— А, это вы! Поздновато заявились, я уже собиралась ложиться. — Увидев, что папаша Моску пошел за своей тачкой, она добавила: — А колеса не слишком грязные? Вон какой дождь на улице… Как же вы тяжело дышите, погодите, я вам помогу. Боже, вы что, свинцом ее нагрузили?!
— Вовсе нет, всё как всегда. Сейчас оттащу в глубину двора и вернусь.
Несколько мгновений спустя папаша Моску вошел в маленькую теплую кухню, где вкусно пахло овощным супом. Консьержка мадам Валладье, полновластная хозяйка знаменитых развалин, стояла у плиты и с недовольным видом помешивала в чугунке.
— Выглядит аппетитно, — объявил старик, заглянув ей через плечо.
— Лапы прочь, старый грязнуля. Прежде чем приниматься за еду, вымойте руки. Одному Богу ведомо, к чему вы сегодня прикасались!
Мадам Валладье сняла суп с огня, а когда повернулась, папаша Моску уже сидел на своем месте и смотрел на нее умильным взглядом. На столе лежал большой букет лилий.
— Где вы это взяли? Были на свадьбе?
— Мой приятель Барнабе позволил взять их. Какие-то богатеи хоронили новорожденного и усыпали цветами всю могилу.
— Да как вам не стыдно!
— Смотрите на это философски — малыш умер, ему цветы ни к чему, так почему бы не порадовать красивую женщину, а, Маглон?
— Я вам тысячу раз повторяла, меня зовут Луиза!
— Но Маглон звучит куда благородней, — возразил папаша Моску, отрезая себе толстый ломоть хлеба. — Я прочел это имя на красивой плите из розового мрамора.
— Ох уж мне это ваше кладбище! — воскликнула консьержка. — Поторопитесь, я устала — целый день гонялась за голодранцами, которым нечем заняться, кроме как за девушками ухлестывать. У нынешней молодежи нет ни стыда ни совести!
Папаша Моску шумно хлебал суп.
— Не будьте ханжой, Маглон, пусть парни порезвятся напоследок, скоро они станут солдатами армии Французской республики. Империи больше нет, короли мертвы, но военные нужны всегда!
— Идите-ка лучше спать, чем всякий вздор молоть!
Когда старик ушел, лицо мадам Валладье смягчилось. Она взяла лилии, поставила их в фаянсовый кувшин и сунула нос в букет.
Папаша Моску повесил на шею зажженный фонарь и взялся за тачку, которую оставил у величественной лестницы с проржавевшими перилами. Кряхтя от напряжения, он пересек передний двор, когда-то посыпанный песком, а теперь заросший сорной травой. Тут, среди овса и донника, старик устроил небольшой огород и старательно возделывал его, а урожаем делился с консьержкой.
Папаша Моску миновал двор и пошел по сводчатой галерее, где стены покрывали вьющиеся растения. Колеса тачки скрипели на засыпанном мусором и кусками известки полу. Старик остановился на пороге квадратного зала, где когда-то располагался секретариат Государственного совета, и приподнял выцветший полог, скрывавший дыру в стене.
Это место папаша Моску называл своим бивуаком. Трещины в стенах он заткнул газетами, потолок соорудил из плохо пригнанных досок, через которые внутрь проникали пыль и холодный воздух. На полу лежал потертый ковер. Акация в углу служила вешалкой. Зимой халупу отапливала дровяная печурка, на матрасе лежал ворох ватных одеял. Обстановку составляли два шатких стула и куча ящиков из-под бутылок, куда хозяин складывал свои тщательно рассортированные богатства — непарные башмаки, шляпы, трости и зонты, которые потом продавал во дворе Тампля. Он называл это накоплениями на старость. Раз в неделю папаша Моску отправлялся за добычей на кладбище Пер-Лашез, где когда-то работал могильщиком, а порой и каменотесом. В хорошую погоду ему даже случалось водить по кладбищу туристов.
— Разберу все завтра, — пообещал он себе, отходя от тачки, — только котов положу на холод.
Старик приподнял брезент и ухватил за шкирки двух дохлых черных котов. Он нашел их за могилой Пармантье — уже мертвыми, конечно, потому что папаша Моску обожал животных и ни за что не поднял бы руку ни на одну зверушку.
— Завтра предложу шкурки Марселену, — бормотал он, прикрывая ящик джутовым мешком, — а тушки продам Кабиролю — скажу, что они кроличьи, только сначала запасусь головами на Центральном рынке. Разживусь денежками!
Папаша Моску устал, но был доволен прожитым днем. Он улегся на матрас, закутался в одеяла и улыбнулся стоявшему на стуле гипсовому бюсту.
— Спокойной ночи, мой император! Смерть Груши! — пробормотал он, погасил лампу и захрапел.
Дениза шла по берегу моря со своим умершим три года назад братом Эрваном и удивлялась тому, как хорошо он выглядит. Жуткий грохот разбудил девушку. Сердце у нее заколотилось, она сжалась в комок.
