Пора было уезжать. Не пытать же вопросами убитого горем отца. Фарух куда-то пропал. Взгляды всех участников церемонии были устремлены в землю. Дэвид, скучая, поглядывал по сторонам. Вдруг боковым зрением он заметил наверху едва уловимое движение. Кто-то прятался на минарете. Лица было не разглядеть, виден был только край развевающейся белой одежды. Трудно было даже понять, мужчина это или женщина. Колонна почти полностью скрывала фигуру.
Репортер еще раз быстро огляделся и, поняв, что никто на него не обращает внимание, направился в сторону круглой башни. Вход находился с обратной стороны. Дэвид на мгновение задумался о том, какой будет скандал, если его застанут внутри, но тут же отбросил все сомнения. Любопытство взяло верх.
Когда до подножия высокого строения оставались считанные метры, ветер резко усилился. Платье находящегося наверху человека затрепетало. Звук был похож на хлопки, которые издает при шквале плохо закрепленный парус или огромная, пытающаяся взлететь птица. Имам прервал свою монотонную молитву, и в тот же момент раздался полный отчаяния женский вопль. С минарета вниз камнем рухнуло тело. С жутким хрустом оно ударилось о бетонную дорожку прямо перед журналистом.
Это была девушка. Совсем еще юная. Растрепанные черные волосы обрамляли перламутрового цвета лицо. Огромные, влажные глаза смотрели в небо. Восковые губы, искаженные гримасой ужаса, еще подрагивали. Казалось, она пыталась что-то сказать. На мгновение рот сомкнулся, и умирающая произнесла лишь один звук, похожий «м…».
Платье спереди было порвано в клочья. Сквозь тонкие полосы разодранной белой ткани была видна девичья грудь, а на ней — кроваво-красные следы. Глубокие царапины, нанесенные, вероятно, острыми ногтями, они начинались чуть выше сосков и шли дальше до ребер. Видимо, перед тем, как спрыгнуть вниз, девушка с силой, которой никак нельзя было ожидать в ее хрупких руках, разорвала одежду и нанесла себе эти глубокие раны.
Репортер смотрел на бесчувственное тело. Комок подкатывал к горлу. Не было никаких сомнений в том, кто эта несчастная. О ее присутствии на похоронах, конечно, не могло быть и речи. Возлюбленная Латифа тайно пробралась на минарет затем, чтобы последний раз проститься с любимым юношей.
К действительности журналиста вернул нахлынувший гомон десятков возбужденных голосов. Многократно отраженные окружающими стенами, они били по барабанным перепонкам, вызывая острое искушение поддаться панике и бежать. Все собравшиеся на церемонию прощания столпились теперь вокруг тела девушки. Разгоряченные мужчины, брызжа слюной, кричали что-то непонятное. Из глубины двора, где вероятно находилась женская часть мечети, выглядывали любопытные, укутанные в платки лица. Спокойствие сохранял лишь имам. По лицу отца Латифа текли слезы. Сначала он тоже что-то говорил, а затем плюнул на распластанное тело.
Дэвид рванулся ему навстречу, но из этого ничего не вышло. Сзади его крепко схватили за плечи, а голос Фаруха зашипел в ухо:
— Остановись! Они же растерзают тебя.
— Пусть попробуют! — громко и отчетливо выкрикнул журналист. Его щеки пылали, мышцы были напряжены.
— Уйдем. Ей уже ничем не поможешь.
Крики не умолкали. Внезапный порыв репортера, судя по всему, остался незамеченным. Фарух тянул Дэвида назад, но тот не поддавался.
— Надо проследить, чтобы с ней обошлись подобающе! — пытался перекричать толпу журналист.
— Ее никто не коснется. Для окружающих она — нечистая. Труп смогут забрать только родственники.
— Какое горе для них.
— Мы никому и ничем уже не поможем. Но найти того, кто убил парня — в наших силах. Пойдем, я познакомлю тебя с тем, кто ближе всех знал Латифа. Он многое может рассказать. Боюсь, сбежит, его буквально трясет от страха. Еле уговорил подождать в машине.
Фарух, по-прежнему сжимая плечи журналиста, потянул его в сторону выхода, а Дэвид все смотрел на то место, где лежала девушка. Не отвел он остекленевшего взгляда даже, когда ряды скандирующих сомкнулись, и тело исчезло из вида.
На заднем сидении «Форда», пригнувшись так, что его можно было разглядеть, лишь подойдя вплотную, сидел молодой человек лет двадцати. Как ни долго Дэвид видел Латифа, но одного взгляда на затаившегося было достаточно, чтобы понять — это его ближайший родственник. Настолько велико было сходство между ними.
