Иногда Козьму Игнатьевича просто нельзя было остановить: он говорил и говорил, строя кружева фраз такой сложности, что сам едва из них выбирался. Не удивительно, что, явившись к Григорию Ивановичу Стасько где-то без четверти десять вечера, он и купец Леонтьев засиделись у коммивояжера едва ли не до трех утра. Комолый говорил витиевато, иногда начинал новое предложение, забывая закончить первое, так что разобрать суть его слов было не всегда просто. Вот тут-то и приходил на помощь купец третьей гильдии Венедикт Серапионович Леонтьев. Он корректировал информацию, выходящую из уст Комолого, и преподносил ее для судебного следователя уже в удобоваримом и сокращенном виде…
— Я вернулся из своего магазина, что рядом с лечебницей, в половине девятого или около того, — начал свой рассказ купец и потомственный почетный гражданин Комолый. — Через полчаса — я успел скушать только миску борща да лишь пару кусков грибного пирога с хреном — слышу, стучится кто-то. Я решил не открывать, поскольку шибко не люблю, когда мне мешают трапезничать. От этого, знаете ли, страдает процесс переваривания пищи, а это чревато разными болезнями желудка, что мне, как торговому человеку и потомственному почетному гражданину, не с руки, да и неуместно. Представляете, ежели на каком-нибудь заседании земской Управы или городской Думы у меня вдруг начнет пучить живот? Может выйти конфуз или, того паче, непроизвольное испускание гнилостного воздуха, да еще со звуком, что вряд ли понравится собранию уважаемых граждан города Дмитрова. Да и моей репутации, торговой и общественной, такое обстоятельство наверняка нанесет значительный ущерб, и все это может произойти лишь потому, что какой-то вечерний визитер пришел ко мне во время обеда или ужина. А посему ни на какой стук я не стал реагировать и велел прислуге, покудова я не закончу кушать, никого не впускать. Но стук повторился еще и еще. Тогда я велел Геше…
— Это кто? — только лишь и успел вставить Воловцов.
— Что? — посмотрел на него Комолый.
— Это лакей Козьмы Игнатьевича, — быстро подсказал судебному следователю Леонтьев.
— Нет, ничего, прошу вас, продолжайте, — махнул рукой Иван Федорович.
— Так вот… Я велел Геше, чтобы он вышел и сказал этому визитеру, что я ужинаю и никого более на этом дню уже не принимаю. Геша слова мои посетителю передал и вернулся от него со словами, что, дескать, стучался ко мне господин Стасько, Григорий Иванович, коммивояжер, намедни прибывший из Москвы с партиями наручных и карманных часов. Он-де просит передать, что ожидает меня сегодня вечером у себя в нумере меблированных комнат госпожи Малышевой для продажи часов по совершенно не дорогой цене…
— Простите, вы, значит, были знакомы со Стасько? — прервал речь потомственного почетного гражданина судебный следователь.
— Да, я был с ним знаком, — подтвердил купец Комолый, слегка поерзав. — Он уже неоднократно приезжал в Дмитров для продажи часов, брелоков и цепочек к ним и всегда останавливался в меблированных комнатах Глафиры Малышевой…
— Вы уверены, что «всегда»? — переспросил почетного гражданина Воловцев.
— Уверен, — подтвердил свои слова Козьма Игнатьевич.
— И вы были, значит, знакомы со Стасько? — перевел взгляд на Леонтьева Иван Федорович.
— Да, был, — коротко ответил купец третьей гильдии. — У меня часовая лавка в торговых рядах, то бишь, в самом центре города, а Григорий Иванович специализировался аккурат на часах и принадлежностях к ним, причем, отменного качества, так что я иногда покупал у него товар. Немного, но покупал. Вот и в последний приезд Стасько я намеревался купить у него с десяток золотых и серебряных часов и даже подобрал для себя понравившиеся и отложил…
— То есть вы часы для себя выбрали, но оставили их в номере Стасько? — спросил Иван Федорович.
— Именно так, — ответил купец третьей гильдии. — А поутру, как и Козьма Игнатьевич, послал приказчика, чтобы выкупить часы и забрать их.
— Но их забрал убийца и грабитель, — констатировал судебный следователь Воловцов.
— Да, — коротко ответил Леонтьев.
— Хорошо, прошу вас, продолжайте, — обернулся к Козьме Игнатьевичу Иван Федорович.