В действительности, разбудил Денизу не грохот, а скрип. Звук повторился еще и еще раз, и она поняла, что он доносится из коридора.
Стараясь совладать со страхом, Дениза встала, подтащила к двери туалетный столик, убрав с него таз и кувшин, и прислушалась. Все было тихо. Ее клетушка выходила на северную сторону дома и совсем не отапливалась, поэтому девушка, мгновенно оцепенев от холода, поспешно вернулась под одеяло.
Из окна в комнату проникал слабый свет. Дениза лежала, не сводя глаз с двери, и смотрела, как медленно опускается ручка. Кто-то пытался проникнуть внутрь. Дверь слегка приоткрылась, но столик удержал ее. Стоявший за дверью повторил попытку войти и, видимо, поняв, что что-то мешает ему, бесшумно удалился.
Дениза расцепила сведенные судорогой челюсти и вытащила изо рта кулак. В квартире стояла мертвая тишина. Она сосчитала до двухсот, чтобы успокоиться, встала, оделась, нацепила чепец и разложила на кровати большую лиловую шаль: покидая три года назад Кемпер, она привезла в ней все свои пожитки. Из шкафа за ветхим пологом Дениза взяла два штопаных платья и бархатную юбку — подарок мадам де Валуа, потом аккуратно сложила на шаль чулки, нижнюю юбку и две белые блузки, положила сверху потемневшее серебряное распятие, зеркальце и кружевную кофту, доставшуюся ей от матери, и наконец увязала шаль в узел.
Девушка прислушалась — в квартире было по-прежнему тихо, — надела жакет и решилась отодвинуть столик от двери. Она уже собиралась выйти, но спохватилась, что забыла самое главное. Подбежав к кровати, Дениза вытащила из-под матраса олеографию на картонке с изображением Пресвятой Девы Марии в голубых одеждах на фоне желтых скал. Дениза торопливо завернула ее в наволочку, зажала подмышкой и подхватила узелок.
Свет серого утра не мог разогнать тени, и квартира наводила на Денизу ужас. Она сделала глубокий вдох, как в детстве, когда прыгала в холодную воду реки Од, и шагнула в коридор. Нужно как можно скорее покинуть этот дом с привидениями. На лестнице ее одолели сомнения: где она оставила ключи — положила на каминную полку в гостиной, когда зажигала свечи, или бросила в своей комнате? Неважно, она все равно ни за что туда не вернется! Девушка хлопнула дверью, спустилась на один этаж и снова остановилась. Куда пойти? Денег от покупок осталось совсем мало: десять франков и пятьдесят су. Наверное, следовало оставить их на столике в коридоре, ведь ее могут посчитать воровкой, но мадам де Валуа еще не выдала ей жалованья, и эти деньги можно считать авансом. Нет, она больше не войдет в эту проклятую квартиру.
Дениза спускалась по ступенькам, размышляя, что ей делать дальше. У нее не было знакомых в Париже. Кто приютит ее? Внезапно она вспомнила о бывшем любовнике мадам де Валуа, очаровательном черноглазом мсье, который всегда был очень мил с Денизой и время от времени даже дарил несколько франков. Его звали Виктор Легри. В прошлом году Дениза однажды сопровождала мадам в его книжный магазин на левом берегу Сены. Как называлась та улица? Сен… там еще была больница…
Дениза спустилась в холл, и ее окликнул консьерж Ясент.
— Вы сегодня рано, мадемуазель Ле Луарн! Что-то случилось?
Она помотала головой и выбежала на бульвар, не заметив, что дверь за ее спиной приоткрылась, выпустив худощавого юношу в военном кепи и лицейском мундирчике с золотыми пуговицами.
Первые солнечные лучи проникли через купы платанов, осветив увитую плющом стойку перил. Медный отблеск жаровни напугал шустрого зверька с острой мордочкой.
— Вернитесь, мадемуазель куница, ну что вы за трусиха! Вернись, красотка, и получишь кусочек вкусной свиной кожицы! Мне ее дала мадам Валладье. Маглон — добрейшая из женщин, и в корсаже у нее кое-что имеется, несмотря на года… Не хочешь? Напрасно, победа будет за нами, трам-пам-пам!
Папаша Моску подогрел кофе и «причесался», запустив в волосы пятерню. Он прекрасно выспался, совершенно протрезвел и уже сожалел, что не прихватил бутылочку, дабы выпить за чудесное утро. Однако принцип есть принцип, и старик «угощался» только за стойкой кабачка или в компании друзей.
— Напиваться дома недостойно Антуана Жана Анисе Менаже, храбреца Моску, старого служаки и солдата наполеоновской гвардии! Я отвечаю перед родиной за жизнь моих полков. Если враг пойдет в атаку, мы нападем с фланга, трам-тарарам-там-там!
