Гаврила Торчков действительно оказался сломлен. Он послушно назвал всех своих подельников. Тут выяснился новый факт. Оказалось, что в починке накрыли не всех бандитов. Ванька Перекрестов, местный уроженец, отлучился на ночь в Варнавин и потому уцелел.
— Щукина ко мне! — распорядился исправник.
Сыскной надзиратель явился через три минуты. Заслышав тяжелые шаги, Челдон вобрал голову в плечи…
— Иван, Перекрестов-то убежал!
— Знаю, ваше благородие. Как среди мертвяков его не обнаружил, понял.
— Бросай все дела и ищи его! А то сбежит из уезда, стервец…
— Слушаюсь!
Допрос продолжился. Бандит рассказал, как они выбирали жертвы, где прятали трупы. В двух местах, за пределами уезда, шайкой были сделаны тайные могилы… Назвал Торчков и барыг, которым сбывал добычу. Среди прочих упомянул владельца постоялого двора в Урене-Трехсвятном и кабатчика в селе Богородском. Было очевидно, что «иван» дает полные признательные показания и ничего не утаивает. Ай да Щукин!
Однако на самый важный для Лыкова вопрос главарь ответил отрицательно. По его словам, людей своих он держал в кулаке. И такой глупости, как немотивированные убийства детей, никогда бы не допустил.
— Ей-бо, ваше благородие! Наскрозь их зрил, людишек этих. Дудора; один только и был из них настоящий налетчик, а прочие так… Но все фартовые. Мы со скуки людей не режем, а за соргу либо накидалище[70] справное. Ежели бы кто из них принялся мальцов кончать и тем фигарисов… то есть господ сыщиков, тревожить, я б того своими руками приткнул. Сразу бы голову на рукомойник![71] Нет, это не мои.
Лыков и сам так считал, поэтому вскоре откланялся и ушел. Ясно, что маньяк — одиночка. В сплоченной банде, все время на виду у опытного «ивана», совершить в тайне четыре убийства невозможно. Слишком очевидно отлучки будут совпадать с датами нападения на детей. Стоило проверить только Перекрестова — он, как местный, навещал город чаще других. Но и здесь особых шансов на успех не было. Поэтому Алексей вернулся домой и снова сел за роман. Выждав часа три, сыщик отправился в полицейское управление. Помощник исправника сообщил, что начальство обедает у Островского. Коллежский асессор пошел в трактир. Бекорюков с Поливановым уже доканчивали эменсэ[72]. Алексей выложил на стол перед исправником две бумаги и пояснил:
— Вот этой запиской моего управляющего заманили в засаду. А вот выпускное сочинение Вани Модного. Ничего не замечаете?
— Одна рука! — уверенно сказал штабс-ротмистр, сличив обе бумаги. — Ну, Ванька, берегись! Надо немедленно арестовать его и допросить. Но вы, Алексей Николаевич, в очередной раз меня осрамили. Теперь вот сообщника маньяка без нас нашли… Похоже, всем нам, включая и Щукина, нужно поучиться у вас сыскному делу.
— Где сейчас должен быть Ванька? — спросил Лыков у скучающего Поливанова. — Дома? Или у Коммерческого в кабаке?
Поручик пожал плечами:
— Я за этой дрянью не слежу.
— Начнем с дома, — предложил Галактион Романович. — Это ближе, чем кабак.
Так и порешили. Трое полицейских вломились в дом купца Селиванова, но сына его там не нашли. Отец, высокий суровый старик, сперва подумал, что отпрыск снова натворил мелких безобразий. Вынув из шаровар бумажник, он раскрыл его и спросил деловито:
— Сколько?
— Нисколько теперь, Гермоген Спиридонович, — вздохнул Бекорюков, отводя руку с купюрами. — Сынок ваш замешан в тяжкое преступление — покушение на убийство управляющего Нефедьевки господина Титуса. А может, и кое во что похуже… Где он сейчас?
— Ах ты, Господи! — ахнул старик. — Убивство! Вот, баранья голова, куды его занесло…
— Гермоген Спиридонович, где Иван?
— Да у Коммерческого, знать, сидит, где ж ему еще быть?
Пристава Поливанова оставили в доме в засаде, а Бекорюков, Лыков и расстроенный купец в экипаже последнего отправились в кабак. Однако Вани Модного там не оказалось. Полчаса назад он получил от неизвестного лица записку. Прочитал, переменился в лице и сразу же покинул заведение.
Экипаж помчался обратно. Старик вздыхал и молился; Лыкова обуял азарт преследования. Уже начало темнеть, в окнах домов зажигались огни. Николай Орестович сидел в гостиной и пил хозяйское пиво. На вопрос, не забегал ли Ваня Модный, бодро отрапортовал:
— Когда поручик Поливанов в засаде, мимо и мышь не проскочит!
— Проверьте-ка вашу кассу, Гермоген Спиридонович, — перебил его Бекорюков. — Что-то у меня дурные предчувствия.