— Ну, я поужинал, откушал жареной свининки, гусиного паштету, парного судачка с фунтик или полтора, запил ужин малагой, выкурил сигару и, с четверть часа отдохнув в креслах, направился к Стасько, — продолжил словоохотливый купец. — Прибыл я к Григорию Ивановичу где-то без четверти десять вечера и застал у него Венедикта Серапионовича, которого Стасько тоже, как знакомого купца, позвал к себе приобрести привезенные из Москвы часы. Часов у Стасько имелось две кожаные корзины. Надо сказать, что в первой корзине, побольше, особо интересного для меня было мало. Разве что с десяток брелоков да с дюжину цепочек. А вот в корзине, что была размером поменьше, лежали в красивых коробочках с бархатным подкладом золотые и серебряные дамские часики, которых у меня в магазине покуда не имелось. Среди них были золотые часы фирмы «Лонжин», в настоящее время пользующиеся спросом у дам, следящих за французской и итальянской модой. И хотя в Дмитрове таких изысканных сударынь наберется, пожалуй, не более двух десятков, иметь такие часы для продажи было бы совсем не лишним. Да и для расширения ассортимента, опять же, весьма выгодно с конъюнктурной стороны. К тому же недавно ко мне в магазин заглядывали ее сиятельство графиня Олсуфьева и генеральша Лямина с купчихой Фуфаевой — первейшие дамы в городе, если не считать графиню Милютину, которая живет анахореткой и ни за какими модами не гонится. Стало быть, вот уже три претендентки на покупку «лонжинских» часиков имеются! А, глядя на них, и остальные городские дамы, дабы не отстать от этой троицы, кинутся покупать такие же часики, уж это дело, воля ваша, известное… — удовлетворенно протянул купец.
— Когда вы пришли в номер к Стасько, кроме господина Леонтьева там больше никого не было? — воспользовавшись паузой, задал вопрос Иван Федорович.
— Нет, никого, — ответил потомственный почетный гражданин Комолый. — А помещик этот позже пришел, уже около одиннадцати…
— Чуть в двенадцатом, — уточнил Леонтьев, посмотрев на Воловцова.
— Погодите, господа, погодите… Какой такой помещик? — встрепенулся Иван Федорович. — В имеющемся протоколе вашего допроса, Козьма Игнатьевич, так же, как и в протоколе вашего допроса, Венедикт Серапионович, — повернул он лицо в сторону Леонтьева, — никакой помещик отнюдь не фигурирует…
— Ну, это тот самый господин, — снова встрял с пояснительными словами купец Леонтьев, — что пришел в нумер Григория Ивановича посмотреть на брелоки.
— А как он назвался? — быстро спросил Воловцов.
— А никак, — первым отозвался словоохотливый Комолый. — Просто поздоровался, сказал, что он постоялец из второго нумера, и попросил разрешения посмотреть принадлежности для часов. Потом увидел нас и спросил, не помешает ли он. Григорий Иванович, по-соседски, разрешил и ответил, что он никак не может помешать. И во все время нашего разговора он сидел в сторонке и рассматривал брелоки. Мы даже и забыли о его присутствии…
— Верно, забыли, — подтвердил Леонтьев.
— Тогда почему вы сейчас назвали его помещиком? — задал весьма интересующий его вопрос судебный следователь, еще раз убеждаясь в пользе личного общения со свидетелями, даже при наличии протоколов их допросов. Вот ведь, нет в этих протоколах никакого «помещика», а при личной беседе вдруг всплыл. А это уже некая примета и деталь, могущая характеризовать преступника и принятый им образ…
— Ну, он был так одет, что ли… — сказал Комолый и замолчал, что, очевидно, было явлением не частым.
— Именно, — охотно подтвердил Леонтьев. — На нем было барское платье, которое обычно и носят помещики.
— Значит, у вас у обоих, если я вас правильно понял, лишь создалось впечатление, что этот господин — помещик? — задал уточняющий вопрос Иван Федорович. — Но сам он об этом не обмолвился…
— Именно так, — снова ответил за обоих Венедикт Серапионович.
— Поня-атно, — раздумчиво протянул судебный следователь по наиважнейшим делам и посмотрел на купола Пятницкой церкви, что стояла поодаль. — Теперь, господа купцы, я прошу вас описать этого помещика как можно более полно, в малейших деталях, включая ваши собственные ощущения, впечатления, догадки и прочие незначительные, на ваш взгляд, мелочи. Итак, с кого начнем? — спросил он и посмотрел на потомственного почетного гражданина Комолого: — С вас?
— Ну, давайте с меня, — согласился Козьма Игнатьевич и впал, опять-таки, в не свойственное ему раздумье.
— Что такое? — удивился Воловцов. — Почему вы молчите?
− Да я, прошу прощения, даже не знаю, чего и сказать-то, — растерянно произнес потомственный почетный гражданин.