— А это кто? — спросил пассажир, как только репортер забрался в машину.
— Это Дэвид Дункан, журналист, — пояснил помощник, повернув ключ в замке зажигания, — его зовут Аюб, он — родной брат погибшего.
— Я ухожу, — еле слышно произнес молодой человек и дрожащей рукой схватился за дверную ручку. Выйти ему не удалось, так как за секунду до этого сработал центральный замок.
— Не будь дураком, — произнес Фарух, — этот человек только что разговаривал с имамом. Теперь Латифа смогут похоронить подобающим образом. Именно благодаря ему. Он не враг. Он друг.
— Он чужак! — с вызовом ответил Аюб. — Так же, как и тот, кто погубил Латифа.
Он выглядел напуганным. Его зубы время от времени начинали стучать. Журналист, пульс которого все еще учащенно бился, с трудом сдержал в себе желание тут же выговорить все, что он сейчас думал о «не чужаках». Он заставил себя сделать несколько неглубоких, прерывистых вздохов, обернулся назад, улыбнулся и тихо, но твердо произнес:
— Ты можешь, конечно, уйти. Но ты говоришь, что убийца твоего брата был чужаком. Это значит — европейцем? Я был на месте взрыва и видел там европейца. Я журналист и расследую это дело. Расскажи то, что знаешь, и мы сделаем все для того, чтобы виновные не ушли от ответственности.
Они проехали уже несколько кварталов. Аюб, казалось, немного успокоился. Он выпрямился на сиденье, но все равно, то и дело с опаской поглядывал по сторонам.
— Я не знаю, к кому обратиться. Полиция разбежалась. Власти в городе нет. Говорят, что к музею приезжали американцы. Но им я тем более не верю и с ними разговаривать не буду. Они объявят Латифа террористом, а меня упекут за решетку.
Дэвид хотел было горячо возразить, пояснить, что цель американских следователей — выяснить правду и невиновных они трогать не будут, но затем передумал. Необоснованные страхи юноши были ему на руку: пусть лучше выложит все здесь и сейчас. Репортер поправил зеркало заднего вида так, чтобы в нем отражался сидящий сзади пассажир.
— Твой брат не террорист. И тебе нечего бояться.
— Я ни минуты не сомневался в том, что он не мог подорвать себя. Это наверняка подстроил тот человек, с которым он связался. Даже не знаю с чего начать.
— Начни по порядку, — предложил Фарух.
— Латиф и Аниса познакомились года полтора назад.
— Погибшую звали Аниса? — уточнил Дэвид.
— Она умерла!? — Аюб подпрыгнул на сидении, и репортер мысленно отругал себя за тупость.
Аюб дожидался в машине и не мог видеть трагической развязки, произошедшей у мечети.
— Только что сбросилась с минарета, — вынужден был произнести репортер.
Гримаса скорби появилась на лице сидящего позади юноши. Дэвид добавил:
— Мне искренне жаль.
На секунду ему показалось, что Аюб обдумывает, не выскочить ли ему из машины и не побежать ли обратно. Но дверь все равно была заперта.
— Я не знал, — после минутных колебаний произнес сидящий сзади пассажир, — мы не были знакомы, но брат столько рассказывал о ней, что я невольно проникся симпатией… Обычная история: случайная встреча на улице, полностью изменившая жизнь Латифа. Он бредил этой девушкой. Не желал ни о ком говорить со мной, кроме как о ней. Это была невероятная страсть. Вскоре стало ясно, что она взаимна. Со мной он был откровенен. Отец — набожный человек и придерживается очень строгих правил. Он скорее выгнал бы сына из дома и проклял его, чем позволил бы взять в жены не мусульманку.
— То есть твой брат оказался между выбором: либо отец и семья, либо жизнь с любимым человеком? — спросил Дэвид.
— Будь у него такой выбор, он бы не колебался. Но Аниса, встречаясь с ним, подвергала себя огромной опасности. Бывали же случаи, Латиф о них знал…
Аюб замешкался, видимо, подбирая правильные слова.
— К сожалению, в моей стране до сих пор иногда происходят ужасные вещи…
— Год назад в пригороде недалеко отсюда забили камнями курдскую девушку, — быстро стал пояснять Фарух, — ее заподозрили в связях с парнем-мусульманином и в том, что она приняла ислам. Однажды она поздно вернулась домой. Никаких доказательств не было. Обвинителями выступили религиозные лидеры общины. Они посчитали, что семья теперь покрыта позором. Несколько десятков мужчин ворвались в дом, схватили ее, выволокли наружу. За публичной казнью наблюдали соседи, но никто не вмешался.
— А что же полиция и власти? — возмущенно произнес Дэвид.