Купец охнул, побежал в спальню и закричал оттуда:
— Ограбил! Ограбил, подлец! Родного отца подломал!
Бюро оказалось вскрыто, а вся наличность из него похищена. Призванная прислуга сообщила, что хозяйский сын недавно приходил. Он прокрался в дом через скобяную лавку, что на первом этаже. Из лавки особая лестница вела прямо в спальню хозяина, минуя гостиную. Ванька был чем-то расстроен и не велел говорить о себе приставу. Провел в спальне отца несколько минут и удалился тем же путем.
— Кто-то его известил, — констатировал исправник. — Но кто? И как он сумел узнать о вашей находке, Алексей Николаевич?
— Поймаем Ваню Модного — выясним у него. Далеко уйти парень не мог. Подымайте полицию и воинскую команду.
Но обнаружить Селиванова-младшего удалось только утром, когда рассвело. Он лежал в кустах возле пристани, с ножевой раной в сердце.
Уже к одиннадцати часам утра сыщики имели ответы на все вопросы. Почти все… В соответствии с законом розыск возглавил судебный следователь Серженко. Утром Лыков с Бекорюковым сидели у него в кабинете. Коллежский асессор писал, как он выразился, прейскурант подозреваемых.
— Давайте, господа, пройдемся по всему перечню, — начал следователь. — Кто знал о выемке Алексеем Николаевичем сочинений из училища?
— Лев Мартынович, давайте расширим список, — возразил Лыков. — Я ведь еще к нотариусу ходил.
— К Нищенкову? — хором спросили Серженко и исправник.
— Да. А что?
Следователь со штабс-ротмистром переглянулись, потом Бекорюков сказал укоризненно:
— Надо было сначала с нами посоветоваться.
— Темный?
— Еще какой. Давненько я за ним слежу, да ухватить не удается. А вы… без расспросов…
— Виноват, господа, не знал. Но поясните подробнее!
— Нищенков шельма, — сообщил Лев Мартынович. — Два года назад он подделал завещание богатого крестьянина из села Дмитриевское. Умершего при достаточно загадочных обстоятельствах. Подделал в пользу брата покойного и в ущерб вдове. Подлог несомненный, но мастерский — доказать ничего не удалось. Был суд, и он его оправдал. Потом Нищенков оказался замешан в учете фальшивого векселя купца Олеринского. Вам, Алексей Николаевич, действительно не стоило проявлять излишней самостоятельности. Людей здешних вы не знаете: надлежало посоветоваться.
— Каюсь и больше так не поступлю, — пробормотал Лыков. — Но он был настолько убедителен…
— Разумеется. Присяжные на суде тоже так заявили.
— Пошли к нему! — вскочил со стула исправник. — Вдруг да найдем что?
Лыков с Бекорюковым отправились на дом к нотариусу. Там выяснилось, что тот еще ночью уехал из города вместе со всей наличностью. По требованию исправника вызванный слесарь взломал несгораемый шкап стряпчего. В нем были отысканы два векселя на предъявителя на сто пятьдесят рублей каждый, выписанные Ваней Модным в прошлом месяце. Все сошлось.
Раздосадованный Лыков еще раз извинился и прямо от нотариуса уехал в Нефедьевку. Идей, как вести дальнейшие розыски, у него не было. Сыщик решил провести полтора дня с семьей — он все-таки в отпуске! А вечером в среду оговорить со Щукиным детали их экспедиции на поиск беглых.
Так коллежский асессор ненадолго, но стал отпускником. С самого приезда у него еще не было такой возможности. Варенька и дети очень этому обрадовались.
Эх, хорошо в деревне!
Поместье Нефедьевых стоит на берегу речки Лапшанги в двух верстах выше ее впадения в Ветлугу. Между маленькой речкой и большой рекой раскинулись заливные луга, дающие великолепные покосы. В пойме множество мелких озер и стариц. В половодье они затопляются талой водой, и в них в изобилии заходят с Ветлуги щуки, окуни и белая рыба. Вокруг озерков — густые заросли ежевики и шиповника, в которых рыбаками проделаны проходы.
Главный дом с постройками расположен в середине длинной моренной гряды. Окончание ее, на котором основан город Варнавин, возвышается над уровнем реки на 34 сажени; Нефедьевка же выше уреза всего на 10 саженей. В этом месте Ветлуга впервые соединяется с грядой — оба ее берега выше по течению низкие и не живописные. Зато от Нефедьевки пейзаж необычайно красив. Налево видна бойкая веселая Лапшанга, направо — медленный подъем горы с венчающими ее городскими постройками. А прямо, насколько видит глаз, струится по лесному ковру сильная величественная Ветлуга. На косогоре по приказу Лыкова еще в прошлом году вкопали стол со скамейками. Алексей мог сидеть здесь часами, болтать с Варенькой о пустяках, качать по очереди на ноге Брюшкина с Чунеевым и любоваться удивительными видами. И так не хотелось отсюда уходить…
