – Томмасео помрачнел при этих словах. – Что же, Божий суд оказался более скорым, нежели мы предполагали.
– Вы считаете, что убийца Моосбруггера был… – Трон замялся. – …всего орудием Господа?
– Да, он исполнил Господню волю, – подтвердил Томмасео.
– Значит ли это, что длани Господни защищают убийцу? – уточнил Трон.
Томмасео неодобрительно взглянул на него.
– Пути Господни неисповедимы. Как и деяния его. Я знаю только, что до пришествия Господа мы слепы. А до этого мы все постигаем per spediura in emigmate. – Он умолк Губы его сложились в безрадостную улыбку. Потом он вдруг повернулся и вышел из салона.
Хаслингер ухмыльнулся.
– Что он хотел этим сказать? Per spedium in emigmate? Словно в зеркале темных слов?
– Он хотел сказать, что, возможно, убийца никогда не будет схвачен. Он почти уверен в этом. Вы с ним Давно знакомы?
Хаслингер кивнул.
– Томмасео – в прошлом офицер императорской армии. Мы с ним в середине сороковых годов вместе Тужили. Он оставил службу в армии в 1850 году.
– И близко вы были знакомы?
Хаслингер покачал головой.
– Только по службе. А о посторонних вещах мы с ним никогда не разговаривали.
– Я думал, он венецианец.
– Его отец был австрийцем, ротмистром а мать – итальянкой. Он незаконнорожденный. Отец хотел впоследствии узаконить отношения с матерью и признать сына, дав ему свое имя, однако Томмасео отверг это и сохранил фамилию матери.
– Меня удивило, как хорошо он говорит по-немецки.
– Он, разумеется, отлично этот язык знает. Но ненавидит его так же, как и отца.
– Томмасео узнал, чем промышляет Моосбруггер на судне, – сказал Трон. – Он узнал об этом случайно и счел своим долгом сообщить патриарху.
– И что?…
– Ему велели не распространяться на эту тему. Он очень возмутился, – объяснил Трон.
– Неудивительно, что у него нет сожалений по поводу смерти Моосбруггера.
– Как вы относитесь к падре Томмасео? – спросил Трон.
– В каком смысле?
– Рассуждения о справедливости убийства как о воздаянии за грехи… Не странно ли это? И вдобавок намек на то, что убийца никогда не будет найден… Я не уверен, сказал ли нам Томмасео все, что он знает.
– Зачем падре Томмасео покрывать убийцу Моосбруггера?
– Потому что он считает его орудием Господа, – сказал Трон. – А какое впечатление от Томмасео сложилось у вас тогда? Ну, во время армейской службы?… Хаслингер на какое-то время задумался. Потом ответил:
– Лейтенанта Томмасео у нас не особенно любили. Он всегда держался особняком. По-моему, он армейскую службу терпеть не мог. Но никогда ни на что не жаловался. Как и многие другие – многие итальянцы… да и многие австрийцы тоже…
– А по какой причине он оставил службу?
– Этого я не знаю. Я в это время прямого отношения к армии уже не имел. – Хаслингер решил сменить тему разговора. – Вы завтра утром поедете в управление полиции?
– Если мы пристанем к девяти утра, я буду там в десять, – подтвердил Трон. – А к обеду мы могли бы встретиться на квартире Моосбруггера Если госпожа Шмитц не станет чинить нам препятствий, часа через два мы освободимся. Хотите нынче же ночью вернуться в Венецию?
– Думаю, было бы неплохо. – Хаслингер достал бутылку шампанского из серебряного бочонка – Еще по глоточку?
Трон вынужден был признать, что дорогое французское вино ему по вкусу. Уже сам заманчивый шорох, который возникал, когда бутылку доставали из бочонка со льдом… «клик-клак» ледяных кубиков… что-то было в этом невыразимо приятное».
Трон протянул бокал через стол.
Елизавета находила, что Кёнигсэгг похож на человека, пережившего тяжкий удар судьбы. Завтрак графу и графине принесли в салон императрицы; он был прост – селедка, огурцы, поджаренный белый хлеб, минеральная вода. Сохраняя трагический вид, Кёнигсэгг, однако, ел с большим аппетитом. Цвет лица у него был не темно-красный, как вчера, когда его уводили под конвоем из траттории Пайо Джокколанте, а нездоровый, серо-зеленый. Он был одет не в камзол, как обычно, а в генеральский мундир. Глядя на графа, Елизавета невольно вспомнила о страшных поражениях австрийской армии: при Мадженте, Сольферино и Сан-Мартино. К ним следовало присовокупить – по крайней мере, для Кёнигсэгга – проигранную битву при площади Санта-Маргарита.
Граф с графиней вернулись в королевский дворец вскоре после полуночи. Надо думать, страдания их оказались не чрезмерными, ибо вскоре после того, как Кёнигсэгг был помещен в Скуола деи Варотари, его опознал один прежний сослуживец. Графа доставили на гондоле линцких егерей с канала Санта-Барбара прямо во дворец (Елизавета улыбнулась при мысли о том, что линцкие егеря взяли на вооружение венецианские гондолы). В то же время появилась во дворце и графиня. Выражение ее лица говорило о том, что семейная жизнь рухнула и повинен в этом именно Кёнигсэгг.
– К полковнику Пергену в понедельник вечером приходил человек, у которого находятся пропавшие документы, – сказала Елизавета – Эннемозер был в коридоре и подслушал под дверью их разговор.
